1905 год. Прелюдия катастрофы - А. Щербаков

Как видим, система была не такой уж и грозной. К тому же, изрядно путаной.

«Главным начальником жандармов являлся министр внутренних дел по званию шефа жандармов, во главе корпуса стоял его командир, строевою частью ведал штаб, всей же розыскной и наблюдательной — департамент полиции, куда поступала также и вся отчетность по производству дознаний и расследований.

Железнодорожные жандармы зависели почти исключительно от штаба, губернские же от департамента полиции. Двойственность подчинения корпуса отражалась на всей его службе.

Назначение же начальников управлений не высочайшими приказами, а командиром корпуса вносило в корпусную жизнь произвол, протекционизм и лишало его высший персонал независимости и самостоятельности, столь необходимых для органа такого важного государственного значения, какое имел корпус в царской России».

Сотрудники жандармских отделений департаменту полиции не подчинялись. А трех отделений охранки не хватало — в конце XIX века революционное и, что самое неприятное, рабочее движение стало развиваться стремительными темпами.

Еще хуже обстояло дело с кадрами.

Для того чтобы стать жандармским офицером, надо было соответствовать следующим требованиям: быть потомственным дворянином некатолического вероисповедания (это ограничение ввели из‑за вечной оппозиционности поляков); окончить военное или коммерческое училище по первому разряду; прослужить в армии не менее шести лет; не иметь долгов. Тех, кто соответствовал этим критериям, заносили в список кандидатов на службу в корпусе. Затем кандидатов вызывали в Петербург, и после четырехмесячного курса они сдавали экзамен. В случае успешной сдачи экзамена их направляли на службу в жандармские управления и охранные отделения.

Вот как описывает процесс своего поступления в корпус жандармов А. И. Спиридович:

«В первый день держали устный экзамен. Меня спросили, читал ли я фельетон "Нового Времени" о брошюре Льва Тихомирова "Конституционалисты в эпоху 1881 года" и что я могу сказать по этому поводу. Вещь была мне известна, и мой ответ удовлетворил комиссию. Предложив затем мне перечислить реформы Александра II и предложив еще несколько вопросов по истории и администрации и выслушав ответы, председатель комиссии объявил, что устный экзамен мною выдержан и что мне надлежит явиться на следующий день держать письменный. На письменном экзамене мне попалась тема: "Влияние реформы всесословной воинской повинности на развитие грамотности в народе".

Экзамены я выдержал. Меня внесли в кандидатский список, и я должен был ждать вызова для слушания лекций. Выдержав испытание, я вернулся в Вильну и стал ждать вызова, а в это время виленская жандармерия собирала обо мне наиподробнейшие сведения. Политическая благонадежность и денежное состояние подверглись наибольшей проверке. Первое объяснять не приходится, второе же преследовало цель, чтобы в корпус не проникали офицеры, запутавшиеся денежно, зависящие от кого‑либо в материальном отношении. Жандарм должен был быть независим. Вызов меня на курсы затянулся. Прошло почти два года. Летом 1899 года я совершенно неожиданно получил вызов на жандармские курсы».

Учили на курсах так себе. Свидетельствует генерал Спиридович:

«Лектора нам читали уголовное право, производство дознаний и расследований и железнодорожный устав. Мы отлично усвоили все права и обязанности железнодорожной жандармерии и познакомились с формальной стороной дознаний, но и только. О самом же главном для нас (об общественных и революционных движениях и о методах борьбы с революцией) нам тогда ничего на курсах не говорили.

На курсах же нам было выдано для ознакомления с порядком производства дознаний несколько томов дела о покушении на Александра III. Но только нам не давали никаких разъяснений по этому делу, которое одно могло бы составить ряд поучительных для жандармского офицера лекций по истории революционного движения и по розыску. В конце декабря 1899 года мы выдержали выпускной экзамен и были переведены высочайшим приказом в корпус жандармов. Нам дали в штабе лист со свободными вакансиями, причем адъютант по строевой части, подполковник Чернявский, с особенным пренебрежением швырнул нам отдельный листок с вакансиями охранных отделений, и мы разобрали вакансии согласно желанию в порядке успехов сдачи выпускного экзамена.

Одни пошли на железные дороги, часть в губернские, четверо же, и в том числе я, решили окунуться в самую гущу и взяли вакансии в охранные отделения. Чернявский смотрел на нас с нескрываемой враждебностью и буквально фыркал, а не говорил, когда мы обращались к нему за какими‑либо справками».

Желающих поступить в жандармы набиралось достаточно, однако с качеством было куда хуже. Реально туда шли исключительно офицеры — обычно не от хорошей жизни. Да, платили в Отдельном корпусе примерно вдвое больше, нежели в армии. Но отношение к жандармам было самое отрицательное — не только в «обществе», но и в офицерской среде. Так, армейскому, а уж тем более гвардейскому офицеру было «западло» подать жандарму руку. А как же! Офицеры полагали, что они честно сражаются, а жандармы играют в какие‑то грязные игры. Чистоплюи — с.

В советское время бывало, что человек всю жизнь работал в КГБ, а друзья и знакомые об этом и не догадывались. В Российской империи такие вещи не проходили. Так что в жандармы шли, когда деваться было уже некуда. И получалось то, что получалось. Вот что писал Л. Ратаев, работавший начальником Московского охранного отделения:

«Во главе этих управлений стояли заслуженные полковники и генералы, воспитанные в старинных традициях корпуса жандармов, люди в большинстве своем почтенные, но совершенно незнакомые с современными требованиями политического сыска.

Секретной агентуры и вольнонаемного сыска не существовало нигде, наблюдение же в крайнем случае осуществлялось переодетыми жандармскими унтер — офицерами, которые, одеваясь в штатское платье, иногда забывали снять шпоры (факт)».

Как правило, жандармские офицеры были очень слабо осведомлены о тех, с кем борются. Они плохо разбирались в революционных течениях, в идеологии и тактике различных групп, и уж тем более совершенно не понимали психологии своих противников. Для человека, воспитанного в кадетском корпусе и военном училище, революционер был — что марсианин.

С секретными агентами обстояло еще хуже. Вот свидетельство генерала А. Спиридовича (впоследствии — начальника охранной службы Николая II) о положении в Тифлисе (Тбилиси).

«Агентурные силы управления составляют два постоянных сотрудника, освещающих круги железнодорожных рабочих, и полуинтеллигент, вращающийся в городской среде. Кроме того, есть еще рабочий и женщина — интеллигентка, работающие по мере надобности отдельно. В качественном отношении агентура не может быть названа хорошей. И действительно, помимо недостатков в доставляемых сведениях, на основании которых дан подобный отзыв, пришлось узнать следующие характерные факты, едва ли известные заведующему: один сотрудник, работая на управление, дает в то же время сведения железнодорожным жандармам. Другой ведет себя крайне неосторожно, одевается слишком хорошо для рабочего и считает возможным раскланиваться на гулянии в саду с жандармским офицером».

Заметим, речь идет о городе, в котором революционеров было полно, и они являлись очень горячими парнями. Там как раз начинал свою карьеру Иосиф Джугашвили.

Всё изменилось с появлением на должности начальника Московского охранного отделения полковника Сергея Васильевича Зубатова. Этот человек совершенно выламывался из жандармского фона. Он был стопроцентно штатским — то есть не прослужил в армии ни одного дня. Это единственный случай, когда на столь высокую жандармскую должность был назначен штафирка.

Родился он 25 марта 1864 года в офицерской семье. В молодости был близок к революционным кружкам — правда, к тем, кто ограничивался спорами и разговорами, но все‑таки… Впоследствии Зубатов разочаровался в революционных идеях и стал убежденным монархистом. Об искренности его новых убеждений свидетельствует то, что после падения монархии Зубатов пустил себе пулю в лоб, в то время как прочие монархисты наперебой присягали Временному правительству.

Некоторое время Зубатов работал секретным агентом, но в 1887 году возникла опасность разоблачения, и его перевели на легальную работу. К 1896 году он дослужился до начальника Московского охранного отделения, которое в то время занимало исключительное положение среди розыскных органов России. Деятельность его распространилась далеко за пределы Москвы и ее губернии.