Нора Баржес - Мария Голованивская

Из Пашиной колбочки выходил воздух. Он сглотнул добычу, сладко поморщился, он хрустнул ее панцырьком, косточкой сахарной, он обдал ее своей горьковатой слюной и теперь выдыхал миазмы разложения прекрасной жертвы. «Примитивные существа лучше всего умеют жрать, – должны были бы в этот момент начертать естествоиспытатели из Поднебесной на своих лучезарных крыльях или облаках. – Их челюсти устойчиво откусывают голову, а желудочный сок по-прежнему представляет собой соляную кислоту».

Норочке было невыносимо больно, когда ее откусывали.

Риточка, точнее, колбочка Риточки, доедая греческий салат, почувствовала на себе первый лилово-розовый лепесток и первую вылупившуюся почечку. «Для экспериментатора, использующего в качестве материала траву луговую, а также полевую – в общем, растение безродное – наиважнейший вывод для апробации представлен гипотезой, что для сорняков самое важное привлекать и подманивать, пышно цвести и колебать ароматы, прикидываться чем получше, чтобы двигаться, и этим раздразнивать всякую полуслепую-полуголодную шваль, производя тем самым естественный отбор и собственную эволюцию в сторону клумбы».

Ты его видела? Как? Когда? – Норочка позвонила с серьезным вопросом, что само по себе было не в ее правилах.

Откуда ты знаешь? – изумилась Риточка, которая не была готова к тому, что Нора узнает молниеносно.

То, что я это знаю – нормально, – сказала Нора бесцветным голосом, – но как это понимать? Тебя обидели?

Риточка вздохнула с облегчением. Она рассказала про выставку Кремера, причем нарочито подробно, что Норе было по нутру, уточнила, что ее отправили, так сказать, к казначею, что она и знать не знала, что идет к Павлу, в общем, чушь какая-то и мир тесен.

Нора очень плакала, когда закончила говорить с Риточкой. Она не могла отличить правду от лжи, и это означало, что у нее совершенно износился лакмус, без которого никакая ее хитрость не имела ни малейшего шанса на успех. Она теряла зубы и глаза, а значит, становилась беззащитной.

Она ответила Павлу: «Вот видишь, а ты на меня сердился»!

Павел не ответил.

Он работал допоздна, предвкушая такой аппетитный для него разговор с женой.

Риточка позвала Нору к себе, много и радостно щебетала, вкусно и красиво кормила, ставила новую музыку и была как ни в чем не бывало. Нора не опустилась до расспросов, обстоятельно рассказала о творческом пути лучшего друга Петра Кремера и, выкурив от напряжения полпачки сигарет, добросовестно нарисовала Риточке план развески картин, написала список обязательных гостей, накидала содержание буклета.

Ей стало дурно. Она увидела, как Риточка испугалась. У нее перед глазами стали кружить черные и золотые круги, по всему телу разлился сладкий и липкий жар.

Она заметила, как Риточке кто-то звонил, но та не подходила. Звонки были настойчивые, и она узнала по ним Павла.

Конечно, меня должно настигнуть то, чем обычно других настигаю я.

Она пришла домой глубоко за полночь.

Павел сдулся от ожидания и метался в агрессии.

Я больна, – сказала Нора.

Это не новость, – ответил он.

Пожалей меня, – прошептала она.

Не за что, – прошипел он.

Что ты хочешь от Риточки? – спросила она, вытирая крупные капли пота с посеревшего лба.

Завладеть ею тебе на зло, – это была пуля, она ранила почти смертельно.

Ты дурак, – Нора стала отвечать прямолинейно, что было противоположно ей по сути. Это означало, что с ее сутью что-то приключилось, возможно, что-то очень плохое.

Трахну и мы квиты, – сказал он уже по-доброму, видя, что какая-то новая беда все же есть.

Он подошел к ней и почти подхватил ее, падающую на пол.

Она чувствовала, что он ее держит.

Бедная моя Норочка, – сказал он почти любовно.

Он поднял ее на руки и отнес на свой диван. Он снял с нее волшебной красоты черные замшевые сапожки и закутал в плед. Он принес ей чаю и сел рядом. Закурил ей сигарету, которую она так и не смогла выкурить.

Зачем ты хочешь мне отомстить? – спрашивала она, еле шевеля губами, – что тебе это даст? Я ведь и так страдаю больше некуда.

Он знал, что не должен позволить себе жалости.

Всякий раз, когда его большое мягкое сердце жалело ее, она чавкала этим сердцем, и он миллионы раз клялся себе не забывать этого.

Но ему было приятно, что он большой и сильный, умный и удачливый, что у него столько здорового аппетита, а она тает, истончается, и в его воле добить ее еле заметным движением сильной руки или дать ей жить.

Я хочу не отомстить тебе, а наказать тебя, – он, наконец-то, кажется, стал выкручиваться из нелепой истории, в которую загнала его Нора, и от этого ощущения голос его звучал по-отечески доброжелательно и могущественно. – Я же как мужчина должен следить за порядком. А так, если ты станешь гулять с девками, а я даже не смогу тебя окоротить, что же я за мужик, хозяин, отец семейства?

Он улыбался.

Она умирала.

Для нее все непонятно. Она не понимает. Они в аэропорту: она, Нора, и с нею Павел, Анюта, почему-то напросилась поехать провожать Анюту и Валя.

Она не понимает момента. Она зачем-то отправляет Анюту в Италию, по простому недосмотру, от рассеянности. Вот она стоит рядом с ней абсолютно чужая, грубоватая, говорит все время по телефону, трется о Павла, Валя рыдает. Да какие наркотики, что за чушь, какому воспаленному мозгу это пригрезилось?

Она, Норочка, не удосужилась разобраться, она прошляпила, и вот они сидят теперь в ожидании очередного рейса нетуда.

Они была тогда на взводе. Им казалось, что они живут среди динамитных бочек, но это были обычные кастрюли с борщом, и нечего было сидеть сутками в засаде и примерять на городские лица военный раскрас.

Павел приобнимает ее.

Валя рыдает.

Она почти не слышит, так у нее гудит в ушах, какой-то моторчик, то ли душевный, то ли физический. Этот Кремер наверняка возбудится от анютиной юной плоти, это ведь наркотик – юная плоть, а дура Нина, конечно, подыграет ему, – подумаешь, история, Кремер как крекер, дозволен всем. Он же диетический!

Мы зря ее отправляем, – неслышно говорит она одними губами Павлу, – зачем мы это делаем?

Он не слышит ее, говорит ей на всякий случай, не волнуйся, мать, Италия еще никому не вредила.

У него звонит телефон, это Риточка, звонит что-то уточнить про выставку.

Как, и у тебя Риточка? – изумляется Анюта, выдергивая из отцовской речи уже известное ей имя. – Вы, случайно, оба не сбрендили?

Это другая Риточка, – врет ей Павел.

Риточки другими не бывают, – поправляет его Нора.

Анюта идет за кока-колой. Ей осточертело, страшно, не хочется уезжать, хочется уезжать, она рада отомстить всем тем, кто ее обижал своим отъездом, словно смертью.

Риточка справедливо хочет сделать каталог к выставке Кремера, ты ведь любишь делать каталоги, я сказал, чтобы она обратилась к тебе.

Нора любила делать каталоги. Это ее конек: собрать, систематизировать, безукоризненно точно описывать.

Приходит Анюта, ее дочь, дочь ее матери, бабушки, прабабушки, дочь целого народа. Нора отдает свою дочь каким-то эмигрантам, художнику и его жене, они будут гладить ее по голове, а она будет делать каталог его картин.

Ей нехорошо. Ее не простила бы бабушка и прабабушка. Она гадина, гнида. Он рекомендовал Риточке обратиться к ней, Норе, чтобы она сделала каталог Кремера, ведь Нора любит делать каталоги. Он дал ей рекомендацию, он рекомендовал Риточке ее, Нору.

Пашино лицо приблизилось, сделалось совсем плоским, светлые волосы упали на высокий лоб.

Она расстроилась из-за отъезда дочери, – сказал он. – Валя, помогите.

Они аккуратно подняли ее, слава богу, что Анюта не видела, как Нора падала на жесткий мраморный пол аэропорта. Повели ее в машину.

Бабушка не простила бы. Зачем тогда надо было копить душевную силу, твердо смотреть в глаза белобрысым патриотам, когда они бросали в глаза «жидовка», чтобы вот так обнаглевшая, распоясавшая внучка Норочка в норочке разменяла все на медяки Риточкиных волос?

В машине она не могла думать. Павел остановился у супермаркета, принес ей коньяку, она отхлебнула. Хотела наплевать на Павла, на эти толстокожие московские апельсины, а плюнула в бабушку. Как, зачем?

Анюта хорошо уехала?

А ты это заметила, что она уехала? – съязвил он.

Мне очень больно, Паша, что мы на время расстаемся с Анютой. Я полечу к ней на следующие же выходные.

Одна или вдвоем?

Он добивал ее.

Она закрыла глаза.

Надо или не надо говорить с Риточкой? Но о чем? Надо, наверное, отказаться от Риточки, вообще больше не говорить с ней… Павел сделает все, чтобы сойтись…

Петр Кремер всегда знал, что играет особенную роль в жизни людей. В нем содержалось какое-то подобие оси, на которую нанизывались пересекающиеся обстоятельства, платки с ярким рисунком, скатерти с ярким рисунком, чашки с ярким рисунком, яркие слова, яркие блики на траве.