AD - Садулаев Герман Умаралиевич

Но разве они одинокие, если они вдвоем?

Часто они спят в одной комнате: потому что всего одна комната. И в одной постели. Потому что всего одна постель. И потому что так проще, удобнее.

И за пару лет случается. случается многое. Сначала по пьяному делу. А потом. и что собственно в этом плохого?

И зачем кого-то ждать и искать.

Канцона XIX

Из каждой ямы ноги жертв торчали…

Анечка.

«Анечка просила снять маечки…»

Всегда, когда звучала эта песня певицы Земфиры Рамазановой, Анечке почему-то хотелось плакать. Ей казалось, что эта песня про нее. Хотя из текста было совершенно невозможно понять, кто такая Анечка, кого Анечка просит снять маечки и зачем, и как вообще дошла до такой жизни. Но становилось очень щемяще-печально, когда начинался припев: «Анечка-а просила снять маечки…» Вроде как над ней надругались, но не потому, что не сняли маечек, и носок не сняли, и сделали с ней все, что хотели, даже не разуваясь. А как-то по-другому, изнутри. Духовно. А потому еще обиднее и грустнее.

И это было так похоже на то, что чувствовала Анечка!

Оттого она плакала, когда слышала Земфиру. Но только одну песню, про Анечку. Так, вообще, Анечка певицу Земфиру не любила. Ну, не очень. То есть она была не из тех, которые заставкой на мобильном телефоне делают фото Земфиры и знают наизусть все ее альбомы. Вы, наверное, сами могли заметить, что те, которые такие поклонницы, как правило, выглядят несколько мужиковато.

А Анечка была симпатичная.

Да, и «Ночные Снайперы», и сама Диана Арбенина, вся такая музыка и вся «тема» оставляли ее равнодушной. За исключением одной песни Зем-фиры.

Такие, как Анечка, слушают R&B.

Не сказать чтобы Анечка была писаной красавицей. Нет. Потому место для духовности в ней оставалось. Лицо было не очень смазливым, обращали на себя внимание резкие черты. Вот там и скрывались зачатки (или остатки?) духовности. Но Анечка была высокой, стройной, у нее имелась определенная грудь, наличествовали некоторые бедра и наблюдалась поволока глаз. Молодая кожа была свежа и пахуча.

В общем, все шансы.

И где как не в большом городе?

Анечка родилась и выросла в депрессивном и провинциальном Волхове, что в Ленинградской области. Город Волхов стоит на реке Волхов. Река большая, широкая. Берег обрывистый, крутой. По-над рекой берег порос городским парком, переходящим в дикий кустарник и лес. Здесь проходит молодость жителей Волхова. В этом парке по-над рекой они пьют, дерутся, отжимают друг у друга мобильные телефоны, насилуют пьяных одноклассниц и вообще открывают для себя мир добра и любви.

Едва окончив школу, Анечка села с вещами на электричку и уехала в Санкт-Петербург. Еще не познав добра и зла, не вкусив плода, не приобщившись к таинствам. В общем, ни разу не потрахавшись. Потому что пила умеренно, а в парке гулять избегала.

В Санкт-Петербурге Анечка не поступила в институт, зато поступила в колледж. Хорошо еще не в лицей. Лицей – это так теперь называется ПТУ, а колледж как-никак техникум. У колледжа было общежитие. И Анечка в нем жила все время, пока училась. А после колледжа Анечка поступила в институт. Правда, на заочное и на платное отделение. И все-таки ее мечта сбылась – Анечка стала студенткой в Санкт-Петербурге!

Теоретически можно было вернуться к родителям, в Волхов. Приезжать в институт на сессии и на редкие у заочников занятия. Волхов совсем недалеко. Часа два-три на электричке.

Но это значило отступить. Никогда нельзя отступать. Анечка покинула Волхов, уехала с гордо поднятой головой, даже немного повздорив с родителями и презрительно проигнорировав бывших друзей. Возвращаться теперь назад, в деревню, как побитая собака? Ну, уж нет! Ни шагу назад! После Питера только Москва. А после Москвы – Нью-Йорк!

Что касается Риты, то Рита была из Петербурга. Просто ее родители обитали далеко от места учебы и от работы Риты, в районе Красного Села. Да и вообще, надоело с родителями жить. Анечка познакомилась с Ритой еще на вступительных экзаменах. И на самой первой установочной сессии они решили снять на двоих квартиру и жить вместе.

Пока, на первое время.

Колледж, который закончила Анечка, был что-то там про торговлю. А институт, в который она поступила, что-то про менеджмент. Но менеджер – это не профессия. А работать было надо. Чтобы платить за учебу, за квартиру, и вообще. Родители помогали, но вот именно что помогали. Сначала Анечка попробовала работать в торговле. То есть за кассой. Как раз шел набор, и она попала в гипермаркет. Боже, это оказалось кошмарным сном! По десять часов остервенело стучать по клавишам, повторяя мантру: «Спасибо за покупки, приходите еще». Попробуй только не повтори – штраф на ползарплаты. Ни покурить, ни в туалет сходить нормально. А еще всякие корпоративные нормы, безумные правила и стандарты. Речевки по утрам. И обед в столовой, из просроченных и не годных для продажи продуктов.

Денег ни на что не хватало, и украсть было нереально. Быть кассиром – полная задница. Кассир самый несчастный работник на свете. То ли дело бармен!

И Анечка пошла в бармены. У нее неплохо получалось. Без жонглирования стаканами и прочей акробатики, но работала она споро, разливала пиво и смешивала коктейли, рассчитывала и обсчитывала клиентов. У нее впервые тогда начали появляться деньги. Анечка приоделась, сделала себе френч-маникюр, прическу, вообще обрела уверенность в себе. И пошла устраиваться на работу в офис.

Первое собеседование было у нее в «А.Д.». Анечку сразу взяли. На должность офис-менеджера, то есть секретаря, в региональный отдел. Текучка в секретарском корпусе была ужасная, поэтому принимали всех, а там уж кто приживется.

Это случилось месяца за два до позапрошлого Нового года.

Семен Абрамович заметил Анечку на первом после ее прихода новогоднем корпоративе. Отпускал комплименты, самолично принес бокал вина.

«Кто этот странный черный дядька?» – спросила Анечка у секретарши-сменщицы.

«Ты что! Это же Сам! Мандельштейн, главный босс и хозяин!.. » – ответила девушка.

Бокалов вина было выпито много. А потом танцевали. Потом Мандельштейн вызвался отвезти ее домой. Она удивлялась: откуда он знает мой адрес? Но все оказалось проще: Мандельштейн привез Анечку домой не к ней, а к себе.

И тогда случилось то, чего Анечка так боялась, почему и не ходила гулять в парк и в кусты по-над рекой Волхов. Нет, вы меня не так поняли: что до плотской любви, то она успела познать ее ранее, и не раз. У нее даже случались периодически отношения с парнями. На месяц или два.

Пока Анечка не стала регулярно трахаться с Ритой.

Но в ту ночь свершилось надругательство, как в кустах, засранных и заблеванных, хотя, конечно, в квартире у босса все оказалось очень гламурно и непохоже на волховский парк. Однако была онтологическая засранность, сакральная блевотина, что Анечка почувствовала.

Она и физически облевала всю постель, но Семена Абрамовича это не остановило.

Хотя то, первое падение, прошло относительно безболезненно. Анечка была пьяна, и все происходило как под наркозом.

Гораздо хуже стало потом. Начался настоящий ужас.

У секретарей продленный график, Анечка работала до девяти вечера два дня через два. Иногда Мандельштейн оставался после восьми, когда больше никого не было, лишь секретари и охрана. Он вызывал Анечку в свой кабинет, и прямо там.

Это случалось не очень часто, может, раз в месяц. Но Анечка жила в постоянном страхе и ожидании. И. и в желании.

В первый раз. когда, уже трезвая, она увидела. когда поняла. там все оказалось не так просто, с Семеном Абрамовичем. Он был. хм. не похож на других. Так сказала себе Анечка, потому что если она начинала думать о произошедшем в деталях, желудок сводило от жути и грозил обморок.

Мандельштейн иногда оставлял ей не очень толстую пачку денег. Часто обещал, что сделает личным помощником, референтом. Что снимет отдельную квартиру, где Аня будет жить одна, а он приезжать. А в будущем… ведь он давно не живет с женой, об этом все знают.