Кораблекрушение «Джонатана» - Жюль Верн

Такое место нашлось в двенадцати километрах от бухты Скочуэлл. Это обширное плоскогорье, ограниченное с запада густыми лесами, а с востока — долиной, где протекала быстрая река. Пойма, поросшая густой травой, представляла собой великолепное пастбище. Плоскогорье же было покрыто толстым слоем чернозема, который после корчевки и вспашки сулил прекрасный урожай.

Колонисты сразу принялись за дело. Прежде всего построили из бревен четыре маленькие фермы, рассудив, что лучше хорошенько попотеть, но обеспечить каждую семью отдельным домом. Это залог добрых отношений в будущем.

Непогода, снег и холод не задержали строительства — ко времени прибытия Кау-джера дома уже были закончены, и Ривьеры устанавливали колесо с лопастями у водопада, по которому предполагали сплавлять деревья. Джимелли и Ивановы расчищали землю, готовясь к весенней пахоте. Гордоны уже устроили просторные загоны для скота.

Кау-джер был просто восхищен этими целеустремленными людьми. Он считал, что, если старания тружеников окажутся напрасными, их творческая активность все равно выше унылой пассивности других эмигрантов.

Последние, словно дети, радовались солнцу, пока оно светило; но лишь небо затягивалось тучами, снова прятались в свои убежища, выходя из дома только в ясную погоду. В течение месяца редко выдавались хорошие дни. Наступило 21 июня — день зимнего солнцестояния в Южном полушарии.

За это время, проведенное в бухте Скочуэлл, взаимоотношения эмигрантов заметно изменились. Ссоры или новые симпатии вызвали переселение среди обитателей сборных домов. Определились отдельные группировки, как маленькие островки на водной глади.

Одна из них состояла из Кау-джера, обоих огнеземельцев, Хартлпула и семейства Родсов. К ним тяготел экипаж «Джонатана», включая Дика и Сэнда.

Во вторую группу входили люди тоже спокойные и серьезные — четверо рабочих, законтрактованных Обществом колонизации: Смит, Райт, Лоусон, Фок и пятнадцать рабочих, отправившихся в Африку на свой страх и риск.

Третье объединение состояло из японцев, живших в молчаливом и таинственном уединении.

Лидером четвертой группы являлся Фердинанд Боваль. Этот пылкий оратор, подобно магниту, притягивал к себе около полусотни эмигрантов. Из них пятнадцать — двадцать были рабочие, остальные — земледельцы. Пятую, немногочисленную, кучку возглавлял Льюис Дорик. Перед ним особенно раболепствовали матрос Кеннеди, повар Сердей и еще пять-шесть человек, которые выдавали себя за рабочих, хотя больше напоминали профессиональных преступников. К этому воинствующему ядру присоединялись, скорее пассивно, чем активно, Лазар Черони, Джон Рам и еще с десяток безвольных алкоголиков — марионеток, пляшущих под дудку сильных.

В шестую, и последнюю, фракцию входило большинство переселенцев, также подразделявшихся на множество мелких ячеек, в зависимости от личных симпатий и антипатий, но в целом объединенных полнейшим равнодушием ко всему на свете.

Все остальные были одиночки — такие, как Фриц Гросс, дошедший до последней степени отупения, братья Муры, которые из-за буйного нрава не могли ни с кем дружить больше трех дней, Паттерсон, ведущий замкнутую жизнь вместе с двумя своими приспешниками, Блэкером и Лонгом, и вступавший в контакт только с теми, от кого можно получить выгоду.

Из всех партий, если такое определение не покажется слишком претенциозным[53], группа Льюиса Дорика лучше других сумела использовать сложившуюся обстановку.

Сам он жил согласно своим принципам. Когда позволяла погода, охотно посещал чужие дома и палатки. Под предлогом, что частная собственность — аморальное понятие и что все принадлежит всем и ничего — каждому, он завладевал лучшим местом у огня и бесцеремонно присваивал все вещи, которые ему приглянулись. Чутьем Дорик угадывал тех, кто мог дать отпор. С ними он не связывался. Но зато слабых, нерешительных и глупых людей бывший преподаватель грабил без зазрения совести. Несчастные эмигранты, буквально терроризированные невероятной наглостью и повелительным тоном политикана-грабителя, безропотно позволяли обирать себя до нитки. Достаточно было Дорику уставиться на них своим холодным пристальным взглядом, как у тех слова застревали в горле. Никогда еще этот субъект не имел подобного успеха. Для него остров Осте стал настоящей землей обетованной!

Справедливости ради стоит заметить, что он не отказывался применять свою теорию и в отношении самого себя. Если Дорик бессовестно отнимал чужое, то он во всеуслышание заявлял, что и другие вправе брать все, что принадлежало ему. Такое великодушие казалось тем поразительнее, что сам он абсолютно ничего не имел. Хотя… судя по тому, как развивались события, можно предположить, что его материальное положение должно измениться.

Последователи Дорика шли по его стопам. Не будучи столь ловкими вымогателями, они стремились не отставать от своего учителя. Еще немного усилий — и к концу зимы общественное имущество перешло бы во владение этих ярых противников частной собственности.

Кау-джер знал о злоупотреблениях и удивлялся странному применению принципов свободы и равенства. Воспрепятствовать тирании Дорика? Но по какому праву стал бы он вмешиваться? На каком основании мог защищать одних людей (которые даже не просили о помощи!) от других им подобных?

Кроме всего, у него хватало и собственных дел. Чем дольше тянулась зима, тем больше становилось больных, и Кау-джер был не в силах справляться один. 18 июня от воспаления легких умер пятилетний ребенок. Это была третья смерть, посетившая остров Осте после кораблекрушения «Джонатана».

Переживания Хальга также волновали Кау-джера. Он читал сердце молодого друга, переполненное наивной любовью, как раскрытую книгу. Чем это кончится, когда эмигранты покинут архипелаг? Неужели Хальг захочет последовать за Грациэллой? И не погибнет ли он от горя и нужды в чужих краях?

Как раз 18 июня Хальг вернулся после обычного посещения семьи Черони особенно встревоженный. Его наставник не успел ничего спросить, как юноша сообщил, что накануне, после его ухода, Лазар снова напился и буйствовал.

Кау-джер задумался. Если Черони пьянствует, значит, он сумел где-то раздобыть вино. Разве груз с «Джонатана» больше не охраняется командой?

Хартлпул заверял, что спиртные напитки по-прежнему находятся под охраной. Но, так или иначе, факт был налицо. Боцман обещал усилить бдительность.

И вот 24 июня, через три дня после солнцестояния, произошло вроде бы ничем не примечательное событие, которое впоследствии оказалось весьма значительным. В этот день была прекрасная погода. Легкий южный бриз расчистил небо, а небольшой морозец подсушил землю. Привлеченные бледными лучами солнца, эмигранты выползли из своих нор.