Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этими словами гадкий обманщик попросил того мощного эфиопа, что принес его во дворец, опять взвалить его себе на спину, а когда они дотащились до дома, целитель не отказал себе в удовольствии и своей тяжелой палкой трижды стукнул по голове бедного носильщика. Тот умер у его порога, уронив свою ношу на землю.
Старик африканец и торговец метелками пропали из Синги в тот же день. Я рос не по дням, а по часам и в шесть лет выглядел на все девять, а в одиннадцать уже показывал чудеса силы и ловкости. Родители заботились о развитии моей памяти и всех прочих способностей.
Мой дед умер, отец занял его трон, и все вспоминали о сделке с Мограбином как об удивительном случае. Одна лишь моя кормилица запомнила имя старого целителя. И вот однажды ученый араб, что держал путь к истокам Нила, остановился при дворе моих родителей.
Он рассказывал о поразительных вещах, виденных в разных краях, и о полезных открытиях, сделанных им, в частности, в области врачевания.
Эти разговоры напомнили отцу об африканском целителе и о том, как он спас жизнь мне и моей матери.
Царица, которая присутствовала при их разговоре, сказала, что, дабы спасти жизнь их сыну, обладатель всесильного эликсира жизни пожертвовал последними его каплями при условии, что он заберет мальчика, когда тот подрастет, и сделает его своим наследником.
«Мы уступили, желая вознаградить старика, — добавила она, — а не ради наследства, хотя, судя по склянке из цельного адаманта, которую он подарил моему сыну, этот человек обладал несметными сокровищами.
Увы! Наверное, его богатство так никому и не досталось: бедный старик едва дышал и был легче перышка. Скорее всего, он уже скончался, так как у него не оставалось ни капли чудодейственного снадобья».
Я вошел в комнату и услышал последние слова матери.
«Баха-иль-Дин, — попросила она, — принеси склянку, которую подарил нам старый африканец, и спроси у своей кормилицы, как его звали. Мы с отцом позабыли его имя».
«Госпожа моя, — сказал я, вернувшись, — кормилица говорит, что целителя, который спас мою и вашу жизнь, звали Мограбином».
Ученый араб слушал моих родителей с превеликим вниманием. Отец заметил, как обеспокоенно заблестели глаза гостя, а тот, услышав роковое имя, не удержался и в ужасе вскрикнул:
«О Небо! Мограбин!»
Его восклицание встревожило моих родителей.
«Почему, — спросили они, — имя несчастного старика повергло тебя в такой ужас?»
«Знайте же, — отвечал арабский мудрец, — он только притворялся дряхлым, дабы вы поддались на его хитрость… Этот маг, про́клятый на небе и на земле, вовсе не умер, и, возможно, в этот самый час десять разных правителей мечтают найти его и узнать о судьбе своих сыновей. Он, несомненно, поставляет мальчиков в Тунис, в Дом-Даниэль, он — один из главных служителей этого храма и обучает царских детей секретам пагубного своего искусства… Тигры, крокодилы и ядовитые гады — не самые грозные обитатели африканской земли. Она порождает колдунов и чародеев, и Дом-Даниэль — это их колыбель, гнездилище и прибежище. Ах! Когда же Великий Пророк освободит землю от этой кузницы чудовищ? Подойди ко мне, дитя! — Араб привлек меня к себе и возложил руку мне на голову. — Я вручаю твою судьбу Мухаммаду и отдаю тебя под его защиту».
Родители не противились действиям ученого, но не разделяли его чувств. И вскоре, после того как он уехал, они уже забыли о страхе, который внушили им его речи.
По их мнению, если бы Мограбин хотел меня забрать, он уже давно объявился бы и потребовал исполнения договора.
К тому же они относились к колдовству не столь сурово, как араб, им показалось, что этот мудрец слишком предвзято относится к Африке.
Возможно, думали они, его пристрастность основана на его мухаммаданской вере{325}, которая тогда еще не распространилась в Синге. Но я клянусь: если нам посчастливится выбраться отсюда, Синга станет еще одной землей Великого Пророка, под защиту которого отдал меня его арабский последователь. И сегодня я взываю к нему от всего сердца.
Я спокойно рос в родительском гнезде до четырнадцати лет — того самого возраста, который наш мучитель считает подходящим для своих целей.
Однажды, когда я наслаждался беседой с отцом, Мограбин явился без предупреждения. Лицо его было покрыто теми же глубокими морщинами, что послужили ему маской в первый раз.
Он скрючился в тростниковой корзинке и, отталкиваясь двумя деревяшками, передвигался с поразительным проворством.
«А вот и я! — сказал он. — Я вернулся. Вопреки всем ожиданиям, я не умер».
При виде мерзкого старикашки спокойствие моих родителей мигом улетучилось и уступило место тому самому страху, который внушал им арабский мудрец.
Они уговаривали Мограбина остаться во дворце, обещали, что позаботятся о нем, старике, что он будет иметь удовольствие видеть своего наследника каждый день, уверяли, что не в силах расстаться со своим ребенком.
Глаза колдуна метали молнии, он бросил свои деревяшки в головы моим родителям, и в ту минуту мне показалось, что он убил их.
Тотчас я почувствовал, как стремительно уменьшаюсь до ничтожно малых размеров. Еще через мгновенье я в виде мотылька запорхал по комнате, а Мограбин, обратившись в еще меньшее насекомое, сидел у меня на спине.
Я вылетел в окно и чем выше поднимался, тем больше становились размеры моего тела, пока я не превратился в огромного петуха, в полтора раза крупнее, чем наш самый большой петух. Я так любил кататься на нем по птичьему двору, и вот теперь мне самому пришлось везти на себе нашего неумолимого врага. Ах, как скоро я убедился в его безжалостности! Он колотил меня ногами, тыкал длинной стальной иглой, и кровь хлестала из моих бесчисленных ран. Злодей осыпал меня бранью и упреками, а когда от усталости и жгучей боли я начинал слабеть, его жестокость и колдовские чары заставляли меня еще быстрее махать крыльями.
Мы прилетели к тому самому источнику, в который он окунал всех вас. Вода его точно так же обагрилась моей кровью. После я, подобно всем вам,
