Семеро против Ривза - Ричард Олдингтон

В приливе сентиментальных восторгов, вызванных красотами природы, мистер Ривз возлюбил все — включая свою жену. Он забыл о своем разговоре с Марджел и снова возмечтал «о. домике в деревне, вдали от всей этой суеты». Ему представилось, как они с миссис Ривз поселились в маленьком, но уютном домике, о котором он столько мечтал, неподалеку от какой-нибудь идиллической деревушки, — неразлучные до гроба он и она. Они будут мирно жить на старости лет среди золотой весны, которая, по мнению иных горожан, вечно царит в деревне; дети будут навещать их; внуки будут приезжать на каникулы; к чаю будут подавать мед, сливки, домашнее варенье…

Мистер Ривз уже собрался обрисовать эту их будущую жизнь Джейн и мимоходом предложить плюнуть на приглашение, провести уик-энд в придорожной гостинице и подыскать подходящее местечко для застройки. Он взглянул на миссис Ривз. Она извлекла письмо, которым их приглашали в гости, и в двадцатый раз перечитывала его. Потом аккуратно положила его в сумочку и попудрила нос — в третий раз с тех пор, как они покинули Лондон. Мистер Ривз вздохнул и воздержался от рассказа о своей мечте. Не посмел…

В общем и целом уик-энд этот оказался для мистера Ривза малоприятным и озадачивающим. Ему понравились дом и сад с его старыми деревьями, лужайками и цветами, три собаки, оранжерея и образцовый свинарник; он даже отважился робко погладить по блестящей шерсти верховых лошадей, косившихся на него своим злым конским глазом. И не понравились люди, почти все, начиная от дворецкого и до музыканта, от подобострастного садовника до его хозяев. Кое-кого из гостей он знал, остальных не знал, но если в городе люди такого рода производят просто неприятное впечатление, то на лоне природы они кажутся неестественными и нелепыми. Во всяком случае, по мнению мистера Ривза, они никак не смотрелись на фоне вязов и первоцветов. Да, очевидно, они и сами это понимали, неуверенно вышагивая в лакированных туфлях по усыпанным гравием дорожкам и впадая в притворные восторги при виде цветов и свиней.

К этому следует добавить, что мистер Ривз продолжал совершать gaffes.

Взять хотя бы проблему правильного выбора галстука к обеду, столь важную для нашей цивилизации. Мистер Ривз, тихонько насвистывая «Старый мой кентуккский дом» и вспоминая своих товарищей по оружию, повязывал черный галстук, когда миссис Ривз осторожно намекнула ему, что следовало бы надеть белый.

— Глупости, — сказал мистер Ривз. — Ты мне однажды уже предложила это и была неправа.

— Но здесь же совсем другое дело, — ласково убеждала его миссис Ривз. — После обеда будет музыка и, насколько я понимаю, все обставляется весьма парадно.

— Пф! — смачно произнес мистер Ривз. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы в деревне надевали белый галстук? А кроме того, раз они были у меня в черных галстуках, то и я у них надену черный.

Однако эта его задиристость довольно скоро исчезла. Спускаясь вниз по лестнице, мистер Ривз узрел мистера Фэддимен-Фиша, пересекавшего холл во всем великолепии белого жилета и белого галстука. Мистер Ривз тут же повернул назад и, не дожидаясь миссис Ривз, не предупредив ее, укрылся в своей спальне. Смена костюма заняла у него столько времени, от нетерпения он так неловко и неуклюже все делал, что вниз он спустился, только когда коктейль был уже позади, так что миссис Фэддимен-Фиш даже приподняла свои выщипанные брови при виде такого неприличного опоздания.

Обед оказался тяжким испытанием для мистера Ривза. И не потому, что еда была плохая. Наоборот. И вино было превосходное — вот только задерганный дворецкий забыл вновь наполнить его бокал. Мистера Ривза посадили в середине длинного стола, на наименее почетное место, поместив справа от него Бекки Бэрден, а слева — чрезвычайно глухую старую даму с чрезвычайно золотыми волосами. Устраивая ей приглашение на это музыкальное действо, мистер Хоукснитч помнил, что она богата и глупа, но совсем забыл, что она к тому же глухая. Впрочем, если поразмыслить, это, право, не имело значения… Напротив мистера Ривза сидел мистер Хоукснитч между миссис Ривз и болгарской графиней, похожей на сморчок, в поддельной брильянтовой короне на волосах, знававших более достойные головы.

Мистер Хоукснитч с великим empressement [26]окружал вниманием графиню, называл ее «дорогая» и беззастенчиво ей льстил…

— Вы еще никогда не выглядели так молодо, дорогая, это платье удивительно вам к лицу. Когда вы спускались сегодня вниз, я, право же, подумал, что это ваша дочь. Честное слово, дорогая!

Графиня радостно замурлыкала и скромно попросила мистера Хоукснитча не говорить глупостей.

Миссис Ривз внимала лупоглазому пожилому джентльмену с сальными седыми волосами, широким одутловатым лицом и носом, похожим на невиданный доселе в природе малиновый гриб. О чем он говорил, мистер Ривз никак не мог разобрать. Не могла этого разобрать и старая дама с золотыми волосами. Всякий раз, как сосед пытался завести с ней разговор, она приставляла рожок к уху и спрашивала:

— Что? Что вы сказали? Что?

Мисс Бэрден же игнорировала его. Судя по всему, она беседовала с другим своим соседом о биологии, ибо мистер Ривз услышал, как она взмолилась:

— Ах, пожалуйста, расскажите мне о половой жизни головастиков — мне так хочется об этом знать!

Даже слуги, казалось, игнорировали мистера Ривза, ибо они вообще забыли подать ему одно из блюд, и он уныло сидел перед пустой тарелкой, в мрачном молчании катая из хлеба шарики и мечтая о кружке горького пива и бифштексе наедине со стариной Джо Саймонсом… Правда, слуги постарались загладить свое невнимание, наделив его сверх меры мороженым — деликатесом, которого мистер Ривз терпеть не мог.

Наконец мисс Бэрден, видимо, исчерпав все проблемы половой жизни головастиков, повернулась к нему и спросила, был ли он на премьере нового ревю «Плюх-плюх». Мистер Ривз не был.

— О, вы должны пойти, — с укором сказала мисс Бэрден. — Все уже были. Это смешно до колик. Энси говорит, что он написал текст нескольких лирических песен, но я не верю, а вы?

У мистера Ривза чуть не вырвалось: «А я бы нисколько не удивился, если они достаточно глупы». Но вместо этого он лишь вяло промямлил:

— Право, не могу сказать.

И чтобы помешать мисс Бэрден задать еще какой-нибудь из ее сногсшибательных вопросов, мистер Ривз поспешил заполнить паузу.

— А кто этот молодой человек по правую руку от хозяйки? — шепотом спросил он.

— Как, неужели вы не знаете? — с наивным возмущением воскликнула Бекки. — Да это же мистер Хиггинс-Рэгг, великий музыкант. Все и торжество-то устроено в его честь. Неужели вы никогда не слышали, как он играет? Это изумительно, великолепно!

— Хм, — изрек мистер Ривз, пораженный до онемения. Мистер Хиггинс-Рэгг был маленький, худенький, но весьма энергичный молодой человек, живо напомнивший мистеру Ривзу шустрого мальчишку рассыльного, которого он вынужден был уволить за мелкое воровство, выражавшееся в присвоении сдачи. — Чудные они какие-то, эти гении! В жизни не подумал бы, глядя на него… А кто этот мужчина, который беседует с моей женой?

— Да это же Носатый Паркер [27]. Вы должны его знать. Он везде бывает и всех знает. Он и нас всех знает с колыбели. Мамочка обожает его.

— Я не раз слышал про Носатого Паркера, — торжественно заявил мистер Ривз, — но ей-же-ей не думал, что он существует.

И мистер Ривз с великим интересом уставился на мистера Паркера, ибо это была первая из встреченных им знаменитостей, о которой он что-либо когда-либо слыхал.

— Но это же не настоящее его имя, — презрительно заметила Бекки. — Его зовут Гэмэлиел Паркер. А Носатым его прозвали в шутку, потому что у него такой занятный нос и его слишком интересуют чужие дела.

— Вот как, — пробормотал мистер Ривз.

Еще один gaffe.

Мистер Ривз стал с нетерпением дожидаться спокойного получаса за портвейном, когда дамы уйдут к себе. Миссис Ривз сказала ему, что среди гостей есть два крупных профессора, — какие-то ученые, насколько ей известно, и мистеру Ривзу не терпелось послушать этих двух мудрецов. Кто его знает, а вдруг обогатишь свои познания… Указанные мудрецы оказались музыковедами, которых где-то подцепил мистер Хоукснитч, а скорее всего, они сами подцепили его. Так или иначе, приглашены они были для того, чтобы распустить в университетах добрый слух о мистере Хиггинс-Рэгге.

Но мистера Ривза ожидало разочарование. Не успел он наполовину осушить и первую рюмку, как мистер Фэддимен-Фиш, предварительно осчастливив собравшихся двумя-тремя слегка скабрезными эпиграммами, погнал их всех в гостиную пить кофе. В комнате толкалось излишне много народу, ибо несколько кретинов «из соседних поместий» прибыли на чашку кофе и на концерт Хиггинс-Рэгга. Лампы под абажурами струили мягкий свет, и две свечи горели ровным, неярким пламенем, освещая клавиши бекштейновского концертного рояля. Мистер Ривз внимательно огляделся в поисках уголка потемнее: тут было немало людей, с которыми ему вовсе не улыбалось общаться. Он увидел одиноко стоявший стул и направился к нему. Его единственным ближайшим соседом оказалась болгарская графиня, ставшая под бременем пищеварения чрезвычайно похожей на выбеленную, напудренную и надушенную обезьяну. Естественно, что мистер Ривз не обратил внимания на близость болгарской графини…