Черная мантия. Анатомия российского суда - Любовь Краснокутская

…Все устали от допроса, от бессмысленных вопросов судьи и прокурора, изображающих из себя свято верующих в законность действий милиции и прокуратуры, от тяжкого осознания того, что подобное могут творить с каждым из нас – сегодня, завтра, послезавтра. Хотелось закрыть это страшное заседание, как последнюю страницу кошмарного романа, но прокурор приготовил замысловатый эпилог. Он просит судью огласить детализацию телефонных переговоров Карватко в то время, когда того пытали в застенках Твери.

Из мозаики унылых цифр, дат и адресов, откуда поступали звонки с телефонного номера Карватко, неожиданно сложилась потрясающая картина: томясь в камере СИЗО, Карватко ухитрялся вести переговоры из разных мест Москвы и Подмосковья. Даже с улицы Житной, 14а, – из Министерства внутренних дел!

Прокурор Каверин был горд собственным реваншем и не скрывал восхищения собой: «22 марта звонок с Вашего места жительства, а по Вашим показаниям Вы находились в Твери?»

Карватко лишь развел руками: «Я не мог там оказаться. Ничего не понимаю. Не могу объяснить».

Прокурор ликующе: «А 24 марта звонок от Вас поступил из Москвы, с улицы Житной. Как это объясните?»

И вдруг до Карватко доходит: «Улица Житная… Улица Житная… Так это же Министерство внутренних дел! Это же ваши сотрудники забрали мой телефон! И шнурки, и ремень, и телефон».

Но прокурор все еще не понимает, во что вляпался: «Вы телефоном пользовались и в Астафьево, и на Житной?»

Карватко заклинающе: «Я на Житной не был! Я был в Твери! Моим телефоном пользовались ваши сотрудники!»

И в этот момент решительного неверия прокурора в похищение свидетеля подсудимый Квачков заявляет ходатайство о судебном запросе в Тверское СИЗО, выяснить, находился ли там с 21 марта по 2 апреля И. П. Карватко.

Судья ставит ходатайство на обсуждение.

Миронов: «Поддерживаю. Надо разобраться с этими секретными тюрьмами на территории Российской Федерации».

Слова эти производят ошеломляющее впечатление на прокурора. Каверин вскакивает, лихорадочно выпаливает: «По поводу секретных тюрем, о которых говорит Миронов… У нас нет сомнений, что Карватко помещался в СИЗО Твери. Но темой нашего суда не является, на каком основании задерживался Карватко!..».

Судья тоже не желает разбираться с секретными тюрьмами России. А жаль. Очень жаль! Ведь в них и добывают недопустимые доказательства, как в деле «покушении на Чубайса».

Судья Пантелеева узаконила пытки

(Заседание двадцать первое)

После того, как главный свидетель обвинения Игорь Карватко рассказал суду, как на допросах в следственном изоляторе его запугивали, шантажировали, пытали, судье Пантелеевой предстояло принять решение считать показания свидетеля, полученные под пытками, недопустимым доказательством. Судья поставила этот вопрос на обсуждение сторон. Первым высказался Квачков: «Сама постановка вопроса о допустимости доказательств, полученных под пытками, является кощунственной. Оглашение перед присяжными доказательств, полученных под пытками, является вызовом российскому правосудию». Адвокат Михалкина: «Согласно статье 75 УПК РФ, доказательства, полученные с нарушением Уголовно-процессуального кодекса, недопустимы. Карватко здесь на суде свидетельствовал, что он для получения ложных, нужных следствию показаний, подвергся насилию, пыткам и другим действиям, унижающим человеческое достоинство. Таким образом, была грубо нарушена статья 9 УПК РФ, которая прямо говорит о том, что никто из участников судебного процесса не может подвергаться насилию, пыткам, жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению». Прокурор Каверин ухмыльнулся: «Я внимательно выслушал показания Карватко и сделал единственный вывод: никакого похищения не совершалось, никаких пыток не применялось, все показания Карватко давал сугубо добровольно. Например, я спросил: когда Вы оказались в Твери? Он путался, говорил, что то ли 21-го, то ли 22-го. А согласно детализации телефонных переговоров, звонок с его телефона зафиксирован с адреса его местожительства. Другой звонок, 24-го числа, и вовсе с улицы Житной в Москве. Что находится на улице Житной? Министерство внутренних дел. Зачем Карватко был в МВД? Не знаю, но главное, что в это время он не был в Твери! Что касается, якобы, изъятия телефонов у Карватко, то 27 марта ему дали позвонить родственникам с телефона следователя. Ну и что. Это вовсе не означает, что у него изъяли телефон. Но это означает, что Карватко никто не похищал. Это было не похищение, это скорее похоже на программу защиты свидетеля. Если Карватко считал, что в его показаниях на следствии что-то записано не так, то у него было право исправить это. Карватко нам поведал, что он от сотрудников милиции не прятался, и встречался с полковником Корягиным неоднократно. Какой же здесь страх? Если полковник Корягин так насолил Карватко, то Карватко надо было бежать, куда глаза глядят, но он же не убежал! Я настаиваю, что все следственные действия с Карватко были законными и прошу огласить показания этого свидетеля на следствии!»

Замешательство, воцарившееся в зале, заразило даже судью. Представить похищение свидетеля милицией с целью выбивания из него нужных показаний как программу защиты свидетеля – о таком в российской судебной практике до сих пор никто не слыхивал…

Судья Пантелеева глубоко и надолго задумалась. Нелегкое дело выбирать из двух зол, второпях успевая взвесить, какое из них меньшее. Если признать показания свидетеля Карватко, добытые под пытками и шантажом в тюрьме, недопустимым доказательством, то придется признать также и то, что в России есть тюрьмы, где пытают и запугивают даже не подсудимых, – свидетелей. Если признать те же самые показания допустимым доказательством и закрыть глаза на то, что они добыты преступным путем, то такое признание влечет за собой легализацию допросов с пытками и отбрасывает российскую судебную систему к временам инквизиции, когда щипцы и пламя развязывали языки несговорчивых обвиняемых, и их показания под пытками становились неопровержимыми свидетельствами самых фантастических преступлений вроде полетов на метле или плясок с чертями на Лысой горе. Но именно последнее Пантелеева посчитала меньшим злом и возвестила: «Суд постановил: огласить заявления и протоколы следственных действий, произведенных с участием Карватко».

Прокурор наставлял свидетеля говорить правду. И тот сказал

(Заседание двадцать второе)

Каждый из нас не застрахован от общения с милицией, которая становится для общества все опаснее. Вот и на процессе по делу о покушении на Чубайса вырисовывается жуткая картина методов работы сотрудников МВД, инструментарий которых – шантаж, пытки, измывательство, издевательство, угрозы. Только что суд выслушал страшные признания свидетеля обвинения Карватко, который под присягой заявил о применении к нему «удушения целлофановым пакетом», «подвешивания за руки в наручниках», «нанесения ожогов окурками»… На этом фоне подброшенные свидетелю наркотики, а жене его – пистолетные патроны, уже не выглядели даже как-то страшно. Чтобы заставить суд усомниться в искренности Карватко, уличить его в сгущении красок, прокуратура предъявила присяжным еще одного своего свидетеля. Разумеется, прокурор Каверин хотел как лучше для обвинения, а получилось… Вот что из этого получилось.

Свидетель Семенычев Андрей Николаевич, сорокапятилетний мужчина с усталым, изработанным лицом, встал на трибуну перед присяжными заседателями. После первого вопроса прокурора: «Расскажите, с какого времени Вы знакомы с Карватко?» и ответа Семенычева: «Мы дружим с начала 90-х годов», все вспомнили, как Карватко в своих показаниях на суде действительно упоминал Андрея Николаевича из авторемонтной мастерской, который видел его там, в мастерской, 17 марта 2005 года.

Каверин повел разговор издалека: «Помните ли Вы репортаж по телевидению о покушении на Чубайса?»

Семенычев пожал плечами: «Сейчас не помню».

Прокурор: «Вы эту проблему с Карватко обсуждали?»

Семенычев: «Просто Игорь сказал, что знаком с этим человеком – с Квачковым».

Тогда прокурор решил брать быка за рога и сразу в лоб: «Карватко просил Вас обеспечить ему алиби?»

Ни волнения у Семенычева на лице, ничего: «Нет, не просил».

Прокурор: «Карватко не высказывал мнения, что и его сотрудники милиции могут искать?»

Семенычев: «Кажется, сомнения у него были, что и его могут проверять».

Першин, адвокат Квачкова: «Карватко не скрывал знакомства с Квачковым?»

Семенычев удивляется даже: «Нет, не скрывал, ни от кого не скрывал».

Подсудимый Найденов: «Со стороны правоохранительных органов на Вас оказывалось давление?»

Семенычев успевает сказать лишь: «Ну, там было, да», как вопрос спешно снимается судьей.

Найденов: «Вспомните, если можете, в конце марта 2005 года Карватко пропадал на несколько дней?»