Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семёнова

Скорняков отнёс Юрия Сергеевича прямиком в дом Ольги Романовны, где по её настоянию он и остался.

Прошёл уже месяц после несчастного случая, а он всё ещё не мог подняться с постели и совестился, что доставляет неудобства милейшей хозяйке и ест чужой хлеб.

Ольга Романовна Тягаева-Вигель проявила настоящие чудеса мудрости, стойкости и практичности после октябрьского переворота. Когда «буржуев» начали уплотнять, она приняла все возможные меры к тому, чтобы не делить своего жилища с какими-нибудь «товарищами». Первый этаж дома, правда, пришлось отдать, зато второй удалось спасти. Ольга Романовна попросту пригласила переехать к себе ближайших друзей, также страдавших от уплотнения. Таким образом, просторная квартира в бывшем особняке Тягаева на Малой Дмитровке являла собой подлинный Ноев ковчег, в котором находили приют все нуждавшиеся в нём.

Стойкость Ольги Романовны достойна была преклонения. Совсем недавно был арестован её муж, бывший следователь по особо важным делам, действительный статский советник, бывший член Московской Думы, член подпольного Национального центра, Пётр Андреевич Вигель. При такой биографии трудно было надеяться на благосклонность советской власти, но Ольга Романовна не давала волю чувствам. Глядя на неё, казалось, что она всё ещё вдова крупного мецената, хозяйка большого дома, радушно принимающая гостей. Ольга Романовна следила за всем в доме, заботилась о своих гостях-квартирантах, воспитывала восьмилетнего внука Илюшу, держалась бодро… И каждое утро ходила к Бутырской тюрьме, передать хоть что-нибудь Петру Андреевичу.

В этот день она вернулась рано. Юрий Сергеевич ещё на лестнице услышал её голос. Войдя в комнату, Ольга Романовна устало опустилась в кресло:

– Как вы, милый профессор? – улыбнулась мягко.

– С вашим приходом хорошо. Что там? – осведомился Миловидов.

– Передачу приняли. Значит, жив…

– Слава Богу!

Было Ольге Романовне уже за шестьдесят, но её фигура сохраняла худобу, как в молодые годы. Тонкое лицо её, покрытое сетью мелких морщин, уже не хранило следов молодости, но отличалось интеллигентностью и красотой, седые волосы были тщательно уложены в высокую, очень идущую ей причёску.

– На обратном пути купили картошки… Дёшево.

– Вы что же, тащили её на себе?!

– Что вы! Это Тимоша помог.

В комнату заглянул Тимофей, приподнял кепку:

– Здравствуйте, профессор! Ольга Романовна, я картофь на кухню отволок, Илюшка там уже чистить к ужину взялся. Хороший парень растёт! С руками, горой меня раздуй!

– Разве можно по-другому сейчас, Тимоша? – вздохнула Ольга Романовна.

Скорнякова в доме Вигеля знали с юности. Знали с тех лет, когда он, мальчишкой приехал из деревни в Первопрестольную, и был взят в ученики московским сыщиком Романенко, приходившимся старинным другом Петру Андреевичу.

– Так разве ж это плохо, что дети не барчуками растут, как прежде?

– Если бы они не умирали от голода, было бы неплохо.

– Так разруха, Ольга Романовна, что же вы хотите?

– А кто её устроил, Тимоша?

– Вы напрасно во всём большевиков вините, ей-богу, – Скорняков поскрёб толстую шею. – Нет, ну, ехала купчиха на базар! Нашли крайних! Аристократия дурила-дурила, кадеты крутили-крутили, а большевики одни виноваты?

– Не одни. Но они страшнее остальных. Вот, Василь Васильич, будь жив, не рассуждал бы, как вы, Тимоша. Он бы вам объяснил.

– Да что бы он мне такого объяснил?

– Я не понимаю, как вы можете поддерживать советскую власть, которая погубила уже столько невинных людей!

– Да кто вам сказал, что я поддерживаю?

– Вы же пошли служить ей!

– Ольга Романовна, давайте не путать. Я пошёл не служить власти, а ловить бандитов. Таких, как те, которые едва-едва Юрия Сергеевича не ухлопали. Не пойди я служить, не окажись там в тот момент, и его бы непременно укокошили, а музей разнесли! А я этого не допустил! Какая бы власть ни была, всегда есть уголовники, которые снимают пальто в тёмных подворотнях, вынимаю кошельки, убивают…

– Больше всех убивает теперь власть.

– Поэтому надо дать волю всем уголовникам? Вам будет легче, если их никто не будет ловить в связи с принципиальными расхождениями с властью? Мне всё равно, какая власть! Лишь бы не анархия! Если есть власть, значит нужна и полиция. Если есть полиция, то она ловит уголовников. Политика – не моё дело. Моё дело – ловить уголовников. Я не могу обезопасить граждан от ЧеКи, но почему же я не должен обезопасить их хотя бы от воров и убийц, коли это моя работа? Победит ваш Деникин – ради Бога, я не против. Я при любой власти буду заниматься своим делом, лишь бы дали. И ведь, заметьте, что мало в Москве сыщиков, которые сыскное дело лучше меня знают. У меня, между прочим, квалификация! Я всю Хитровку знаю! Прикажете мне забыть об этом? И пусть занимаются борьбой с преступностью призванные красноармейцы, которые ни в зуб ногой не смыслят? Вам лучше от этого будет?

– Хорошо, хорошо, Тимоша, вы меня убедили, – примирительно откликнулась Ольга Романовна. – Простите, я просто очень беспокоюсь за Петра Андреевича.

– А вы думаете, я не переживаю за него?

– Спасибо вам, Тимоша, за вашу помощь нам.

– Ольга Романовна, обидно и слышать. Как будто я скотина какая, чтобы своих позабыть!

Появившийся Илюша, худенький восьмилетний мальчик, сообщил:

– Бабунечка, я картошку почистил.

Ольга Романовна встала, поцеловала внука в лоб:

– Спасибо, милый. Поиграй пока, а я пойду готовить ужин, а то скоро все наши вернутся, а у меня ещё ничего нет…

Нелёгкое дело – приготовить ужин на восемь душ из скверной картошки, остатков муки и некоторых других продуктов, которые прежде странно было бы употреблять в пищу. Лето – всё же благодать. Летом хоть чем-то разжиться можно. Хоть травой… А цены! Цены! Никаких фамильных драгоценностей не хватит, чтобы прокормиться. Ольга Романовна покосилась на мешок гречневой крупы, привезённый недавно Володей Олицким. Володя ездил по Волге – менял ситец на крупу. Натуральное хозяйство торжествует. В деревнях можно выменять многое, но до них надо добраться. А это не так-то просто. А гречку ещё проверить надо, перебрать, чтобы не подсыпали для весу какой-нибудь дряни. Подумала Ольга Романовна и решила делать оладья из картошки с мукой. Пожалела, что нет в доме ни капли молока. Молоко, как и всё питательное, жирное, стало роскошью. Дольше сорока лет не ведала Ольга Романовна никакой домашней работы, на кухню заходила лишь изредка, отдать распоряжения повару или кухарке. При первом муже – в какой роскоши жила! Лакеи, горничные, собственный выезд… При в втором – скромнее. Но тоже двое старых слуг вели хозяйство. Да вот, не выдержали голода, поплакали и попросились в деревню. И Ольга Романовна не посмела не отпустить. И легло всё хозяйство на её худощавые плечи. Ещё Надя Олицкая помогала порой, да немного умела она. А Ольга Романовна, как оказалось, умела. И четыре десятилетия не истребили спасительных навыков, в сиротской юности обретённых.

Юность! Для других это было время праздности и веселья, но не для Ольги Романовны. Родители её умерли рано, и осталась она, бедная сиротка-бесприданница, со старой, больной бабушкой и маленькими сёстрами – в нищете совершенной. Перебивались пенсионом, помощью добрых людей. Хотела Олинька давать частные уроки, но хозяин дома, куда пригласили, совсем иные цели имел. Так и отказалась от намерения своего. Юность! Квартирка у Девичьего поля, стены монастыря Новодевичьего, колокольный звон, зимой – катание на коньках по ледяной глади пруда… Всё же как много было прекрасного! И была любовь. Первая – и на всё жизнь. Пётр Андреевич Вигель. Ещё начинавший лишь тогда свою карьеру, не имевший гроша за душой. И эту любовь в жертву принести пришлось. Бабушке, желавшей умереть спокойно, и сёстрам, чтобы им нужды и унижения не знать. Вышла Ольга Романовна за преданно любившего её друга покойного отца, пожилого, богатого, очень достойного человека, Сергея Сергеевича Тягаева. С ним в браке двадцать лет прожили. И не погневишь Бога – хорошо прожили. Ладом. Уважала Ольга Романовна мужа, любила дочерней любовью. Когда не стало его, искренне горевала, чувствуя, что лишилась в жизни надёжной опоры, мудрого и любящего друга, стены, за которой не знала она горя. А прошло ещё несколько лет, и (не уйдёшь от судьбы!) свела жизнь с Петром Андреевичем…

Ни о чём не жалела Ольга Романовна в своей жизни. Только «жертва», принесённая ей когда-то, почему-то больше принесла счастья ей, а не сёстрам. Не сложились судьбы у них. Одна умерла рано, так и не выйдя замуж. Вторая вышла не по любви, жила вроде бы не хуже других. Но, вот, недавно пришла ужасная весть: погибли в Ледяном походе два сына её, совсем мальчики. Вся жизнь – вдребезги. И подкашивались ноги от мысли, а если и Петрушу?.. Сына Ольга Романовна боготворила и была против избранной им военной стези, разлучавшей его с нею и грозившей столькими опасностями. Но Сергей Сергеевич запретил препятствовать, считая, что человек должен решать свою судьбу сам. Сколько раз уже Петруша был на волосок от смерти с той поры! Надрывалось материнское сердце, каждую рану сыновнюю на себя принимая. Уже насилу с того света вытянули его в последний раз, без руки остался, без глаза (думать без боли нельзя), а ничего не останавливало его. И сейчас, уверена была Ольга Романовна, где-то сражается он. За Россию… Как племянники, дети невинные, сражались. Как Николенька, пасынок. А у Ольги Романовны одна надежда осталась – внук, Илюша. Его, пищащим младенцем, принесла студёной осенней ночью Лидинька. Явилась больная, ещё не оправившаяся от родов, оставила ребёнка и ушла. Даже вскормить сына не позаботилась, Ольга Романовна нашла кормилицу. Что же это за молох такой, революция, что делает мать столь безучастной к своему ребёнку?..