Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЧАРОДЕЙ,
или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ
Продолжение
Едва Йамаль-эд-Дин закончил свой рассказ, как заговорил его сосед.
— Насколько я понимаю, — сказал он всем, кто его слушал, — наши с вами несчастья похожи, а наши родители стали жертвами одних и тех же козней.
РАССКАЗ СИНГИЙСКОГО ЦАРЕВИЧА БАХА-ИЛЬ-ДИНА{322}
— Меня зовут Баха-иль-Дин, я сын царя Синги{323} — страны, что находится между Египтом и Эфиопией. Когда моему отцу исполнилось шестнадцать, дед, который в то время пребывал уже в почтенном возрасте, женил его на дочери одного из своих братьев. Девушка была на четыре года младше моего родителя. Он любил ее безумно и чувствовал себя на вершине счастья оттого, что стал ее мужем.
Вскоре после свадьбы моя мать поняла, что у нее будет ребенок, и радовалась тому несказанно. Но она была слишком молода, чтобы рожать, и потому страдала невыносимо, пытаясь произвести меня на свет.
На помощь царевне созвали лекарей со всей страны. Десять суток бедняжка мучилась, каждый день грозил стать последним в ее жизни, и никто не мог избавить ее от боли, даже арабский врачеватель, прославившийся бесчисленными исцелениями и спасенными жизнями. Увы! Наука была бессильна, моя мать умирала. Только потом я понял, что за всем этим стояли коварство и злой умысел — именно они угрожали ее жизни.
В то время при дворе крутился торговец, который продавал пушистые метелки из перьев цапли. Его пропускали во дворец благодаря красоте его товара. Как только матери моей сделалось совсем плохо, этот человек в разговорах со служанками, коим он сбывал свои метелки, начал беспрестанно твердить:
«Есть только один человек, который может спасти царевну. Это африканский врач. Я своими глазами видел, как он помогал женщинам в труднейших родах. Тогда он жил в Массере{324} и пользовался там славой всесильного целителя. По его словам, у него есть эликсир, который лечит любые болезни. Все верят, что именно благодаря этим чудодейственным каплям старик дожил до своих ста пятидесяти лет».
Болтовня торговца поначалу не произвела особого впечатления, но он каждый день являлся во дворец, как будто его влекло туда сочувствие к юной роженице, и то и дело повторял:
«Ах! Если бы африканский врач не был так стар! Ах, если бы его можно было сюда притащить!»
Когда беда стала уже неминуемой, нянька царевны, боясь вот-вот потерять свою любимицу, осмелилась рассказать о целителе ее мужу, а тот пошел к своему отцу, который любил племянницу точно родную дочь.
Привели торговца метелками, спросили, как найти африканского врачевателя, и услышали в ответ:
«Его дом находится на площади, но старик давно уже никуда не ходит».
Послали визиря. Тот отыскал нужный дом и дряхлого, похожего на призрак, старца. Раб взвалил его себе на плечи и перенес на гору подушек, которую сложили у постели царевны.
«Увы! — вздохнул африканец, прощупав пульс больной. — Ваша госпожа очень молода, но, если ей не помочь, она сей же час сделается такой же древней, как я».
Целитель достал из кармана склянку, на донышке которой плескалось не больше дюжины капель заветного эликсира, и прошептал умирающим голосом:
«Я бежал из Массера, чтобы у меня не отняли эти последние остатки. Я составлял мою чудесную воду, извлекая всё необходимое из бальзамов с разных частей света. Теперь я слишком слаб, чтобы бегать по миру в поисках нужных для ее приготовления веществ, но живу я только ею. Несмотря на это, я поделюсь своим сокровищем с больной царевной. Это всё, что я могу сделать для нее. Взгляните на мою склянку: она выточена из цельного драгоценного камня и при этом не стоит даже малюсенькой капельки ее содержимого».
Дрожащей рукой старик откупорил склянку и осторожно накренил ее так, чтобы в ложку упала ровно одна капля эликсира. Затем сам поднес ложку к губам царевны и влил крохотную дозу снадобья ей в рот.
Так по капле, не торопясь, старик стал давать эликсир моей матери, и с каждым часом царевна на глазах преображалась, силы возвращались к ней, и она с жадностью набрасывалась на ложку.
После шестой капли боль отступила, и царевна вновь обрела дар речи.
«О, наконец-то, как мне хорошо!» — промолвила она.
Родители, муж и вся семья пришли в восторг.
«Значит, ты вернул нам нашу дочь?» — воскликнул царь.
«Да, — отвечал африканский целитель, — она будет жить, я за это ручаюсь».
«А ребенок?»
«О! — с сомнением в голосе промолвил так называемый ученый. — Тут я ничего обещать не стану. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я пожертвовал последними шестью каплями. Или ты хочешь, чтобы я отдал свою жизнь за жизнь еще не родившегося ребенка, неизвестно какого пола?»
«Ах! — вскричал мой отец. — Добрый старик, в твоей власти спасти этого ребенка, мальчика ли, девочку ли, всё равно. Кем бы он ни был, я готов даже отдать его тебе, только пусть он живет!»
«Отдать его мне? — сказал африканец. — Да, возможно, это устроит нас обоих. У тебя каждые девять месяцев родится новый ребенок, а у меня уже никого не будет, ибо ради вас я через полгода слягу в могилу… Горе тому, кто не оставляет после себя потомства! Я всегда верил, что это проклятье не про меня, и к тому же богатство, которое я хотел бы передать своему наследнику, гораздо больше, чем можно предположить. Если у тебя родится мальчик и ты уступишь его по доброй воле, я пожертвую последние шесть капель эликсира жизни, а пустую склянку подарю моему наследнику, пусть играет. Это самый маленький из драгоценных камней, которые я собрал благодаря своему искусству, и я расскажу сыну, где взять остальные сокровища. Итак, решайся, новорожденный будет моим?»
Царевна, чудесным образом спасенная, теперь жаждала увидеть своего младенца, который уже неделю не подавал признаков жизни.
«Давай подарим наследника этому доброму человеку, — сказала она мужу, — думаю, мой отец не будет против».
Мои дед и дядя, полагая, что, скорее всего, речь идет лишь о том, чтобы отдать мертворожденное дитя умирающему старцу, согласились.
Мать проглотила последние шесть капель, и через полчаса, без схваток и боли, родила меня. Старый африканец взял меня на руки и повязал на мою шею ленточку с той самой драгоценной склянкой, что уберегла меня от смерти.
«Теперь, — он протянул руку моему отцу, — пожми руку Мограбину, с
