Закон военного счастья (сборник) - Николай Басов

Рост понял, что и в его жизни что-то изменилось окончательно.

– Теперь ты будешь обрабатывать меня в одиночку?

Сатклихо потупился.

– Не совсем… – Он посмотрел на один из трех факелов, которые стали жечь главным образом для тепла, хотя в кухне топилась еще и печь. – Если позволишь, мне будут помогать дочери.

Рост выглянул за порог оборонительного тамбура Храма, сделанного для того, чтобы никто не мог, проскочив сразу все двери, оказаться в большом зале. По снегу, свежему, как выбеленная простыня, к его дому двигалось человек пятьдесят. Некоторые несли мешки со снедью, кто-то волок подобие санок, груженных домашней утварью. Рост занервничал.

– Их же будет двое? Но у меня не так много места…

– Видишь ли, – почти торжественно проговорил Сатклихо. – Пурпурные губиски, что жили у тебя, решили, что им будет лучше в наших кибитках.

Рост подозрительно уставился на старца, который спокойно ждал Ростиковой реакции.

– Вы убедили их освободить место тебе и дочерям?

– Мы их ни в чем не убеждали. Они неплохо прожили тут несколько лет, а теперь почему-то решили, что в нашем окружении им будет безопаснее. Среди обычных людей они, как военнопленные, находятся вынужденно, а с нами…

– Они пару раз хотели переселиться то ли к дварам, то ли к пернатым. Но каждый раз требовали некоторое количество зерна, сушеной рыбы, зелени, чтобы не голодать хотя бы на первых порах. Я выделял им эту еду, но они, поразмыслив, отказывались уходить, потому что забрать все с собой не могли.

– Сейчас все решилось само собой и можно не тревожиться о мелочах…

– Пищу ты считаешь не слишком важным фактором? – Рост удивился.

Еда была для него священна. После трех зим, когда он дважды чуть не умер с Винторуком от голода и цинги, он не считал мешки с рыбой или зерном незначительной частью жизни. Скорее наоборот. Но Сатклихо полагал иначе.

– Для людей, перенаправляющих ручьи, вырастить выдающийся урожай, нагнать рыбу в сети или даже заставить зверей самих выйти на охотника, без облавы – ничего не стоит. Поэтому…

Тут Рост вспомнил еще кое-что.

– Но у меня еще оказался этот пернатый Шипирик. Теперь, наверное, до весны он не уйдет. Нет, он вроде бы ничего, но если вам это не нравится…

– Шипирик, конечно, совсем не «ничего», а один из самых сильных и удачливых вождей бегимлеси, – поправил Ростика аймихо, как привык поправлять его произношение в упражнениях по единому языку.

– Ты можешь с ним разговаривать? – обрадовался Ростик. – Слушай, может, выяснишь, что с ним случилось? А то мы толком и не общались еще. Как-то мне все недосуг было. А в последнее время он в вашем лагере больше обретался, чем в Храме.

– Полагаю, он знает, что делает.

– Так он специально тут остался?

Но додумать эту ценную мысль Рост не успел. В Храм стали вваливаться аймихо с вещами переезжающего семейства. Многие из помогающих в этом переезде горячо прощались с Ростиком, пожимали на человеческий манер руки, некоторые кланялись, все говорили ободряющие слова, словно он не оставался жить тут в благоустроенном доме, а вынужден был расположиться на полярную зимовку в крайне «сомнительных», как говаривал отец, обстоятельствах.

Некоторые девушки целовались совершенно беззастенчиво и на плохоньком русском объясняли, что Ростик слишком несмелый, но вообще-то, может быть, возможность еще не упущена… Речи некоторых из них Рост, воспользовавшись своей недавно приобретенной способностью расфокусировать сознание, старался не понимать. И кажется, правильно делал. Иначе сгореть бы ему со стыда от этой откровенности.

Потом аймихо ушли, и у дверей Храма остались только две девушки. Одна, кажется, старшая, смотрела под ноги, лишь иногда бросая на Ростика исподлобья суровые, оценивающие взгляды. Зато вторая, Баяпош-хо, ела его глазами, как новобранец командира. От этого Ростик сразу вспомнил про хозяйственные дела, повернулся к Сатклихо.

– Послушай, Сатклихо, мне казалось, что у тебя в семье имеется фургон, волы, уткогуси…

– Платформу мне пришлось отдать, некоторые из наших семейств давно уже ютились в тесноте. Волов тоже пришлось отдать, хотя три коровы и бычка я все-таки отвел к тебе в стойло. Ими занимается Ждо. А уткогуси, как ты их называешь, пребывают в благоустроенной землянке, которую я попросил своих соплеменников выкопать под дальней кошарой. Там же и небольшой запас корма для скотины. Остальное – в твоих подвалах.

Что-то Ростик стал расслабляться, если позволяет кому-то так хозяйничать на своей ферме. Впрочем, да, он просто был перегружен тренировками и уроками, которые задали ему эти странные новообращенные люди… Или, вернее, беженцы?

– Надо посмотреть, – решил он наконец и отправился искать Винта, чтобы с ним на пару выяснить, что же им в итоге перепало.

А досталось им действительно немало. Кроме перечисленной скотины, уход за которой взяла на себя младшая жена бакумура, еще почти два дня пришлось расставлять, прятать или, наоборот, искать место для размещения огромному количеству вещей. Тут были и странные, свиточные книги аймихо, написанные на необычном языке, и посуда, выполненная из рога, кости, металла или стекла с таким искусством, что Кирлан только восхищенно дышала, когда брала в свои чисто вымытые лапы то одну кастрюлю, то другую. Тут были и бочонки с какими-то экзотическими напитками, и ткани, и травы, и лечебные наборы, хирургические инструменты, шкуры невиданных животных, которые Ростика сначала испугали, но в которых не оказалось ни одного паразита.

Когда это хозяйство было, наконец, хоть как-то освоено, Ростик поинтересовался:

– Никак не пойму, это все богатство – награда за мое терпение?

– Не совсем, – спокойно ответил аймихо, – скорее приданое моих девочек.

– Прид… что? – голос Роста прервался. Он не ожидал такого поворота, хотя, поразмыслив, без сомнения, пришел бы к такому же выводу. – Но у нас, у людей, существует… Свобода выбора. Я… я вот что думаю, давай…

– Если это решение тебе кажется нелегким, – прервал его аймихо, – пусть все идет своим чередом. Хотя, убей, не пойму, что за невидаль – иметь двух жен?

Он явно разволновался, иначе бы построил фразу более гладко.

– Они сестры, а я…

– Понятно. – Старец хмыкнул, но совсем не обидно. – Человеческая боязнь инцеста. – Он внимательно посмотрел на Ростика. – Будем считать это одним из тестов на все те идеи, которые мне придется тебе объяснить до весны. Если удастся, будешь молодцом. Если нет – я бездарный учитель.

– Зачем же так? Возможен еще вариант – малоталантливый ученик.

Отговорка тем не менее не подействовала. И кстати, очень хорошо, что никто не обратил на нее внимания. Потому что она была из какого-то другого мира, когда Рост еще маялся недооцененностью своих усилий, хотел все и везде непременно сделать по-своему, малейшую оплошность начинал рассматривать как главное доказательство своей неэффективности… Сейчас она просто не имела к нему отношения.

Он понял это по тому, что занятия, которые теперь стали еще интенсивнее, еще острее и временами требовали всех сил Ростика, вдруг перевели его внимание и мысли совсем на другое – на понимание сложности мира, на место в нем людей. Именно людей, всех разом, а не одного лишь Роста, или даже с любимыми и дорогими для него людьми – Ромкой, мамой, Евой, Кимом… Мир теперь представлялся чем-то общим, слитным, многоплановым. И в нем могло происходить многое из того, что еще год назад Ростик попросту не увидел бы.

В этом мире была война, как необходимая реальность, в нем был покой, как добавление к войне, в нем были любовь, жизнь, привязанности, перемены и постоянство, добро и зло, огромное поле вариантов превращения одного в другое, как и добра в добро со злом в зло. В нем возникали невидимые планы бытия, которые человеку никогда не суждено было понять, и отчетливое умение понимать вещи, которые были спрятаны от внимания всех других живых сущностей, кроме людей. В нем были категории праведности и греха, ясности и тумана, полноты и пустоты, выбора и необходимости, соответствия и недостаточности, избытка и понимания, конкретности и абстрактности. И главное, в нем было осознание веры.

Как ни странно, именно вера заставляла людей делать большую часть тех вещей, которые они делали. Просто-напросто, в какой-то момент человек начинал верить во что-то, и тогда изобретал, скажем, автомобиль. Сатклихо основательно потряс мыслительные способности Ростика, когда объяснил, что мастерства древних римлян, без сомнения, хватило бы, чтобы сделать почти нормально работающий автомобиль. Они смогли бы выточить блок-картер, смогли бы сделать примитивное топливо, разумеется, сумели бы построить привод, шасси, систему управления. И даже голова у них работала в нужную сторону – недаром они понастроили через всю империю отличные дороги. Но автомобиль они все-таки не сделали…