Система Кудрина. История ключевого экономиста путинской России - Евгения Письменная

Когда Греф принес главе совета директоров «Газпрома» Дмитрию Медведеву анализ инвестпрограммы газового монополиста и предложения о его реформе, тот отреагировал спокойно: «Зачем это все? Это все не надо». Медведев не был самостоятельным игроком. Стало понятно, что Путин, который раньше одобрял реформу «Газпрома», теперь, получив над ним контроль, делать это передумал.

Но Греф никак не мог успокоиться и публично критиковал деятельность монополии. После очередной порции критики акции компании стали дешеветь. «Газпром» использовал падение капитализации как повод отсрочить рассмотрение реформы.

Алексей Миллер, новый глава «Газпрома», и Медведев пожаловались Путину на Грефа: «Что он все время наезжает? От этого падает капитализация». Путин их услышал: Грефу было запрещено публично обсуждать реформу монополии.

Это был первый серьезный провал в реформах. Нельзя было менять все вокруг, а газ — основу российской экономики — оставить нетронутым. Кудрин не мог успокоиться: из года в год он упорно вносил в проект бюджета повышенные налоги на «Газпром». Надо отдать должное Миллеру — тот столь же упорно их отбивал. И без особого труда.

Миллер — тихий мужчина невысокого роста, тот самый сотрудник Чубайса, ушедший в 1990-е работать к Путину, умело оберегал монополию от реформ. Его аргумент был таков: «Газпром» — государственная компания, его тарифы на внутреннем рынке регулируются. Если посчитать все издержки на внутреннем рынке, то рентабельность получится почти нулевая. «Так на внешнем у тебя рентабельность ого-го какая», — негодовал Кудрин. «А что ты внешний считаешь? Мы же говорим о налоге на прибыль и НДПИ, а они с внутренней цены», — ловко парировал Миллер. Он был прав: внутренние цены действительно были малорентабельны. Другое дело, что «Газпром» свои потери окупал сторицей за счет экспорта.

Через несколько лет «Газпром» все-таки согласился на одну реформу. И стал проводить ее с выгодой для себя. В 2007 году Миллер признал, что можно выровнять внутренние и внешние цены на газ — обеспечить «равную доходность за вычетом транспортировки». Из-за дешевизны газа на внутреннем рынке все промышленные предприятия выстраивались в очередь к монополисту за газом. «Дать лимит» на языке газпромовцев означало такому-то предприятию выделить столько-то газа.

Миллер не был против, чтобы перейти на «равнодоходность», ведь это означало, что внутренние потребители (исключая население) станут платить больше за потребляемый газ. В итоге было принято решение, что в течение нескольких лет — к 2011 году — цена на внутреннем рынке станет повышаться. С 2008 года «Газпром» стал получать все больше и больше денег от росийских потребителей газа.

Но став владельцем дополнительного дохода, «Газпром» не желал делиться им с государством. «Газпром» хоть и был добывающей компанией, не хотел отдавать бюджету большую природную ренту.

Кудрин не был против выравнивания газовых цен, но он с 2007 года доказывал Путину: цель реформы — выравнивание цен ради баланса энергопотребления в стране, и «Газпром» не должен получить весь доход от этого выравнивания. Путин соглашался. Миллер отбивался: «Газпром» тащит на себе много мегапроектов, затраты монополии огромны. Путин опять соглашался.

Кудрин требовал, чтобы «Газпром» отдавал в казну хотя бы половину полученного дохода. Выравнивание цен превратилось для экономики России в квазиналог в пользу газовой монополии. По расчетам Минфина выходило, что на третий год выравнивания цен «Газпром» получит почти триллион рублей дополнительного дохода в год. А что такое триллион рублей? Если они попадут в казну, то можно ликвидировать дефицит Пенсионного фонда или построить массу дорог. (Впрочем, окончательного выравнивания доходности пока не произошло.)

Миллер, имевший опыт споров с либералами, прекрасно знал, как возразить. «Государству отдавать излишек нет смысла, все равно Кудрин заберет все в свой ФНБ». «Заберешь?» — спрашивал Путин. «Да. Большую часть», — признавался Кудрин. «Ну вот видишь, все равно заберешь. Не трогай», — парировал Путин. Кудрин сдавался, хотя и предупреждал, что этот дополнительный триллион на рынке подгоняет инфляцию. «Газпром», оборачивающий доллары в рубли, давит на макроэкономику. По сути, вся российская экономика платила инфляционный налог.

Путин на это закрывал глаза. «Газпром» стал не просто добытчиком газа, а инструментом политики. «Газпром» мог прийти с инвестициями в любую страну, даже в ту, где строить бизнес не очень выгодно. Присутствие «Газпрома» могло быть скрытой субсидией тем государствам, с которыми Россия выстраивала политические отношения.

Поэтому все последующие меры регулирования отрасли работали только на монополию. Стали приниматься законы, которые ограничивали инвестиции в газовую сферу. Преимущественное право разработки всех российских месторождений оказалось за монополистом, западные компании могли начинать у нас работу только в консорциуме с российскими. «Газпром» стал выступать как единственный возможный партнер всех будущих инвесторов.

Миллер брал на себя все больше обязательств. И не важно, политические это были обязательства или коммерческие: больше расходов подразумевает и больше доходов. А когда Кудрин начинал на него давить, выдвигал железный аргумент: «Сними с меня все указания, а потом добивайся повышения налогов». Кудрин ради интереса даже составил целый список этих указаний: финансировать строительство стадиона в Петербурге, Олимпиаду, провести газификацию регионов, обеспечить совместные инвестиции во Вьетнам и т. п. Но список так и остался лежать на столе министра финансов.

Так хорошие знакомые Миллер и Кудрин, выросшие в одной среде, стали проводниками двух противоположных политических курсов. Кудрин внедрял либеральные подходы, Миллер цементировал основы государственного капитализма.

В этот майский день 2004 года Михаил Зурабов, недавно назначенный министром труда, был доволен собой. Он улыбался и много шутил. Зурабов обещал, что успеет свести в один документ пересчет всех льгот, и не подвел: успел. Пухлая папка с расчетами и выкладками не помещалась в портфель, он ее нес в руках. Зайдя в кабинет Кудрина, Зурабов демонстративно ухнул ее на стол:

— Вот! Все сделали.

Кудрин давно ждал этого и постоянно торопил Зурабова: «Когда же? Когда?» Он искренне обрадовался, что теперь начнется работа, и с интересом спросил:

— Сколько получилось?

— 120 млрд рублей.

— Ого. Будем думать.

Думать пришлось еще очень долго. В итоге сумма не уменьшилась, а удвоилась. Так начиналась злополучная монетизация. Эту реформу в правительстве до сих пор вспоминают с ужасом. Монетизацию все время ставят в пример как неудачную реформу: все началось с бюрократии, а закончилось забастовками. Власть хотела вычистить авгиевы конюшни советского и постсоветского наследия, когда люди имели право на льготы, но в большинстве своем их не получали из-за нехватки денег в бюджете. Но впервые получила жесткий отпор — люди вышли на улицу. И это были не просто недовольные, это были те, кому реально очень трудно жилось: пожилые, инвалиды, льготники.

На самом деле монетизация началась не с Кудрина, которого сейчас считают идеологом реформы, и даже не с Зурабова, на которого позже навесили всех собак. Все началось в 2001 году, когда вице-премьер Дмитрий Козак взялся за две трудные реформы: местного самоуправления и федеративных отношений. Козак — питерский товарищ Путина и Кудрина, хмурый юрист, заядлый курильщик. С приходом Путина на пост президента Козака прочили на пост генпрокурора. Но этого не случилось, и он прочно засел за разграничение ответственности органов власти перед гражданами за обеспечение всех сфер жизнедеятельности.

Работка оказалась не из простых: надо было перелопатить сотни законов России и Советского Союза. Она заняла у Козака два года. К середине 2003 года он представил концепцию разграничения полномочий в Российской Федерации, поправки к закону «Об общих принципах организации законодательных и исполнительных органов государственной власти» и новую редакцию закона «Об общих принципах местного самоуправления».

Основной принцип, который проповедовал Козак, — публичность услуг, связанных с повседневной жизнью граждан. После тысяч поправок и нескончаемой череды обсуждений Госдума все-таки приняла эти законы. Но после этого нужно было привести в соответствие с ними все остальные законодательные акты. Перераспределение полномочий между федерацией, регионами и муниципалитетами должно было сопровождаться и перераспределением источников дохода между соответствующими уровнями бюджетной системы. Иначе федерация, ее субъекты и муниципалитеты просто-напросто не смогли бы принимать свои бюджеты.