Политическое цунами - Сергей Кургинян

В июле 1978 г. в Пакистане было свергнуто правительство Бхутто, к власти пришел радикальный режим генерала Зия уль-Хака.

К осени 1978 г. оформились устойчивые каналы коммуникаций между администрацией США и радикальной исламистской оппозицией правительству шаха Ирана. Генри Пречт, тогдашний заведующий иранским бюро Госдепартамента (ключевая фигура департамента по иранской политике), позже свидетельствовал, что осенью 1978 г., при посредничестве политолога из Питтсбургского университета, персоны нон-грата в Госдепе Ричарда Коттама, состоялась его первая встреча со сподвижником Хомейни Ибрахимом Язди.

Пречт подчеркивал, что он лично проявил своевременную активность и ранее американского посольства в Тегеране установил «нужные контакты с оппозицией». Было налажено два канала коммуникаций через Язди: при посредничестве политического советника посольства Уоррена Циммермана и прямой телефонный контакт, установленный самим Пречтом[104]. При этом вскоре у посольства возникли контакты и помимо Язди. А в конце декабря 1978 г., по признанию Пречта, был установлен контакт с аятоллой Бехешти[105], ближайшим сподвижником Хомейни, вторым по значимости духовным лидером иранцев.

Позже Картер в своих мемуарах указывал на то, что госсекретарь США Сайрус Вэнс не был сторонником сохранения шахом власти. Откровенным же лоббистом фигуры Хомейни, по рассказу Картера, был посол США в Иране Уильям Салливан[106].

26–28 декабря 1978 г. по поручению Жискар д’Эстена в Тегеране с секретной миссией побывал бывший министр внутренних дел Франции Мишель Понятовский. Как сообщил этот эмиссар в секретной записке в Париж (опубликованной Жискар д’Эстеном в приложениях к его мемуарам[107]), шах был в курсе планируемого предательства американцев. В том числе шах знал, что Салливан уже вступил в секретные переговоры с лидерами иранской оппозиции по вопросу формирования нового правительства[108]. Франция также не предложила никаких вариантов «мягкой» нейтрализации Хомейни, находящегося на тот момент в предместье Парижа Нефль-ле-Шато.

В декабре 1978 г. в «Вашингтон пост» была опубликована статья с изложением тезисов секретного доклада советника Белого дома по Ирану Джорджа Болла, требовавшего отказа шаха от абсолютной власти и создания в Иране гражданского коалиционного правительства, включающего оппозиционных лидеров. США предлагалось осуществлять роль арбитра и утвердить свое долгосрочное экономическое присутствие в Иране[109].

Окончательное решение о необходимости «скорейшего ухода шаха» было принято в декабре 1978 г. на саммите в Гваделупе лидеров США, Великобритании, Германии и Франции. В своих воспоминаниях участники встречи, правда, несколько разошлись в описании деталей принятия решения. Картер в мемуарах утверждал о полном «единодушии» лидеров четырех держав в вопросе о необходимости ухода шаха[110]. Если же верить Жискар д’Эстену, он сам и канцлер ФРГ Гельмут Шмидт предприняли попытку выступить в защиту шаха, однако Картер высказался однозначно против бывшего союзника[111].

В январе 1979 г. «Тайм» транслировал широкой публике тезис Бжезинского о формировании вдоль берегов Индийского океана исламской «дуги нестабильности», а также об «очевидности фактического падения режима шаха Ирана»[112].

После победы в феврале 1979 г. иранской революции администрация США быстро установила отношения с режимом Хомейни — по свидетельству того же Пречта, при посредничестве налаженных ранее закрытых каналов коммуникаций[113].

Таким образом начинала строиться исламская «дуга нестабильности», которую, как уверяли американские политики вплоть до середины 90-х гг., якобы формировал Советский Союз, но на деле именно Запад.

В 1996 г. Гейтс в своих мемуарах рассказал о том, что еще в марте 1979 г. в США на высшем уровне обсуждалась проблема поддержки афганских повстанцев, дающая возможность «затянуть Советы во вьетнамскую трясину»[114].

Два года спустя в интервью французской «Нувель Обсерватер» Бжезинский подтвердил данную информацию, уточнив, что Картер подписал секретную директиву о помощи моджахедам 3 июля 1979 г., за полгода до вступления СССР в Афганистан. И что в тот же день он, Бжезинский, направил президенту США докладную записку, в которой утверждалось, что «помощь будет побуждать Советский Союз к военному вмешательству» (или, как Бжезинский уточнил в интервью французскому изданию, позволит «заманить русских в афганский капкан»[115]).

На тот факт, что подлинной целью участия США в афганской войне являлось вовлечение русских в «капкан», аналогичный тому, в который США попали во Вьетнаме, указал еще до Гейтса и Бжезинского бывший начальник афганского отдела пакистанской разведки ISI генерал Мохаммед Юсуф. В своей книге под названием «Капкан для медведя: поражение сверхдержавы», вышедшей в соавторстве с англо-американским военным историком Марком Эдкиным и произведшей сильное впечатление на западную аудиторию, Юсуф напоминал о заявлении американского конгрессмена Чарльза Уилсона от 14 января 1984 г. «Дэйли-телеграф». Уилсон тогда подчеркнул, что «58 000 американцев погибли во Вьетнаме, и я думаю, что русские тоже должны получить свое».

Юсуф утверждал: «Уилсон олицетворял отношение многих американских официальных лиц, которые хотели сделать Афганистан советским Вьетнамом…Эта позиция была также и у сотрудников ЦРУ, в особенности его директора Уильяма Кейси. Как я заметил, американцы все еще переживали свое поражение во Вьетнаме. Мне даже показалось, что месть за Вьетнам была первоначальной причиной огромной финансовой поддержки этой войны со стороны Америки. …Генерал Ахтар также разделил точку зрения, что конфликт в Афганистане мог стать «советским Вьетнамом». Он убедил президента Зия в этом, после чего моим заданием стало претворение этой идеи в жизнь»[116].

В своей книге Юсуф подробно свидетельствовал об основных партнерах Пакистана по афганской операции: «На каждый доллар, данный ЦРУ, Саудовская Аравия отчисляла свой доллар. Сотни миллионов долларов в год были переведены на специальные счета в Пакистан под контроль ISI». Указывал Юсуф и на другие источники международной помощи моджахедам: «С 1984 года большинство поставок оружия и боеприпасов шло из Китая… С 1985 года ЦРУ закупало большие партии оружия в Египте». (Отмечалось также наличие крупных поставок из Турции[117].)

Факт сотрудничества ЦРУ в борьбе против СССР в Афганистане с саудитами, египтянами, англичанами и китайцами подтвердил и Бжезинский в упомянутом интервью «Си-эн-эн»[118].

Уже став в 90-х гг. официальным врагом США, лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен заявил в интервью французскому журналисту: «Когда надо было бороться с русскими атеистами, саудиты назвали меня своим представителем в Афганистане. Я обосновался в Пакистане, в районе афганской границы…Я основал свой первый лагерь, там пакистанские и американские офицеры обучали добровольцев. Оружие давали американцы, деньги — саудиты»[119].

Некоторые представители американского руководства позже высказывали сожаление в связи с характером и последствиями своей борьбы против СССР в Афганистане. К примеру, бывший руководитель операций ЦРУ в Афганистане Чарльз Коган в 1995 г. отметил, что в Афганистане США принесли войну с наркотиками в жертву приоритетам «холодной войны» и борьбы против Советов[120]. Бывший помощник госсекретаря по отношениям с Ближним Востоком и Южной Азией при Рейгане, Ричард Мерфи, признал: «Мы породили в Афганистане монстра»[121]. (Кстати, в отличие от данных лиц, Бжезинский никогда не выражал и тени сомнения в полезности указанной политической линии. По его словам, крах Советской империи был, безусловно, приоритетней, чем «несколько взбудораженных исламистов»[122].)

Начало войны в Афганистане дало возможность Картеру (с подачи Бжезинского) 23 января 1980 г. публично заявить стратегический тезис о том, что «попытка внешней силы овладеть контролем над Персидским заливом будет рассматриваться как посягательство на жизненно важные интересы Соединенных Штатов Америки, и такое нападение будет отражено всеми необходимыми средствами, включая военную силу»[123] (так называемая «доктрина Картера»).

Выдвинутая же США в начале 80-х гг. доктрина «конфликтов малой интенсивности», в соответствии с которой региональные конфликты расценивались как прямая угроза безопасности Соединенных Штатов, оправдывала все более активное вмешательство американцев в политику Ближнего Востока.