История моей матери - Семен Бронин

- Так спросила. Для порядка.

Мать согласно кивнула.

- Ты у меня такая. Следишь за порядком. В отца...- и ушла, подобрав сумку, которую по рассеянности едва не забыла.

- Где она работает? - спросила Рене.

- Магазин держит. Это наша собственность. Шляпки, сумки. Галантерея, одним словом. Здесь недалеко, на бульварах.

Рене это было знакомо.

- У меня мать всегда о таком мечтала. У нее было шляпное ателье с лавкой.

- Она, наверно, из него не вылезала? - угадала Летиция.- А моя раз в день наведывается, и то не всякий...

- А отец где живет? - осторожно спросила Рене.

- Отдельно. Он с нами не жил никогда. Я у них внебрачная...- Это она произнесла беспечно, но преодолевая некое внутреннее сопротивление и поправила зачем-то разодетую крестьянку-пастушку на серванте, которая и без того стояла на своем месте.- Нехорошо, конечно. Не скажешь никому - тебе если только, потому что ты как могила: никому не передашь, но что поделаешь? Внебрачные дети и у королей были... Тебе это, наверно, непонятно?

- У меня не отец, а отчим. Отца я почти не вижу. Был в последний раз год назад.

- Это потому что ты в браке родилась. Виноватым себя не чувствует. А мой своих законных так не опекает, как меня. Денег даст сколько попросишь лежат вон без счету в тумбочке. Это ведь мои, а не матери. Любит меня очень. Жить можно... Ладно, пошли. Что это Пьер мой выдумал, не знаешь? Вот и я тоже не догадываюсь...

Пьер ждал их в условленном месте. Они увидели его издали. Он был в модном котелке, в коротком, по моде, пиджаке с расходящимися полами, в длинных, в полоску брюках. Котелок, водруженный на узкую голову юноши-подростка, увенчивавший худощавое, почти щуплое тело, делал его смешным, но эта комичность не убавляла, а лишь усиливала симпатии Летиции:

- Вон он. Забавный, правда? В котелке своем. Но я его за это люблю еще больше - смешного и беспомощного. Все мужчины такие...

Но это было ее последнее объяснение в любви к Пьеру. Разговор, происшедший затем, свидетельствовал о чем угодно, но не о беспомощности обладателя котелка и полосчатых панталонов. Рене он удостоил мимолетного пасмурного взгляда и обрушился затем без лишних слов на свою подругу:

- Ты обо мне отцу говорила?

- Я? Зачем? - Летиция была сбита с толку.- Почему я должна ему о тебе говорить?

- Потому что за мной следят - вот почему! - огрызнулся он.- Надо кончать с этим! - и огляделся с внушительной важностью: будто и вправду видел за собой слежку.

Летиция закипела от гнева:

- Ты и Рене для этого позвал? Чтоб при ней это сказать?

- Рене я позвал для отмазки. Чтоб лишнего свидания не было. Ты сама это предлагала, и мать сказала то же самое. Я про тебя матери рассказал,-пояснил он затем.- Говорит, бросай все и беги куда подальше.

- Ты и с матерью советовался? - Из всего сказанного им для Летиции это было самое оскорбительное.

- Сказал. Решили, что так лучше,- и прибавил для спасения лица: Жениться мне еще рано.

- А я за тебя и не пойду. С чего ты взял?

- Все-таки. Были близкие отношения,- лицемерно возразил Пьер и оглянулся на Рене.

- Это, Пьер, еще не повод для замужества,- отрезала Летиция, и он покоробился таким бесстыдством. Она подумала мгновение, решила: - Разошлись, значит?

- Значит, так,- с сумрачным облегчением согласился он и попробовал оправдаться: - Такие вещи надо с самого начала говорить. Про отца я имею в виду.

- Следующему скажу сразу же,- пообещала она и, резко повернувшись, пошла вон, так что зазевавшаяся Рене не сразу ее догнала.

- Кто у тебя отец? - спросила она у подруги, которая шла скорым шагом и на этот раз не была расположена к дружеским излияниям.

- В полиции служит. Не то самый главный в Париже, не то второй по значению.

Рене тоже опешила - хотя по иной, чем Пьер, причине.

- Может, тогда за ним и правда слежка была?

Летиция покосилась на нее.

- Спрошу отца, но вряд ли. Слушай его больше. Он вон опять глядит по сторонам, озирается. Трус несчастный. Почему мне так на трусов везет, не знаешь?.. Ты хоть меня теперь не боишься?

- Нет, конечно,- сказала помешкав Рене, а сама возблагодарила своего ангела за то, что молчала до сих пор о своих проделках. Летиция была, конечно, хорошая девушка, но каждый из нас может проболтаться - особенно в разговоре с близкими...

Между тем близился день районной конференции, и Фоше дважды уже спрашивал через Ива, намерена ли она занять место секретаря, ушедшего в садовники. Рене хоть и втянулась в комсомольскую деятельность, но не была готова отдать ей целиком свое будущее. Ей было интересно в ячейке: были занятны люди, их борьба, ее собственная шалость с плакатами, которой она гордилась. Она конечно же сочувствовала бедным: тем, у кого не оставалось для себя ни сил, ни ни времени, а все уходило на изматывающую борьбу за существование, но от такого сострадания до служения беднякам дистанция огромного размера, да и само сочувствие несет в себе примесь снисходительного превосходства, плохо согласующегося с самопожертвованием. Неизвестно, как сложилась бы ее жизнь: может быть, она потянула бы с согласием возглавить комсомольцев девятого парижского региона и сказала Дорио, что повременит, займется подготовкой в институт (она уже думала об этом), но тут вмешалось третье лицо, и, как это часто бывает в минуты шаткого душевного равновесия, самое важное в жизни решение было навязано ей извне, стало ответом на стороннее насилие.

Однажды Летиция, не дождавшись конца школы (обычно она откладывала разговоры на послеурочное время), сказала ей:

- Нас с тобой отец в ресторан приглашает. Не какой-нибудь - в "Максим"! Лучший ресторан в Париже. Я сама там не была.- Она была оживлена и заранее предвкушала удовольствие.- Там один обед месячную зарплату стоит!

Если это и могло повлиять на Рене, то лишь в обратном направлении: как исконная крестьянка, она не любила пускать пыль в глаза и излишне тратиться. Поэтому она отказалась и предложила Летиции пойти с отцом вдвоем:

- Зачем я там вообще? Что у нас с ним общего?

- Хочет познакомиться с моей лучшей подругой. Говорит, родители на нас так не влияют, как товарищи. Пойдем! - жалобно простонала Летиция.- Он без тебя не пойдет. У него стол на троих заказан, вдвоем не пустят,- еще и приврала она.- Так просто туда не попадешь, когда еще удастся?..- И Рене поневоле согласилась: пошла подруге навстречу из ложно понятого чувства товарищества, хотя сердце ее не лежало к этому...

Отец Летиции приехал за ними к концу занятий на служебном автомобиле. Шофер прогудел с улицы, девушки в классе повскакали с мест, даже учитель важно подошел к окну и скосил завистливый взгляд вниз, где возле чугунной ограды чернел и блестел на солнце роскошный (по тогдашним, да, наверно, и по нынешним временам тоже) открытый кабриолет с откидывающимся верхом, похожий на конную коляску, лишь недавно вышедшую из употребления. Приезд подобного автомобиля был событием даже для такого учебного заведения, каким был лицей Расина,- ученицы предложили отпустить подруг до окончания урока, и учитель своей властью скрепил это решение.

Отец Летиции не вышел им навстречу, дожидался их в машине. Это был невысокий коренастый человек плотного сложения, с седым, аккуратно стриженым кружком вокруг загорелой лысины, с живыми блестящими глазами, одновременно приветливыми и ироничными. Он оглядел дочь с любовной насмешкой, перевел затем взгляд на ее неяркую, неброскую спутницу, которая, в отличие от оживленной подруги, выжидательно помалкивала и прищуривалась: не то на солнце, не то на важного чиновника.

- Познакомишь нас? Вы Рене, конечно? Меня Морисом звать. Так и зовите. - Рене тут с неловкостью поклонилась или нагнула голову, чтоб сесть в машину. Он изучал ее.- Только никаких "месье". Месье пусть вас в лицее учат.

- Мы в "Максим" едем? - спросила Летиция.

- Нет. В другой ресторан. Ничем не хуже "Максима".

Летиция закапризничала:

- А я хотела в "Максим"! Ты сам это сказал!

- В следующий раз. Подруга твоя, надеюсь, не против?

- Я вообще в ресторанах не была,- призналась Рене.- Только в кафе. И в автомобиле не ездила.

- Вот видишь. Значит, у вас сегодня двойной праздник,- любезно осклабился Морис.- Можете загадывать желания. Летиции хуже. Она везде была и все видела - даже неинтересно.

- В "Максиме" не была!

- Еще будешь. Ты был в "Максиме", Жак? - спросил он шофера, приглашая его в собеседники.

- Был. Стоял у ворот, пока вы там сидели.

- А зайти туда не хочешь?

- За свой счет?

- А за чей же?

- С ума не спятил - деньги там мотать. Мне жена что нужно сготовит. Вы-то, небось, туда не на свои ходите.

Морис поворотился к девушкам, ухмыльнулся.

- Слыхали наглеца? Нет, сегодня на свои. По личному делу. Пока что, во всяком случае...

Ресторан белел алебастровой лепкой стен и потолка, желтел позолотой, темнел бронзой, краснел бархатом стульев; столы были заставлены хрусталем и серебром, обычными спутниками роскоши и богатства. Посетителей было немного, они ели беззвучно, будто боялись нарушить тишину, и безупречные движения их холеных рук были размеренны, вкрадчивы и осторожны. Морис говорил громче всех и чувствовал себя свободнее других гостей: будто был родственником хозяина. Он заказал для начала заячий паштет из мелко нарубленного мяса со специями, креветки в розовом соусе и бутылку белого.