Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

Вот они, степные корабли — комбайны, стоят в тех местах, где их застал ливень. Ячменные и пшеничные стебли, которые совсем недавно стояли сплошной стеной, теперь пригнулись к самой земле. Ну как возьмет их машина? Ведь даже роса, бывало, мешала работе комбайнов. А тут прошел ливень. Полегли плашмя колосья, налитые добрым, тяжелым зерном. И это зерно вот-вот смешается с грязью, зароется в разжиженную землю, и тогда… Тогда пиши акт: «По метеорологическим условиям и не зависящим от колхоза причинам убрать урожай в количестве, которое было определено на корню, не представлялось возможным…»

Неужели так оно и будет?

Комбайнеру Кустову и раньше доводилось убирать полегшие хлеба. Но такого ливня он не помнит за всю свою комбайнерскую двадцатилетнюю практику. Казалось, все водопады обрушились на землю. Заглохли моторы комбайнов, которые успели начать работу. Мутная вода бурными потоками неслась по земле, заливая колеса тракторов и комбайнов, вырывая с корнем пшеницу.

Теперь дождь будет не скоро. В самый раз начинать уборку. Но как ее начнешь, когда решета сняты? Когда разобраны механизмы комбайновой очистки?

И вот уже бежит по мокрому полю Перепелкин. В руках у него большой и, видимо, тяжелый узел. Лицо у Коли красное, на лбу и щеках капли пота и грязной воды, которая бежит из-под ног к самому лицу.

— Кузьма Ильич! Кузьма Ильич!

Коля подбежал к комбайнеру и, не переводя духа, выпалил:

— Я обманул вас!

Сказал Перепелкин три слова, а больше и не надо.

— Давай работать! — Кустов взял у Коли из рук брезентовый узел и полез в комбайн…

Кустов «повел» Перепелкина в самое «нутро» комбайна. Коля и не думал, что в этой машине так мудро все приспособлено, что отодвинь только одну решетку, поверни рычаг, и можно достать любой узел, можно проникнуть в самый отдаленный угол огромного агрегата.

Когда Коля очнулся от первого изумления, он начал спрашивать Кустова: «А это что за рычаги? Для чего тут решетка? А что это такое, а что то?»

Теперь Коле Перепелкину стало ясно, что он совсем не знал комбайна. Он щупал маслянистые части машины, которая была теперь перед ним вся как на ладони.

Кустов между тем взял в руки молоток на длинной рукоятке и принялся ударять им по металлическим частям комбайна. «Дзинь-блям, блям-бум, бум-бум», — звонко отзывалось железо. И вдруг на удар молотка железо отозвалось без звона.

Кустов сказал:

— Слышал, Коля, как глухо отозвалось железо? Здесь трещина в рычаге. Надо сменить рычаг! — Он быстро отвинтил гайки, передав их Перепелкину.

Коля выполнял все более и более ответственные поручения комбайнера, а под конец осмотра всей машины Кустов сказал:

— Теперь ставь свои решета и приспособления.

И сердце Коли сделало несколько лишних ударов. Перепелкину стало жарко. Ведь Кузьма Ильич сказал Коле: «свои приспособления».

Ставить приспособления было трудно. Сюда ли этот болт? Туда ли эту раму? Кустова поблизости не было. Он пошел к трактористу… Помогал Коле только чертеж.

Когда Коля установил приспособление для работы на уклоне, он поднялся на мостик комбайна и закричал:

— Кузьма Ильич! Готово!

15. «ЭТО ГРУЗИНЫ…»

Конечно, это очень не просто — косить полегший хлеб. В этих случаях Кустов старался идти поперек полегания, как бы против шерсти, и притом на самом низком срезе. А при этом должно быть особое чутье: чуть малейшая неровность почвы — верти штурвал, поднимай ножи.

Когда кончили косить на обрыве, Перепелкин спросил Кустова:

— Ну, как оно получилось?

— Собрали будто бы все, — сказал Кузьма Ильич. — И потерь нет. А то зачем же было возиться с приспособлением?.. — Он запнулся, посмотрел на Колю и на стоящих рядом копнильщиц.

Перепелкин не выдержал этого взгляда и опустил голову.

— Так вот, — продолжал Кустов, — Коля Перепелкин помог нам хорошо убрать хлеба на склоне. Помог тем, что предложил чертеж хорошего приспособления.

— Это грузины, — тихо сказал Николай.

— Знаю. — Кустов подошел к Перепелкину и сказал тоже тихо, так, что только Николай его слышал: — Знаю. Но я не знал, что у грузинских механизаторов есть такое приспособление. А ты не знал, что лучше всегда говорить правду. Теперь знаешь. Так я говорю?

— Так, — сказал Перепелкин.

На этом можно было бы и кончить рассказ о злоключениях паренька из станицы Солнечной — Коли Перепелкина, если бы с ним через некоторое время не произошла еще одна история.

16. БЕДА НЕ ЗА ГОРАМИ

Дожди сменились жарой. Да какой!

Каляга приехал в соседний колхоз «Рассвет», где снова работал младшим счетоводом неудавшийся весовщик Красноштан, и вошел в здание правления.

— Здравствуйте! — сказал Каляга. Федор Пантелеймонович даже не повернулся: он скручивал цигарку из газетной бумаги. Вся его фигура даже со спины выражала сосредоточенность.

— Здоровеньки булы!

— Председателя не видели?

— Не. Мне некогда. Заявки вот, — Красноштан махнул рукой, в которой была цигарка, и просыпал из нее махорку на стол. — Видите, сколько заявок. Писать надо. А когда?

Каляга вышел. Он пересек ток, миновал пожарную доску, на которой висел одинокий багор, и пошел прямо к комбайну. Дорогой он несколько раз пригибался к земле, проверял работу комбайнеров. Дмитрий Акимович думал при этом: «В колхозе «Рассвет» хорошо люди работают. С азартом. Хлеба взяты под самый корешок — поле не скошено, а словно побрито».

Сзади затарахтел мотоцикл, обдав Калягу пылью.

Дмитрий Акимович чихнул и замахал руками, отгоняя облако пыли, словно тучу назойливых мух.

Мотоцикл пронесся стремительно. Вот его уже за пылью