Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

Комбайнер Портнов бежал от огня, а тракторист Паньков мчался к огню. Благо у нового трактора были навесные плуги. Повернул Паньков рычаг, поднял лемехи плуга и покатил безо всякой задержки. Новый трактор на резиновых шинах бежит, что твоя автомашина. Уже обдает Панькова жаром, уже дым ест глаза, пот течет по лицу. Ветер гонит пламя, а впереди пламени дым.

Страшно? Страшно. Но стремление спасти урожай сильнее страха.

Вот уж подкатил Паньков к перешейку, повернул трактор боком к пламени, опустил лемехи и ну пахать прямо по хлебу!

Берегись, Паньков! Комбинезон-то на тебе промасленный, вмиг загорится. И не заметишь.

Смотри, Паньков, как бы дым тебя не обкурил да с трактора не сбросил. Одуреешь от дыма, угоришь, не встанешь. Сгоришь — в уголек превратишься!

Гляди, Паньков, как бы бак с бензином не взорвался!

Могли эти слова остановить Панькова, да не слышал он их. В его сознании было одно только слово:

«Хлеб! Хлеб! Хлеб!»

Глубокие борозды вздыбленной земли — сырой, жирной, черной — преградили путь пламени. Только что бушевало пламя, а уже село у пластов свежей вспашки. Осунулся огонь и… погас.

А в это время по ту сторону комбайна Коля Перепелкин, тракторист Шквариков и копнильщица продолжали бороться с огнем. Уже задымился брезент. Что делать? Голыми руками огонь не погасишь. Тут долго раздумывать времени нет. Коля сорвал с себя рубашку и бросился к огню. Не подоспей тут Шквариков, плохо пришлось бы Перепелкину. С огнем шутить нельзя.

Шквариков накинул на «кратер», из которого бушевало пламя, брезент. Он сорвал его над штурвалом. Но язычки пламени все-таки выскакивали сбоку.

Коля рубашкой начал лупить их с остервенением. Ковбойка дымилась, нестерпимо жгло руки, а Коля все бил по огню.

Так его, так! И огонь оказался побежденным. У Коли Перепелкина глаза без ресниц, черные брови стали рыжими, сгорели волосы на руках. Больно рукам.

Вон бежит копнильщица от комбайна, прижав к груди, как ребенка, аптечку.

— Не трогай руки, Коля! Не трогай!

Смазала обожженные места мазью, и боль сразу же стала утихать. Значит, не сильно прижгло. Быстро заживет.

И Паньков уже тут как тут. Соскочил со своего трактора «Беларусь» и как ни в чем не бывало притронулся рукой к кепочке:

— Здравствуйте!

— Здоровеньки булы!

— О це дило!

— Не кажи!

И смеется копнильщица. Смеется Коля Перепелкин, растопырив руки, по локти вымазанные мазью. Смеется Паньков. А потом спрашивает:

— А комбайн цел?

— Цел.

— И трактор?

— И трактор.

— А где же комбайнер?

— Сбежал.

— Портнов?

— Он.

Паньков говорит:

— Так я и думал.

Вот тут-то я и познакомился с Колей Перепелкиным.

— Вы Перепелкин?

— Я. А вы ко мне?

— К вам. Я из редакции. Вы нам писали?

— Писал… Только, простите, это было уже с месяц… А за этот месяц…

— Знаю. За этот месяц у вас, Коля, многое произошло.

— Ой, многое! И не рассказать.

— Значит, теперь вам и уезжать из станицы не хочется?

— Какое там уезжать!..

— А бровей вам не жаль!..

— Жаль. Только я так думаю: новые вырастут.

БЕГЛЕЦ

В Волгограде по широкому проспекту бежал мальчик лет двенадцати. Он догонял большой грузовик с красными звездочками на дверцах. В руках у мальчика была коричневая сумка, видимо с учебниками. На углу, где красный огонек светофора задержал шофера, мальчик догнал грузовик и, тяжело дыша, стал у подножки машины.

Милиционер, который на перекрестке регулировал движение, почтительно откозырнул шоферу грузовика, тот приподнял кепку и, повернувшись к мальчику, спросил:

— Тебе что, малец?

Мальчик молчал. То ли после стремительного бега он не мог перевести дыхание, то ли не решался сказать водителю, зачем бежал за машиной.

— Ну что ж, мальчик? Мне ждать некогда. — Водитель открыл дверцу. — Влезай!

Нежданный пассажир взобрался на высокое сиденье. Шофер передвинул рычаг, чуть повернул баранку, и машина покатила.

Мальчик с удивлением оглядывал шофера. Водитель был молодой паренек со светлыми кудрями над высоким лбом и такими розовыми щеками, что, если бы не широкие плечи, его можно было бы принять за школьника. А ведь милиционер только что козырял этому пареньку. Видно, очень уважает он водителя…

Проспект проехали молча. Когда свернули на площадь, водитель спросил мальчика:

— Ты откуда?

— Филоновский. Двести километров от Волгограда.

Водитель кивнул головой: дескать, знаю, где Филоново.

— А звать-то как?

— Коля.

— Учишься?

— Ага…

— В пятом?

— В пятом.

— Школу бросил?

Коля молчал.

— Что ж молчишь? Когда последний раз был в школе?

— Вчера… Я хочу… работать… на шагающем… Подвезите меня, пожалуйста…

Коля говорил тихо — все тише и тише, так что под конец шум машины совсем заглушил его слова.

Они подъехали к большому котловану, где, грохоча и лязгая, размахивали своими хоботами два огромных экскаватора.

Это было в предвечерние часы. Освещенные красными лучами заходящего солнца, машины казались очень красивыми на фоне неба.

Вокруг большого котлована столпилось множество людей. Так бывает на стадионе во время большого футбола: края огромной чаши стадиона доверху заполнены людьми, и десятки тысяч глаз со всех точек