Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Третье обвинение касалось военных и стратегических ошибок. На Октябрьском пленуме оно не получило большого развития, хотя Хрущев и обвинял маршала в непонимании современной военной техники, но буквально на следующий день после пленума эту тему начнут раскручивать в прессе Конев и Малиновский[862]. Жукова обвиняли в отсталости в вопросах ядерного вооружения и в непонимании необходимости оснащения флота стратегическими подводными лодками. В действительности он высказывался в пользу развития ядерного оружия, разумно и сбалансированно встроенного в структуру вооруженных сил, а также стремился оживить военно-теоретическую мысль, создать новую доктрину. Хрущев в целом был с ним согласен, а радикализация его взглядов с отданием абсолютного приоритета ракетам и подлодкам, наступит только в 1960 году. В данном случае Жуков был прав. С 1975 года советское военно-политическое руководство вернется к сбалансированному соотношению ядерных и обычных вооружений.

Четвертым, самым страшным, стало обвинение в бонапартизме. Якобы Жуков хотел захватить власть и готовил военный переворот. В своих воспоминаниях Хрущев пишет: «Когда Жуков вошел в состав Президиума ЦК, то стал набирать такую силу, что у руководства страны возникла некоторая тревога. Члены Президиума ЦК не раз высказывали мнение, что Жуков движется в направлении военного переворота, захвата им личной власти. Такие сведения мы получали и от ряда военных, которые говорили о бонапартистских устремлениях Жукова. Постепенно накопились факты, которые нельзя было игнорировать без опасения подвергнуть страну перевороту типа тех, которые совершаются в Латинской Америке. Мы вынуждены были пойти на отстранение Жукова от его постов. Мне это решение далось с трудом, но деваться было некуда»[863]. Это обвинение нелепо и смехотворно. Если бы оно имело под собой хоть какую-то почву, Жукова не отпустили бы в отставку так спокойно, с сохранением маршальского звания, госдачи, машины с водителем и права пользования медицинскими учреждениями, предназначенными для высшей номенклатуры. Здесь мы имеем дело с обычными для большевистской пропаганды заклинаниями. Советская армия никогда не пыталась вмешиваться в вопросы государственной политики, точно так же, как ее предшественница, царская армия, не пыталась этого делать после вылившейся в кровавый фарс декабристской попытки переворота 1825 года. Жуков был и остался коммунистом, его приверженность советской системе не вызывала никаких сомнений. Для него, начиная с 1918 года, советская власть была властью партии, ему никогда и в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

Единственной осязаемой уликой в обвинении маршала в бонапартистских замашках является план создания центральной школы для войск специального назначения (спецназа). Якобы Жуков проинформировал об этой своей инициативе только двух генералов (это ложь) и не выносил ее на рассмотрение ЦК. На самом деле начиная с 1955 года в каждом военном округе существовала своя рота спецназа. И, как показал историк Владимир Карпов, создавая центральную школу повышения подготовки этих сил, Жуков действовал в рамках своих служебных обязанностей министра обороны и реализовывал свою идею в соответствии с принятыми бюрократическими правилами.

Предательство Конева

29 октября 1957 года Жуков уехал на свою дачу в Сосновку. Он был на грани психологического срыва, о чем он расскажет в 1968 году Константину Симонову: «Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело. Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии,  – все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался – все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку»[864].

Этот долгий сон избавил Жукова от переживания политического и профессионального линчевания, объектом которого он стал. Действительно, партия мобилизовала все имевшиеся у нее ресурсы на его дискредитацию. Результаты Октябрьского пленума обсуждались в парторганизациях по всей стране. В качестве доказательства вины маршала на них использовались репродукции картины Яковлева, которые напечатали многотысячным тиражом. Высший генералитет заставили обличать своего бывшего начальника, заниматься самобичеванием, доказывая свою верность партии, и рассказывать в частях и соединениях о результатах пленума. Хрущев воспользовался делом Жукова, чтобы укрепить ослабевшую за два последних года власть партии над армией. Армия полностью подпала под опеку внутренних и внешних политических органов. Усилившись в результате этой победы, Хрущев 27 марта 1958 года отправил в отставку Булганина. К своему посту первого секретаря ЦК партии он добавил должность председателя Совета министров, что означало полное подчинение государственного аппарата партийному. Это событие ознаменовало собой окончание борьбы за власть, начавшейся после смерти Сталина.

Осталось известить всех советских граждан о позоре Жукова. За это взялся Конев, подписавший 3 ноября 1957 года длинную статью в «Правде», приуроченную к 40-летию Октябрьской революции. Название было красноречивым: «Сила Советской Армии и Флота в руководстве партии, в неразрывной связи с народом». Первая треть статьи утверждала приоритет партии, ее неразрывную связь с армией, необходимость присутствия в воинских частях политработников. Весь остальной текст – длинная обличительная речь против Жукова, бывшего министра обороны и бывшего заместителя Верховного главнокомандующего страны во время Великой Отечественной войны, объявленного виновным в серьезных недостатках в политической работе в армии, вскрытых пленумом ЦК: «Тов. Жуков, как военный и государственный деятель, неправильно, не по-партийному осуществлял руководство таким сложным организмом, каким являются современные Вооруженные Силы Советского государства, грубо нарушал ленинские принципы руководства Вооруженными Силами. Его стиль руководства фактически был направлен на свертывание партийных организаций, политорганов и Военных советов. […] Он переоценил себя и свои способности, стремился все вопросы руководства Вооруженными Силами решать единолично, не выслушивая мнений других и полностью эти мнения игнорируя. […] Особенно грубые нарушения линии партии были допущены в вопросах воспитания и подготовки офицерских кадров. […] Ошибки т. Жукова по руководству Вооруженными Силами усугублялись его отдельными необоснованными высказываниями по вопросам советской военной науки и строительства Вооруженных Сил. […] Таким образом, речь идет не об отдельных ошибках, а о системе ошибок, о его определенной тенденции рассматривать Советские Вооруженные Силы как свою вотчину. Он не оправдал доверия партии, оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму в понимании важнейших задач внешней политики Советского Союза и в руководстве Министерством обороны. […] В практической деятельности т. Жукова особенно отчетливо проявилась тенденция подчеркивать, что он единственный из советских полководцев, который не имел поражений в Великой Отечественной войне. Это противоречит историческим фактам, и прежде всего тому общеизвестному факту, что т. Жуков занимал пост начальника Генерального штаба, а затем и заместителя Верховного Главнокомандующего в те тяжелые годы, когда Советская Армия, терпя серьезные поражения, отступала в глубь страны. […] В ходе Великой Отечественной войны т. Жуков допускал и другие серьезные промахи в руководстве войсками, что нередко приводило к неудачному исходу операций». Также в статье Жуков обвинялся в том, что он забыл большевистскую скромность и охотно принимал лесть подхалимов, в первую очередь Василия Яковлева, изобразившего его на своей картине сидящим на белом коне, наподобие Георгия Победоносца со старой иконы! Несмотря на очевидный идеологический вред этой картины, Жуков выставил ее в Музее вооруженных сил. И при создании документального фильма про Сталинград «Великая битва» Жуков требовал переписать сценарий, чтобы вставить в него, что это он, вместе с Василевским, разработал план контрнаступления. И даже критика Жуковым культа личности Сталина якобы «была рассчитана не на то, чтобы помочь партии преодолеть отрицательные последствия культа личности, а на то, чтобы возвеличить самого себя».