Особенности национальной гарнизонной службы - Виктор Преображенский

Соседство с крупным политработником не доставляло мне никакого удовольствия, хотя с его женой, простой деревенской женщиной, мы очень дружили, а с его дочерью, ученицей средней школы, я занимался английским, что, естественно, тщательно скрывалось от самого генерала. Как-то генеральская супруга, рассказав моей жене, что уже в ближайшее время готовится стать бабушкой, попросила у Милочки разрешения помочь поухаживать за нашим младшеньким. Чтобы наверстать полузабытые навыки ухода за малышами, так сказать.

В течение довольно длительного времени нигде не работающая и скучающая дома женщина приходила к нам, стирала пеленки, варила каши, купала малыша, получая от этого заметное удовольствие и радость, которые, правда, в один прекрасный день были на корню зарублены генералом, каким-то образом прознавшим о занятиях супруги в его отсутствие.

— Еще не хватало, чтобы жена генерала стирала пеленки сыну лейтенанта! — гремел он через тонкую панельную стенку, отделяющую наши квартиры. — Ты вообще соображаешь, в какое положение ставишь меня своей непроходимой глупостью?!

Честное слово, я и сегодня не знаю, в чем заключалась глупость нашей бедной соседки, но абсолютно убежден: сановная тупость и вельможный снобизм этого генерала от политорганов были и впрямь непроходимыми, прекрасно иллюстрируя суть того явления, которое именовалось «советской демократией».

«За кровь, пролитую в деле…»

Служба, связанная с вполне реальной угрозой для жизни, нередкими унижениями собственного достоинства и необходимостью принятия четко обозначенных правил поведения, понятно, не могла не включать некой системы «бонусов», распространявшейся на всех людей в военной форме. Помимо действительно высокого социального статуса, осязаемых перспектив роста, относительно высокого денежного содержания, практически полного решения транспортных, здравоохранительных, бытовых и многих иных проблем в прежней армии существовала не менее продуманная система моральных поощрений, включавшая, в частности, награждение орденами и медалями. Да, боевые награды зачастую получали не за действительные заслуги, а благодаря связям в кадровых органах, взяткам, однако это скорее было исключением, чем правилом. Хотя и правила порой срабатывали достаточно комично.

Работа с иностранными военными делегациями, прибывающими в наш округ для изучения опыта организации боевой подготовки в советских вооруженных силах, была одним из слагаемых моих довольно разнообразных обязанностей. Ответственной, но весьма интересной и не особенно обременительной, если честно. Уже в первые месяцы службы в качестве кадрового офицера мне довелось работать с десятком подобных делегаций, хотя больше всего запомнились боевые ребята из небольшой африканской страны, совсем недавно избавившейся от колониальной зависимости и все еще сражающейся за свой суверенитет.

Ребята были очень черными, чрезвычайно умными и пытливыми, а главное, обладали поразительно демократичным чувством юмора, позволявшим им легко преодолевать все подводные камни при общении с нашими армейскими сановниками самого высокого ранга. Официоз, тем не менее, казался утомительным для африканских генералов, бывших еще совсем недавно крестьянами и портовыми грузчиками, поэтому они с особым удовольствием общались со мной и другими молодыми офицерами, допущенными к работе с иностранцами.

Симпатии наши были взаимными, и я искренне радовался, когда мне удавалось в очередной раз рассмешить этих замечательных ребят, а заодно и кое кого из нашего чванливого генералитета. Традиции, обычаи, кухня республик, на территории которых располагался наш военный округ, особенно интересовали гостей, и я с энтузиазмом знакомил их с местной экзотикой.

Особый интерес у них вызвали травы и пряности, употребляемые в кухне народов данного региона. Рассказывая им об особенностях шафрана, базилика, киндзы и эстрагона, я заметил настолько живой интерес, что не смог удержаться, чтобы не поведать им о волшебных свойствах того же эстрагона, или тархуна, который, по словам местных целителей, существенно повышал мужскую потенцию. И ладно бы просто поведал! В тот же день по просьбе всех без исключения членов военной делегации я отвез их на местный рынок, где они приобрели неимоверное количество эстрагона, опровергая устоявшееся мнение об исключительных сексуальных данных уроженцев Африки.

Не знаю уж, тархун ли или исключительный дар убеждения, считающийся одной из составляющих моей сомнительной в общем-то харизмы, но в течение оставшихся до отлета делегации на родину дней все ее члены пребывали в постоянном поиске любовных приключений. Впрочем, опять же, не о том я!

А рассказать хотелось о том, как я был удостоен чести стать кавалером медали «За кровь, пролитую в деле освобождения» той самой небольшой африканской страны, с посланцами которой сдружился. Сознавая особую роль, которую отводят наградам военные, глава делегации, бывший, кстати говоря, министром обороны, привез в СССР несколько комплектов этой медали, которые предназначались для вручения советским военачальникам.

Медаль была своеобразным эквивалентом американского «Пурпурного сердца» и, по статуту, выдавалась если не погибшим, то хотя бы раненым. Судя по всему, представители небольшой африканской страны без особого энтузиазма вручали ее нашим высшим военным чиновникам, не только не проливавшим собственную кровь в деле освобождения их страны, но так и не научившимся правильно произносить ее название. С тем большим удовлетворением указанная награда была вручена мне: спасая заместителя главы делегации, я получил настоящее боевое ранение — удар палкой от матери местной красавицы, за которой он погнался то ли из-за употребленного накануне тархуна, то ли из-за моего исключительного дара убеждения. Иными словами, свою первую иностранную награду я получил не совсем безосновательно.

Однофамилец вождя

Шутки были, пожалуй, единственной отдушиной в том беспросветном порой маразме, в котором пребывала служба в Вооруженных силах СССР. Как верно отмечали армейские острословы, силы эти и в самом деле могли оказаться непобедимыми, если бы кому-то пришло в голову воевать с ними, но в мирное время неминуемо развалились сами собой. При самом непосредственном участии полчища командиров и начальников всех степеней, пытавшихся усилить армию не боевой учебой, а бесконечными построениями, смотрами и показными занятиями.

Розыгрыши наши, правда, иногда получались довольно злыми…

…Илья Владимирович Ульянов был человеком небольшого росточка и не самого блестящего интеллекта. Отличительными чертами однофамильца вождя мирового пролетариата являлись бессменная должность секретаря первичной партийной организации ведущего управления одного из крупнейших армейских объединений Вооруженных сил, мощный лоб на изрядно облысевшей голове, полковничьи погоны на бабьих покатых плечах, стерва-жена, которую он страшно боялся, и скверный характер.

Истины ради надо сказать, что вредным старикашкой полковник становился только тогда, когда жена устраивала ему очередную истерику или когда Родина слишком уж настойчиво требовала от него стойко переносить все тяготы и лишения военной службы. В такие моменты, затягивающиеся, как правило, на долгие месяцы, секретарь парторганизации становился абсолютно невыносимым. Особенно для окружения из числа молодых офицеров, которых по праву партийного вожака он гонял в хвост и гриву, без стеснения влезая в личную жизнь ребят и шаря в их грязном семейном белье. Единственным выходом в таких случаях становились дружеские попойки, которые устраивались по делу и без него и до которых Илья Владимирович был весьма охоч. Более того, пропустив рюмку — другую, полковник становился добрым и отзывчивым, как старая собака. Опрокинув еще пару, начинал терять контроль над своими действиями. Хлопнув чуть больше нормы, просто вырубался.

Первый из розыгрышей ребят получился спонтанно, на «обмывании» очередного воинского звания двух коллег. В тот вечер молодые офицеры изрядно помучались со звездочками, часть из которых должна была быть прикручена к погонам, вручаемым по традиции виновникам торжества, а часть, по той же традиции — извлечена их же зубами со дна граненых стаканов с водкой.

До сих пор не знаю, кто уж додумался до такого, но когда на следующее утро полковник Ульянов явился на службу, на его погонах красовалось по лишней звездочке. С четырьмя «большими» звездами наш секретарь проходил по позднего вечера — времени, столь любимого чиновниками любого ранга для проведения различных совещаний, предназначавшихся исключительно для избавления вконец измотанных мужиков от выполнения супружеских обязанностей. Короче говоря, декоративных излишеств в форме одежды полковника скорее всего так бы никто и не заметил, если бы дежурный по контрольно-пропускному пункту штаба, сонно прощаясь с Ильей Владимировичем, не выдал: