Том 4. Стиховедение - Михаил Леонович Гаспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается С-трехсловий, то в них разница между прозой и стихом начинается с самого начала: на срединной, узловой позиции в прозе преимущественно стоит глагол (56 %), а в стихе существительное (52 %). На начальной и конечной позиции и в стихе, и в прозе преобладают существительные: на начальной позиции — в стихе и прозе в равной мере (48–49 %), на последней — в прозе сильнее, чем в стихе (75 % и 61 %). Таким образом, в прозе господствуют последовательности «существительное — глагол — существительное» (около 30 % всех С-конструкций). Понятно, что при обычном русском порядке слов они выстраиваются в ряд «подлежащее — сказуемое — дополнение / обстоятельство»: «барышня взяла книгу»; «графиня страдала бессонницею»; «Германн взбегал по лестнице». В целом между 1‐м и 2‐м словом прозаического С-трехсловия 39 % связей — предикативные, между 1‐м и 2‐м словом 49 % связей — дополнительные или обстоятельственные, т. е. более тесные. В стихе, где на всех трех позициях преобладают существительные, картина гораздо более пестрая. Строк, действительно состоящих из трех существительных, весьма немного (10 %): «Язык Петрарки и любви»; «Фарфор и бронза на столе»; «И брань, и саблю, и свинец» — именно тут проявляется любовь стиха к однородным членам. Бóльшая же часть стихотворных С-трехсловий состоит из двух существительных и прилагательного (15 %) или, чаще, из двух существительных и глагола (27 %). Прилагательное обычно предпочитает начальное место: «С ученым видом знатока»; «Почетный гражданин кулис»; «Господний раб и бригадир»; глагол, как и в прозе, — среднее: «Онегин едет на бульвар»; «Татьяне прочить жениха»; «Девицу повезли к венцу», но также: «Разбить сосуд клеветника»; «И возбуждать улыбку дам». В целом как между 1‐м и 2‐м словом, так и между 2‐м и 3‐м словом стихотворного С-трехсловия соотношение синтаксических связей почти одинаково: около 28 % — определительные, около 45 % — дополнительные и обстоятельственные, около 11 % — предикативные.
Наконец, Н-трехсловия слишком немногочисленны, чтобы на них стоило останавливаться подробно. В прозе из 49 колонов 40 начинаются глаголом, а два остальные слова служат дополнениями или обстоятельствами к нему: «он вынул из кармана пистолет»; «и бросила письмо на улицу». В стихе из 53 колонов так построены только 23 («Расправил волоса рукой»; «Идет меж кресел по ногам»); в остальных на первое место выдвигается существительное, и по большей части благодаря инверсии: «Стишков чувствительных тетрадь»; «Столбом восходит голубым». Здесь эта способность русского стиха к инверсии, отличающая его от прозы, бросается в глаза больше, чем где-либо.
6
Таковы самые общие черты синтаксиса трехсловных колонов-синтагм в прозе и стихе — распределение в них частей речи и соединяющих их грамматических связей. Бóльшую часть этих связей мы можем условно разделить на слабые (между группой подлежащего и группой сказуемого: предикативные), средние (внутри группы сказуемого: дополнительные и обстоятельственные) и сильные (внутри группы подлежащего: определительные). В таком случае пропорции тесных, средних и слабых связей между 1‐м, 2‐м и 3‐м словами трехсловия в стихе и прозе будут приблизительно таковы:
Мы видим: 1) теснота связей в колоне усиливается от начала к концу; 2) в К‐колонах это проявляется сильнее — за счет учащения тесных (определительных) связей, в С-колонах слабее — за счет учащения средних (дополнительных и обстоятельственных) связей; 3) в стихе эта тенденция выражена слабее, чем в прозе, вплоть до того, что в С-конструкциях стиха разница между начальными и конечными связями почти вовсе сглаживается.
Эта последняя особенность для нас особенно интересна. Что синтаксические связи теснее в конце стихотворной строки, чем в начале, было открыто в свое время именно на стихотворном материале[586]. Мы не знали, стремится ли здесь стих заострить или, наоборот, ослабить общеязыковые тенденции, и склонны были скорее предполагать первое. Подсчеты показывают, что это, по-видимому, не так: общие синтагмообразующие тенденции в стихе ослабляются. Видимо, можно сказать: повышенное ритмическое единообразие стиха компенсируется смягчением синтаксического единообразия стиха, строгость в одном отношении — гибкостью в другом отношении. Стих более скован, чем проза, в отборе и расположении слов (различных ритмических структур), зато он свободнее в синтаксическом сочетании слов. Синтаксических клише в стихе заведомо не меньше, чем в прозе (а из‐за ритмических и лексических ограничений они даже больше бросаются в глаза), но построены они иначе. Когда поэты по многу раз варьируют конструкцию «И взоры девы молодой», «Как персты девы молодой», «Иль письма девы молодой» и проч.[587], это, несомненно, клише, но клише, невозможное в прозе, потому что построенное на инверсии определения — определяемого, не принятой в прозе.
Собственно, это не новость: о том, что в стихе свободнее порядок слов, допустимее инверсии, писалось в учебниках стихосложения на всех языках, а Кантемир, например, считал, что свободный порядок слов — даже более важный признак стиха, чем ритм. О том, как инверсия определения и определяемого деформирует структуру Н-трехсловий в стихе по сравнению с прозой, мы только что говорили. Однако настоящее, с помощью подсчетов, изучение порядка слов в стихе (и прозе) только начинается.
Мы предприняли первые обследования только двух самых заметных словорасположений: определения — определяемого[588] и подлежащего — сказуемого. Результаты оказались не совсем ожиданны. Для определения — определяемого отношение прямого и обратного порядка слов в речах Ломоносова — 80: 20, в «Пиковой даме» Пушкина — 95: 5; в одах Ломоносова — 75: 25, в «Евгении Онегине» — 60: 40. Для подлежащего — сказуемого отношение прямого и обратного порядка слов в речах Ломоносова — 65: 35, в «Пиковой даме» — 90: 10; в одах Ломоносова — 75: 25, в «Кавказском пленнике» — 65: 35. Мы видим, что в прозе инверсии действительно идут на убыль, в стихах же, напротив, Пушкин нимало не ослабляет, а часто даже усиливает традиционные «вольности» поэтического словорасположения: эволюция от Ломоносова к Пушкину совсем не была такой уж эволюцией
