Наша Маша (Книга для родителей) - Алексей Пантелеев

- Кто там?

Басом:

- У-го-мон. Кто у вас здесь не спит?

- Я не сплю.

Входит:

- Я сейчас буду вас угоманивать. Я вас угомоню.

* * *

А вчера пришла, просит дать какую-нибудь книгу.

- Папа, дай книжку. Пожалуйста. Я без спросу не хочу брать.

5.11.59.

...Склонность к юмору, к острячеству не оставляет ее. Вчера взяла бумажку от тянучки, бумажка свернулась в трубочку. Машка сунула ее в рот и говорит:

- Папироска.

Я говорю:

- Не папироска, а мамироска.

Каламбур до нее не дошел.

- Нет, - говорит, - папироска.

Потом вдруг осенило. Засмеялась и говорит:

- Машироска.

* * *

Это еще на даче было. Обращаюсь к Машке:

- Пожалуйста, дай очки!

А она:

- Где кабачки?

Позже я ставлю на живот грелку и говорю:

- Брюхо болит.

Она хохочет:

- Брюки болят?

И острить любит, и к рифме ее тянет.

7.11.59.

Праздники. А мы с Машкой на больничном положении.

Температура у нее все эти дни прыгает. Кашляет. Жалуется на горло.

И другие вещи огорчают меня. Например, те страхи, которые вдруг напали на Машку. Уходишь из столовой, а она:

- Не уходи! Я боюсь! Я боюсь одна!

- Кого ты боишься? Чего ты боишься?

- Боюсь!

И не знаешь что делать, как разогнать эту нечисть, эти призраки, мешающие Машке засыпать, спать, играть.

Вот еще один минус единственного ребенка! Боятся, конечно, и в больших семьях, но там ребята или не дают друг другу пугаться, или пугаются скопом, все вместе, а в этом не только ужас, но и радость и даже блаженство.

* * *

Вчера мама подарила Маше к празднику два больших надувных шара. Маша принесла их показать мне. Я говорю:

- Кому это? Маше и Алеше?

- Нет, это мне.

- Ты же большая. Ты же - мама.

Нет, жалко ей шариков. В конце концов Маше (то есть маме Элико) она согласилась подарить один шарик, а мне - нет.

Сегодня, когда я завтракал в столовой, пытался возобновить этот разговор.

- Так как же? Подаришь Алеше один шарик?

- Нет, я что-нибудь другое подарю.

- Какая же ты мама?!

- Мне они нравятся, эти шарики.

Объяснил, что именно то, что нравится, и надо отдавать другим.

Слушала внимательно, но поняла ли - бог ведает.

Говорит:

- Я тебе одну тряпочку подарю, у меня есть.

- Не надо мне тряпочек.

- Алеша, я сейчас принесу тряпочку.

- Не хочу я быть Алешей. Не хочу быть твоим сыном. Я - папа.

Для нее это большое огорчение.

Говорит:

- Папа... На тебе шарик... понарошку. Алеша, на, возьми!

И подает мне что-то воображаемое в щепотке.

- Нет, - говорю, - такого шара мне не надо. Вот тебе Алеша! На! Играй!

И понарошку даю ей маленького Алешу.

Она расстроена.

Однако шарик мне так и не подарила.

Я тоже огорчен. Но, поразмыслив, нахожу утешение.

Глупая Маша не научилась еще (и дай бог не научится) лицемерить. Она не догадывается, что шарик этот мне не нужен, что я все равно его не взял бы, что она могла сделать этот великодушный жест, ничем не рискуя и ничем не жертвуя.

И это меня радует. Ведь даже Машкин эгоизм - проявление чистой младенческой души.

9.11.59.

Почти весь день Маша провела с бабушкой. Вечером прибегает ко мне, а за ней - мама:

- Слушай свою дочку!

И Маша с уморительным пафосом декламирует:

Вечей бый. Свейкали звезды.

На двое моёз тъещал...

Это она с бабушкиной помощью вызубрила. И читает с удовольствием - без конца. Первое стихотворение на четвертом году жизни! И, к сожалению, далеко не из самых лучших.

* * *

Вечером я, после долгого перерыва, устроил "кино". Вынес диаскоп в коридор, там до сих пор висит на стене маленькая Машина простынка. Принесли из кухни табуретки. Зрителей было четверо: бабушка, мама, тетя Минзамал и Маша.

Показал два диафильма.

- Еще! Еще фильму! - умоляет Машка.

Ее поправляют: "Фильм!" - не ведая или позабыв о том, что прежде чем в русском языке появился "фильм", была "фильма".

10.11.59.

Я лежал. Машка сидела рядом. Мы что-то делали, кажется - бусы из серебряной бумаги. Я тяжело вздохнул.

- Алеша, зачем ты так делаешь?

- Как?

Показывает:

- Вот так.

- Это я вздохнул.

- Я не умею вздыхать. А бабушка умеет. Я люблю, когда вздыхают.

12.11.59.

Воображение у Машки болезненное. Вчера я высунул из-под одеяла свою ногу в клетчатом носке. Говорю:

- Крокодил.

Машка сначала понарошку, а потом и по-настоящему испугалась:

- Боюсь!

Я откинул одеяло, показал всю ногу.

- Видишь?

- Да.

Но тут я зашевелил пальцами и направил крокодилью морду в сторону Машки. А на носке у меня еще крохотная дырочка - вылитый глаз.

И Машка опять: "Бригадир! Бригадир! Боюсь!"

"Бригадирами", говорят, покойная тетя Маша крокодилов называла.

А у Машки слезы на глазах.

Потом говорила бабушке и маме:

- Я к папе не пойду, там бригадир.

13.11.59.

Освоение ребенком грамматических форм не такое простое дело, как на первый взгляд кажется. Слушаешь Машкину речь, выдуманные, изобретенные ею слова и обороты, и начинаешь понимать, как складывался язык и диалекты его. Язык у тебя на глазах, так сказать, кроится, шьется, примеряется и обтачивается.

Играли в доктора. И Машка вдруг в разгаре игры спрашивает:

- В какох домах лечится?

Тогда я понял, а сейчас (когда переписываю с листочка эту фразу) уже и не помню, что это значило и к чему относилось.

14.11.59.

Утром прибежала меня будить:

- Алеша! Алешенька! Вставай!

Ворвались, шумная, чистенькая, нарядная (готовились с мамой идти в поликлинику).

Забыла сказать "здравствуй".

- Где твои бригадирчики? Ой, а почему они голые? А где у них рубашечки ночные?

Мама принесла мне завтрак, увела Машку. И тут же, в дверях, Машка спохватилась:

- Доброе утро, Алеша!..

* * *

Третьего дня выучила четверостишье, которому еще в далеком детстве научила нас нянька:

Завтра праздник, воскресенье,

Нам лепешек напекут,

И помажут, и покажут,

А поесть-то не дадут!

Стишки звучные, энергичные. Когда-то они очень понравились С.Я.Маршаку. Машка читает их с удовольствием. А над бабушкиной "Сироткой" проделывает всякие эксперименты. Например, так ломает стих:

Вечер был, сверка. Лизвезды,

На дворе сидел - Мороз.

Или:

На дворе малютка шел...

А мне приходится дописывать строфу, придумывать рифму. Эта игра Машке нравится.

20.11.59.

Вчера Машку смотрел врач-физиотерапевт. Горло у Маши красное.

- Что нам с тобой делать, Машенька? - говорит доктор.

- Ничего. Я сама меня буду лечить, - заявляет Машка.

* * *

Огорчительно, что не проходят ее страхи. Стоит ей остаться одной в комнате, как уже слышишь:

- Боюсь! Я боюсь!

Мама говорит, что Машка ей не один раз жаловалась, будто ей мерещатся какие-то глаза. И бабушке она говорила:

- Бабушка, ты видишь? ОН смотрит!

А сегодня под утро проснулась и разбудила мать:

- Мама, я боюсь. ОН там стоит... с глазами вот такими.

Как с этим бороться, не понимаю. Одно знаю: в этом случае ни кричать, ни высмеивать ее нельзя.

21.11.59.

Вечером зашла ко мне:

- Давай книгу читать.

- Какую?

- Много-много разных.

- Ну все-таки, какую? "Амба-Хамба" хочешь?

- Нет.

- Почему?

- Я боюсь там хозяина, которого собака укусила.

- Какую же тогда?

- И "Волшебника" не хочу.

Открыла шкаф и выбрала три книги: "Мойдодыра", "Белочку и Тамарочку" и немецкую - про Би-Ба-Бутцимана. Эти книги волнуют, но не пугают.

* * *

Обнимает маму:

- Мамочка, я тебя люблю больше всех.

Потом подумала и говорит:

- И больше всех люблю папу. И больше всех люблю бабушку.

* * *

Очень любит колдовать, "превращать" меня - чаще всего - в "девочку Люсю".

- Тук-тук-тук. Будь девочка Люся.

И я тоненьким голоском отвечаю:

- Здравствуйте. Я - девочка Люся.

Ей очень нравится, когда я так говорю. Вероятно, и я неплохо вхожу в роль...

- Пойдем в Зоопарк, - говорит она девочке Люсе.

И девочка Люся отвечает:

- Я не могу. Мне мама не позволила.

- Я тоже твоя мама.

- Нет, у меня одна мама. Ее зовут Анна Семеновна.

Машке очень хочется оказаться в родственных отношениях с девочкой Люсей. Она говорит:

- Я твой папа.

- Папа? А где твои штаны?

Задрала юбку:

- Вот!

- А где твои усы?

Задумалась. Глазенки забегали. Придумала наконец:

- Нет, я бабушка просто!..

* * *

Наконец она нашла себе амплуа. Она - тетя. Тетя Оля.

Девочка Люся больна. Они живут на даче. Люся лежит в гамаке и скучает. Тут вот и появляется тетя Оля. По просьбе Люси она заваривает кофе, потом молочница приносит молоко - и Люся угощает молоком гостью.