Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Действительно, маршалы и генералы, достигшие преклонного возраста, включались в Группу генеральных инспекторов и инспекторов Министерства обороны. Эта синекура давала им такие невероятные выгоды, что ее называли «райской группой».

Прокаженный

Жукова не просто отправили в отставку, его сделали persona non grata. 23 февраля 1958 года, в ознаменование сороковой годовщины со дня создания Красной армии, в Москве, на Поклонной горе, был заложен первый камень главного монумента в честь победы советского народа над фашизмом. Хотя инициатором этого проекта был Жуков, представивший его на рассмотрение ЦК 14 июня 1955 года, партийные вожди в последний момент решили, что «еретик» не должен осквернить своим присутствием священное мероприятие. Пучков вспоминал, что около 09:30 ему позвонил генерал Блинов из Министерства обороны и спросил, встал ли маршал. «Да».  – «Скажите ему, чтобы оставался дома». Пучков ответил, что маршал собрался куда-то ехать, что его ждет машина и что лучше генералу позвонить ему самому. Тот не перезвонил, а сообщил министру обороны Малиновскому, а тот позвонил Жукову. Георгий Константинович вышел в столовую и сказал Пучкову, что машина ему сегодня не понадобится и ее можно отпустить в гараж. По его лицу было видно, что разговор с министром получился крайне неприятным, и он сильно взволнован. После этого маршал вернулся к себе и снова лег[872].

Снятие Жукова с поста отразилось и на его семье. В лучших советских традициях Элле, в то время студентке, пришлось присутствовать на факультетских собраниях, где критиковали ее отца. После окончания учебы ей было трудно найти работу по специальности[873].

Жуков на долгие годы оказался в изоляции. Старые знакомые, встречая его, переходили на противоположную сторону улицы[874]. Его боевым товарищам «настоятельно советовали» не общаться с ним. Прославленный летчик, трижды Герой Советского Союза Кожедуб вспоминал один неприятный разговор по этому поводу: у него сложились добрые отношения с маршалом, они часто ходили друг к другу в гости. И вот однажды Кожедубу посоветовали перестать общаться с Жуковым. Тот, промучившись месяц, не выдержал и все-таки отправился на дачу маршала. Тот встретил его полушутливым-полунасмешливым вопросом: «Ну что, даже ты, с твоими тремя „Звездами“, испугался?» – «Георгий Константинович, в тридцать седьмом брали и людей со „звездами“»[875]. Сам он, сознавая, что стал нежелательным гостем, годами избегал контактов людьми, занимавшими высокое положение, даже с Василевским, отцом своего зятя, чтобы не будить фантазии и страхи членов правительства. Жуков общался только с соседом по даче, генерал-майором Кармановым, и генералом Николаем Антипенко, бывшим у него на 1-м Белорусском фронте начальником тыла. Антипенко часто ездил вместе с ним на Черное море и участвовал в семейных торжествах[876]. Тот же Антипенко, после смещения в 1964 году Хрущева, предпринял попытку реабилитации Жукова, обратившись к новому первому секретарю Леониду Брежневу. В письме он даже позволил себе написать: «Даже и там [в иностранной печати и на радио] имя Жукова занимает подобающее место. Советская же печать и радио как бы предали забвению имя этого заслуженного человека, что вызывает еще большее недоумение и возмущение»[877].

В годы опалы Жукова к нему, не афишируя этого, проявлял симпатию Алексей Косыгин[878]. Кандидат, а с 1960 года член Президиума, он занимал пост заместителя председателя Совета министров вплоть до свержения Хрущева, а потом сменил того во главе правительства. После инсульта, случившегося у него в 1968 году, Жуков страдал от жутких болей, вызванных воспалением тройничного нерва. Он отказывался принимать морфин, прописанный врачами. Галина попросила Косыгина пригласить лучших специалистов для консультации, и тот выполнил ее просьбу. В 1973 году к Жукову были приглашены французский нейрохирург, профессор Гибо (который будто бы опустился на колени перед «спасителем Европы»)[879], и известнейший японский иглотерапевт Содо Окабе[880]. Но вне рамок этих бытовых вопросов и Косыгин строго соблюдал интердикт, наложенный на Жукова партией[881].

Вычеркнутый из публичной жизни, Жуков приобрел ореол мученика. Чем больше замалчивалось его имя, тем сильнее рос его авторитет. Он превратился в военного героя-диссидента и неформального лидера ветеранов. То же самое происходило и с другим именем, на которое наложил табу Хрущев,  – именем Сталина. Парадоксально, но в народном сознании два этих человека стали неразделимыми и неофициальными символами победы. Это соединение с именем Сталина сыграет злую шутку с Жуковым, особенно после распада Советского Союза. Жуков, один только он, для части интеллигенции станет «сталинским маршалом», безжалостным человеком, для которого человеческая жизнь не имела никакой ценности.

Глава 26

Последние сражения

Обреченный на безделье, переживающий унижения, оскорбленный отрицанием его вклада в победу, Жуков быстро пришел к мысли написать мемуары. Эта тема появилась в его разговорах с близкими ему людьми еще в начале 1950-х годов. Идея написания воспоминаний дозрела и выкристаллизовалась после того, как официальные военные историки начали открыто высказывать сомнения в его полководческих талантах. Первая атака на этом направлении была предпринята уже в октябре 1958 года. В журнале «Военная мысль» была опубликована статья, в которой генерал-лейтенант Платонов и полковник Грылев критиковали Жукова за то, что в марте 1944 года он, командуя 1-м Украинским фронтом, упустил возможность завершить окружение и уничтожение противника (I танковую армию) в районе Каменца-Подольского. Это была чистая правда: Манштейн переиграл его. Но Жуков написал опровержение, доказывая, что данная операция все-таки стала крупным успехом, поскольку позволила совершить 350-километровый бросок к Румынии. Он передал свою статью полковнику Василию Стрельникову, остававшемуся его другом, и попросил попытаться опубликовать ее в качестве ответа. Копию ее он сам отправил министру обороны маршалу Малиновскому. По свидетельству Стрельникова, когда он принес статью опального маршала в «Военную мысль», редактор журнала так перепугался, что не посмел даже произнести имени Жукова и отказался даже обсуждать возможность публикации написанной им статьи[882].

Жуков начал работу над мемуарами не сразу после выхода в отставку. Сначала он решил собрать материал. В конце 1958 года он попросил полковника Стрельникова помочь ему составить хронологию операций и проверить имена командиров различных соединений, которыми ему довелось командовать[883]. Он достал свои старые военные дневники, по крайней мере те, что остались, поскольку еще в 1946 году ему пришлось отдать большую часть их, вместе со всеми картами, Поскребышеву, личному секретарю Сталина. В 1960 году он потихоньку начал работу над книгой.