Булочник и Весна - Ольга Покровская

Я уснул, не наведя в уме никакого порядка, а утром, выйдя на улицу, увидел зиму. Она прожгла меня резким солнцем. Снега не было, но тёплые со сна ладони почувствовали жёсткое рукопожатие «минуса». Вчерашняя сумятица, местами трагическая, отступила перед видом долин, скованных солнечным холодом.

За калиткой я встретил Колю. Он стоял у спуска с холма, сунув руки в карманы штормовки. Зимний ветер бил ему в лицо, вздымал редеющие волосы.

– Николай там в грусти. Беда у них, слышал? – сказал он.

Я кивнул.

– Коляныч, а что за сетку там привезли, не знаешь? Сельхоза, что ли?

Он мотнул головой и посмотрел на меня с тревогой. Не сказав ни слова – одним переглядом, – мы обменялись мыслями и, докурив, разошлись.

Проведывать в тот день Тузина я не осмелился.

20 Как я торговал с лотка и остался без ночлега

Понимая, что ни со смертью Тузинского худрука, ни со штабелями сетки поделать ничего не могу, я решил заняться тем, что в моей власти. Мотины слова о том, что моя булочная – «липа» и сам я – «менеджер», жгли меня. Я больше не чувствовал себя булочником – с меня сорвали погоны.

Два ближайших дня я потратил на переустройство нашего заведения. Для начала дал разгон девицам – Маргоше с Анютой. Затем купил на строительном рынке простую и симпатичную конуру и поставил её с чёрного хода. В неё сразу же забрели две собаки и уснули, как мёртвые, будто век шатались по дорогам. Наконец, мною был затеян пересмотр ценовой политики, в результате которого дешёвый хлеб подешевел ещё. Маргоша рвала и метала, писала даже заявление об уходе, но я выдержал бой.

Когда меры по искоренению «липы» были предприняты, я отправился в театр – сообщить о них Моте и угодил на похороны. В небольшом скоплении людей у ступеней театра я нашёл Николая Андреича. Он был синеват, помят и заплакан. Горло закутано в шарф. Глаза пусты. Заговаривать с ним не имело смысла.

Нашёл я и Мотю, но она отвернулась, заметив меня. В этой солнечной скорби и холоде я не видел возможности сообщить ей, что всё исправил, пусть приходит со своей мышью. Постоял ещё пару минут и пошёл в булочную.

А затем на востоке вырос сплошной материк облаков. Его синие горы двигались прямо на нас. Я то и дело выходил на улицу – проверить, долго ли ещё ждать, и под вечер застал мгновение, когда, набравшись сил, зима рванула облачную обшивку и на землю густо полетел снег.

В штормовом переломе мне всегда видится шанс к возрождению. Стемнело понемногу, и я подумал, что ничего не потеряю, если, воспользовавшись снегом как декорацией, вернусь к истокам.

Я просверлил в деревянном лотке дырки, продел верёвку и, накинув на шею, ринулся в жар пекарни за свежим хлебом. Пусть меня разжаловали из булочников, зато теперь я – «лотошник»!

Маргоша поймала меня в коридоре и обсмеяла, конечно, мою затею, но возражать не стала, узрев в ней потенциал рекламной акции.

Благоухая хлебом, как цветущая липа – мёдом, я вывалился в метель и орал, словно древний глашатай, перекликая ветер: «Русские калачи! Только из печи! Налетай, пока горяченькие!» – и прочую архаическую банальность.

И что бы вы думали, – налетали! Поначалу это были снежные хлопья – они шли андерсеновским роем, целуя и остужая корочку. А затем повалили дети и старики, подвыпившие мужики, усталые после работы женщины. Я был счастлив! Я чувствовал себя частью театра, частью Моти и Тузина, частью большой счастливой зимы. Одиночество провалилось к чёрту. Думаю, я испытал то самое чувство, которое именуют «соборностью», – когда люди объединяются под радостной сенью смысла и вместе постигают то, чего не схватить поодиночке. Хлеб летел, и мне хотелось расцеловать каждого, кто изъявлял желание попробовать наш калач.

С пустым лотком и карманом мелочи я бежал в пекарню за новой порцией и взмокший, распахнутый снова выходил в дымящийся снегом космос. От метели и лоточного бенефиса голова кружилась всерьёз. Я чувствовал – это и есть высшая точка моего наследного ремесла. Идеальный миг, когда самое время возникнуть Майе!

Должно быть, моя судьба стояла поблизости, потому что буквально через минуту я стал жертвой её дружеской шутки.

Я как раз перетряхивал калачи на лотке, когда сзади на меня налетел человек-шквал. Одна рука крепко обхватила плечи, другая легла на глаза. Сердце ухнуло на какую-нибудь долю секунды и сразу распознало подлог – нет, не Майя, конечно! Это была пахнущая сигаретами мужская ладонь.

Я вывернулся и глянул: румяный, бешеный, как метель, Петя от души веселился над моим изумлением.

– Ну, брат, с тобой не соскучишься! А булочная что, прогорела? Имущество с молотка? – приветствовал он меня и, схватив калач, рванул зубами клок. – Я по делам тут! Думаю, дай заеду, красавицей моей полюбуешься!

– Какой ещё красавицей?

– Тачку мою будешь смотреть или нет?

Я быстро раздал остаток хлеба и, взяв лоток под мышку, пошёл с Петей к парковке.

На краю площадки, под фонарём красовался новёхонький внедорожник гламурной марки. Он был так безупречен, что его хотелось загнать в гараж и беречь. Я не понимаю смысл джипов, которые жаль царапать.

– Как ты ездить-то на нём будешь? – посочувствовал я.

– Да уж как-нибудь! – успокоил меня Петя. – Вот ещё часы себе купил! В пару к машине. Размахался, конечно, но, знаешь, так захотелось – на счастье! – и, ступая в круг фонарного света, сдвинул рукав куртки. На запястье и правда посверкивали какие-то часы.

– Противотанковые? – сказал я, разглядывая мощный корпус.

Поняв, что невежество не позволит мне оценить марку, Петя вздохнул и опустил рукав.

– Погреться-то пустишь?

В булочной Петя сел за свободный столик и, сняв куртку, остался в чёрной водолазке, простой и безукоризненной, как всё, что он носил. Взглядом заезжего принца окинул наш скромный приют.

– Ладно, ничего вроде. Только слякотно. Уборщица-то где? – и вдруг резко переключился: – Я ведь к тебе по твоим, между прочим, делам!

– По моим? – удивился я.

– А ты думал, я так сюда пёрся, тачкой похвастаться?

– А что, нет?

Он усмехнулся и посмотрел в застланное крупным снегом окно. Лицо его вдруг сделалось мягким, словно бы виноватым.

– Вот думал – надо ли тебе говорить? Решил, что надо… Тут ведь знаешь, с кем я имел беседу?

Я взглянул вопросительно.

– С Кириллом! – сказал он и помедлил, ожидая моей реакции. – Мама у него рецепт забыла. Так он сам звонит и говорит: Елена Львовна, а может, ваш сын заедет, или я даже могу с ним где-нибудь пересечься, если заезжать неудобно.

– Ну и как, пересеклись?

– Я на работу к нему заскочил. Рецепт, естественно, предлог. Не буду тебя грузить подробностями, но идея такая. Ему хочется докопаться, такая ли ты скотина, как представилось поначалу, или всё-таки он ограбил порядочного человека. Его это мучит – вот в чём прикол! Всё выпытывал, хороший ли ты друг.

Я почувствовал наплыв безмерной усталости и подпёр голову ладонью. Не так давно, где-то пару недель назад, в телефонном разговоре мама сказала, что Кирилл расспрашивает обо мне. Когда заходит за Лизой – обязательно что-нибудь да спросит. Где я учился, с кем дружил, как меня занесло в хлебное дело. А однажды даже напросился смотреть мои детские кактусы. «С какой радости ты его принимаешь? – набросился я на маму. – Из-за него я болтаюсь в космосе! В ледяной пустоте! И неизвестно, сколько мне ещё бороздить галактики! А ты пускаешь его в дом да ещё выбалтываешь личную информацию!»

«Он адекватный, уважительный человек, в отличие от тебя. Я привыкла относиться к уважительным людям по-человечески», – возразила мама, и я дал отбой. Правда, накурившись вволю, перезвонил.

– Вот именно поэтому, – сказала мама, услышав мой голос, – Кирилл – с твоей семьёй, а ты «бороздишь галактики»!

Помню, в тот же вечер я хотел поехать к нему и выяснить напрямик – с какой целью он интересуется моим хлебом, кактусами и друзьями? Но мне не хватило злости.

Из часто открываемой двери дуло мокрым снегом. Покупатели приносили с собой густую и скользкую, истинно зимнюю слякоть. Я поёжился и оглянулся – где, и правда, уборщица?

– Ну ты чего раскис? – спросил Петя.

– Всё равно я проиграю, – отозвался я. – У меня нет оружия его уровня. Подумай, чем я воюю? С самого начала и по сей день – деньгами, материальными ценностями. Булочная, дом на природе – всё то же, что и раньше, хотя давно уже знаю, что Майю этим не купишь. А у него – оружие высшего порядка. Чистая жизнь, неспособность к ненависти. Он с таким добром не шевельнув мизинцем меня побьёт. Ну серьёзно, чувствую себя дикарём – с топором на летающую тарелку!

Петя выслушал меня, не перебив.

– Я тебя понимаю! – сказал он сердечно. – Сам знаешь, какой дрянью я теперь занят, но тебя понимаю – правда. Действуй! Переквалифицируйся в праведники! Я считаю, если есть цель – жми до победного. Отдай всё, живи в шалаше – но победи!

– Я и так живу в шалаше! – усмехнулся я.

Мы вышли на улицу. Петину машину укрыло кружевом снега. Он нежно смахнул его щёткой.