Дорога в Гарвард и обратно - Лана Барсукова

мамино письмо было подобно пружине, запечатанной в сжатом виде. Стоило его открыть, и поток событий приобретет непредсказуемый и неуправляемый характер.

Мама ничего этого не знала. Радостная, что не напрасно прожила этот утро, она вернулась домой.

Все-таки они были связаны с сыном прочной нитью. Он тоже сиял. Еще вчера ходил поникший, с темными кругами под глазами. Сейчас его было не узнать.

– Мама, я сломал бота! Теперь все смогут сами записываться. По-честному.

– Все – это хорошо. А ты?

– Я уже записался. Через неделю мне надо быть в Алма-Ате.

У мамы мелькнула мысль, что хорошо бы вернуться на почту и упросить как-то достать тот конверт. Но огромная радость, как и огорчение, лишает сил. Ей стало смертельно лень снова топтать ноги. Мама махнула рукой и забыла о письме.

Глава 20. Встреча в аэропорту

В Шереметьево было, как всегда, многолюдно. Современные кочевники с огромными чемоданами светились счастьем дальних дорог. Правда, выглядело это счастье каким-то усталым.

Гоша приехал в аэропорт один. Мама перепутала день недели и в последний момент поняла, что не сможет проводить, чем только обрадовала Гошу. Приятно идти по аэропорту одному, как взрослому.

Волнений особых не было. В Казахстан не нужна виза, да и люди там почти все говорят на русском. Страна-родственник, иначе не скажешь.

Пройдя паспортный контроль, Гоша присел напротив кофейни. Цены кусались, и Гоша ограничился кофейным ароматом. Его всегда интересовал вопрос: если мы чувствуем запах, значит, в организм, на рецепторы, поступают частички вещества. Внимание, вопрос: можно ли наесться запахом?

Гоша вдыхал старательно, глубоко, втягивая носом побольше частичек.

Однако эксперимент прервался довольно неожиданно. Кто-то радостно закричал:

– Гоша!

Прямо перед ним возник сияющий, но все равно бледнолицый Эдик.

– А я смотрю: ты или не ты? Сидит такой, весь в медитации. Вдох-выдох, вдох-выдох, прямо как йог.

– Эдька! Ты как тут? Куда летишь? С родоками?

– Родители дома остались, в Питере. Я сам в Москву прилетел. Сейчас вот в Алма-Ату лечу, по делам. – Эдик старался говорить просто, но выходило все равно с плохо скрываемой гордостью.

У Гоши появилась версия. Осталось ее проверить.

– Зачем тебе Алма-Ата?

– Мне виза нужна, в Америку.

– Туристическая или учебная?

– Учебная, конечно.

Версия подтвердилась, и Гоша присвистнул от полноты чувств.

Эдик понял это по-своему. Он начал зачем-то оправдываться:

– Да нет, это не то, что ты подумал. Я не ради Америки еду. Мне и в Питере хорошо жилось. Мне даже, наверное, нигде лучше не будет. И универ у нас хороший… Просто я хочу научиться… – Эдик покраснел. – Чтобы как ты… Чтобы прямо супер…

– Гарвард? – перебил его Гоша.

– Нет, Массачусетский технологический.

– Так это рядом! Будем в гости друг к другу ездить.

– В каком смысле? – спросил ошарашенный Эдик.

– Соображай быстрее! – засмеялся Гоша. – Ну? Я тоже за визой к казахам лечу. У меня Гарвард!

Эдик стоял потрясенный. На его лице, как в открытой книге, можно было прочесть недоверие, потом изумление и, наконец, безграничную радость. Даже на долю секунды не промелькнула зависть. Гоша это уловил и оценил.

Оказалось, что они летят разными рейсами, с интервалом в полчаса. Видимо, на сегодня лимит на совпадения был исчерпан.

В Алма-Ате они без особых волнений прошли собеседование и получили учебную визу. Паспорт с вклеенной визой потонул в потоке других, ничуть не менее значительных событий. Ребята попробовали царский плов, поднялись на Медео и чуть было не купили домбру.

Не избалованные дружбой со сверстниками, Гоша и Эдик наслаждались избирательным родством душ. Им было хорошо вместе. И то, что в далекой Америке можно будет сесть на автобус и через несколько минут увидеть друг друга, придавало этой дружбе статус спасательного круга.

Они гуляли по городу, и прохожие оборачивались им вслед. Колоритная парочка. Один – загорелый, с густыми волосами, другой – бледный как моль, в широкополой шляпе. И когда бледнолицый парень, разгоряченный разговором, махал руками и сбивал шляпу, загорелый ловко ее подхватывал и напяливал ему на голову.

Дружба – это не только разговоры. Это контур защиты. Кого-то надо защищать от одиночества, кого-то от солнца.

Глава 21. Задание

Все было готово для отъезда. Даже купили новый чемодан. Правда, Гоше хотелось сквозь землю провалиться, когда они с мамой ходили по магазину. Мама под разными предлогами рассказывала продавщицам, что им нужен не просто чемодан, а для Гарварда. Гоша злился на маму. «Потерпи, сынок. Иногда так хочется похвастаться», – тихо шепнула она. И он наступил на горло своему чувству.

Оставались последние дни, которые Гоша посвятил блужданию по Москве. В каждом переулке он находил скрытую прелесть. Город дергал в нем струны, о которых он раньше не догадывался. И гордость, и нежность, и снисхождение. Москва с простоватой хвастливостью претендовала на лучший город мира. Современный город, чья бурлящая, клокочущая энергия не в силах вытеснить «дремотную Азию, опочившую на куполах». Из всех поэтов Гоша уважал Есенина. В Питере можно повеситься, что поэт и сделал. А в Москве он кутил, писал, жил. Москва – город цепляющихся за жизнь.

Размышления Гоши прервал звонок. Высветился неизвестный номер.

– Добрый день, Георгий. Мне нужно с вами поговорить, – приятный мужской баритон. Голос спокойный, но с властным напором.

– Так вы уже говорите.

– Нет, не на бегу. И не по телефону. Подойдите завтра с утра, часикам к десяти, к памятнику Грибоедову, около метро «Чистые Пруды». Мы с вами прогуляемся по бульвару, потолкуем кое о чем.

В принципе, у Гоши дел на завтра не было. И прогулка по бульвару не подрывала его планов на прощание с Москвой. Но с какой стати?

– Назовите хотя бы три причины, по которым я должен завтра ни свет ни заря пилить к памятнику, – сказал он.

– Пилить не надо. Но прийти придется. А причины… – Мужчина задумался. – Кстати, в Гарварде студенты встают рано, придется привыкать.

Гоше не понравилось, что незнакомец вспомнил про Гарвард.

– Откуда вы знаете?

– Завтра. Все завтра.

Раздались гудки, тревожным пунктиром перечеркивающие безмятежное настроение Гоши.

И хотя на следующий день Гоша убеждал себя, что он идет к памятнику просто так, потому что ему самому хочется пройтись по Чистопрудному бульвару, в глубине душе он чувствовал, что не смеет ослушаться незнакомца. Не понравилось ему, что тот вспомнил про Гарвард. Гоша нигде особо не трезвонил об этом. Мама – тем более. Разве что перед продавщицами похвастаться, но это не считается. В кругу своих друзей и коллег мама хранила молчание. При всем своем пофигизме она была суеверной. Считала, что удачу можно спугнуть болтливостью.

Так зачем и почему незнакомец упомянул Гарвард? Гоша стоял у памятника и ломал голову над этим вопросом.

Ровно в десять к нему подошел низенький человек с проплешиной на непропорционально большой голове. Было в нем что-то от хоббита, облысевшего от воспоминаний об орках. Вид скорее комичный, чем величественный.

Гоша непроизвольно улыбнулся. Незнакомец сделал извинительный жест, дескать, ничего не поделаешь, какой есть. Вполне себе добродушный тип.

– Георгий?