Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Тогда один из тех, кто пытался прорваться в зал президиума, Игнатов, зачитал подписанное 56 членами ЦК письмо с требованием созыва пленума. Группа Молотова, имевшая большинство в президиуме, но не пользовавшаяся поддержкой среди молодых кадров, у которых тон задавали Жуков и Конев, совершила серьезную ошибку, согласившись с созывом на следующий день пленума.

Жуков принял вызов и стал действовать со всей своей энергией. Он отправил 20 военно-транспортных самолетов во все уголки СССР, чтобы доставить в Москву членов ЦК – в первую очередь военных. По прибытии делегатов «обрабатывали» люди верного Хрущеву главы КГБ Серова. Когда 22 июня, в 14 часов, пленум открылся, Жукову удалось доставить половину членов ЦК. Последовал разгром группы Молотова. Он сам, Маленков, Каганович и Шепилов были обвинены в создании «антипартийной группы» и выведены из состава Президиума. Кагановича назначили директором асбестового треста в провинции, Молотова отправили послом в Монголию, а Маленкову поручили управлять электростанцией. Ворошилов и Булганин раскаялись и были прощены. Жукова вознаградили: он стал членом Президиума – первым военным в советской истории, занявшим такой пост. Но главный приз сорвал Хрущев: он избавился от всякой оппозиции и повсюду расставил своих людей.

Июньский пленум 1957 года является очень важным событием в истории Советского Союза. В историографии его значение и роль Жукова на нем еще не получили объективной оценки[840]. Но оценить эту роль очень трудно. Была ли она такой решающей, как о том рассказывал впоследствии Жуков? Не были ли главными козырями Хрущева председатель КГБ Серов и возглавлявший партийный аппарат Суслов? Первый, благодаря негласной прослушке разговоров, был в курсе всех планов «антипартийной группы», а второй мог очень быстро вызвать на пленум членов ЦК, a priori благожелательно настроенных к первому секретарю. Могла ли фраза Жукова относительно танков – «Без моего приказа ни один танк не тронется с места!» – быть истолкована как угроза призвать на помощь армию, которая заставила сталинистов отступить? Чтобы прийти к такому толкованию, надо полностью перевернуть ее смысл. Советская армия, точно так же, как армия царская, не имела традиций вмешательства в политические дела. Хрущев, даже оказавшись в тяжелом положении, наверняка не позволил бы прибегнуть к вооруженной силе. Этими словами Жуков просто стремился показать, что полностью контролирует вооруженные силы и ipso facto – в этом ее двусмысленность – показывал собственный вес. То, что Молотов и Маленков перед пленумом пытались привлечь его на свою сторону, служит дополнительным доказательством личного авторитета маршала, а не их попытки произвести переворот в латиноамериканском стиле.

В конце 1960-х годов, когда у него были все основания испытывать неприязнь к Хрущеву за его предательство в октябре 1957 года, Жуков тем не менее положительно оценивал роль Июньского пленума и лично Хрущева в десталинизации страны: «Приход к власти Хрущева был закономерным. История сделала правильный выбор. Я никогда не раскаивался в том, что поддержал его в борьбе со сталинистами, ибо нетрудно себе представить, какого масштаба террор обрушился бы на наше общество, если бы одержали верх поклонники Сталина. Что касается личности Хрущева, он совершил настоящий подвиг. Одно разоблачение палаческой сущности Сталина, ликвидация созданного им аппарата подавления, возвращение доброго имени тысячам незаконно репрессированных и погибших в сталинских застенках – одно это есть поступок, за который история навечно отметила Хрущева. Я глубоко убежден, что он искренне хотел дать мир и благоденствие народу. Однако его беда заключалась в том, что он неясно представлял себе пути и средства достижения этих целей. Несмотря на свой радикализм, он так и не смог предложить обществу какую-либо альтернативу сталинской политической и социально-экономической системе нашего государства»[841].

В личном плане Июньский пленум пришелся совершенно не ко времени – 19 июня 1957 года Галина родила в Москве Марию, четвертую дочь маршала. Здоровье девочки вызывало тревогу. 22 июня Жуков написал ее молодой матери: «Галюша, роднуленька! Пятый день идет страшный бой. Результат пока положительный. Видимо, работа продлится еще 4–5 дней, так как вопросы очень сложные.

Как твое здоровье? Как наш малыш? На кого похож? Имей в виду, что в детстве у меня были темные волосы с пепельным отливом. Не такие ли? Сколько вес, рост и прочее? Я прошу тебя раньше 10–12 дней не выходить, так как малышка может заболеть, не окрепнув. Ну, я поехал, 4-й день сплю по 4–5 часов, да и то очень плохо… Крепко тебя и дочку целую. Твой Георгий»»[842].

Галина ответила: «У меня второй день ужасное настроение. У девочки появилась желтуха, она пассивна. Сегодня у врачей возникли сомнения, и они опасаются за ее жизнь… Так боюсь потерять ее! Даже не знаю, за что взяться,  – теряю голову!»[843] 26 июня Жуков ответил несколькими фразами, в которых ясно выражено его жизненное кредо – примат воли, которое всегда помогало ему в жизни: «Галюша, роднуленька, я сегодня не спал всю ночь, получив письмо о состоянии здоровья нашей дочурки. Как же это могло случиться? Я очень боюсь за тебя… Я очень прошу: возьми себя в руки и не сгибайся под тяжестью судьбы, старайся владеть собой даже и в таких случаях, так как жизнь впереди, и она должна быть психически полноценной. Имей в виду, что в таких случаях слабые не всегда выходят победителями из борьбы…»[844]

Тщательно подготовленная западня

Июнь – октябрь 1957 года: всего четыре месяца разделяют два пленума ЦК; на первом из них он поднялся на вершину, с которой был сброшен вниз на втором. За этот промежуток времени Хрущев решил избавиться от министра обороны и вычеркнуть его из политической жизни страны.

Но почему он решил от него избавиться, ведь Жуков до этого момента всегда был его верным и ценным союзником?

Прежде всего потому, что этот человек заслонял Хрущева, подавлял его своей более сильной личностью, независимостью суждений и манер, популярностью, уважением и даже любовью, которые к нему испытывали советские люди. Его ореол спасителя Москвы и покорителя Берлина со временем не потускнел, совсем наоборот. В Президиум ЦК, в Верховный Совет и в Совет министров приходили письма от простых граждан и рядовых членов партии, требовавших присвоить ему звание генералиссимуса[845], как Суворову и Сталину. Многие семьи ветеранов, оказавшись в нужде, обращались к нему, как к заботливому отцу.