Марсианский стройбат (Войны Марса) (СИ) - Михаил Белозеров

– Ну а чья? – глуповато спросил Мамиконов. – Чья тайна?

Он не собирался меняться, и Марс ему нравился тем, что здесь от Мамиконова не требовали никаких обязательств, кроме служения родине хотя бы и в рядах мало престижного марсианского стройбата.

– Слушай, Большой, ну ты даешь. Чего, не можешь сам догадаться, чи поди, уже не маленький?

– Не могу. Мне, понимаешь, лень. Мозги словно закисли от этого Марса, – пожаловался Мамиконов и с надеждой посмотрел на Сергея – может, он чем поможет?

– Я тебя не узнаю.

– Ей богу! – поклялся Мамиконов. – Чтоб я сдох! Лень думать. Бегать – могу, прыгать – могу, а думать – не могу! Вот так, брат! Это всё проклятый Марс!

– Ну сколько мужчина может прожить без женщины? – очень серьёзно спросил Сергей, который наконец понял, что Мамиконов не придуривается.

– Два дня, – твердо ответил Мамиконов, пожевал губами, подумал и поправил сам себя: – Даже – один! Да и то с большим трудом, если не думать о них!

– А на Марсе?

Мамиконов тяжело вздохнул, давая понять, что это ну очень больная тема:

– Не спрашивай, сам знаешь...

– Это мы с тобой год мучаемся, а здоровые мужики здесь пятьдесят лет без всякой надежды вернуться.

– Ага… – оторопело согласился Мамиконов. – Ну да… Я как-то не подумал. Они все такие древние. Зачем им женщины?

– Ну во-первых, они не такие древние, а во-вторых, они, когда сюда попали, были, примерно, такими же молодыми, как мы с тобой.

– Извини… не подумал… – Мамиконов почему-то покраснел и глянул в спину капитана, который двигался в авангарде. – Мужик он вроде ничего… А?..

– Я думаю, что врач и Лобастов к семьям побежали, – сказал Сергей, вполне разделяя его суждение.

– Иди ты! – не поверил Мамиконов и даже остановился прямо посреди ржавой лужи, в которой, будь она земной, плавали бы лягушки, а так – одни пузыри углекислого газа.

Ему сделалось так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю.

– А я тебе, о чём толкую?

– Я даже не подумал. Вот честно, положа руку на сердце.

– К семьям они пошли, Гоша. К семьям. Сто процентов. Попрощаются и вернутся. Там же, на Земле, у них тоже кто-то остался.

– Да… – со вздохом согласился Мамиконов. – Как-то даже странно. Смешение даже не наций, а марсиан с людьми.

– Вот тебе и вся тайна, – сказал Сергей.

– А я уже было подумал…

Но что он подумал, Мамиконов сообщить не успел – достаточно далеко, так далеко, что это было почти безопасно – опять на фоне серебристых ступенчатых небоскрёбов, почти сливаясь с угольными «деревьями» на терриконах, промелькнула зловещая тень, похожая на крокодила, которая толкала перед собой конус свет. И всем сразу сделалось неуютно под невидимым небом и захотелось куда-нибудь спрятаться и затаиться. Но прятаться было некуда, кроме как залезть в канаву под угольные «деревья» в надежде, что стрекозы крикунов пролетят стороной и не заметят. Все сразу куда-то пропали. Сергей остался один.

Вот тебе бабушка и юрьев день, подумал он, вертя головой, зря я себе плечо попортил. Глобула живучее оказалось. Обломанные ветки «деревьев», источая углекислый газ, росли на глазах, и нам ними поднималось легкое угольное облачко. Налетел ветер и потянул его вдаль, чтобы размазать по небосводу и сумеркам.

А потом они увидели крикунов во всеоружии – с плазменными винтовками и в шлемах, смахивающими на эсесовские.

Хорошо хоть Мамиконов скафандр мне испачкал, подумал Сергей и полез за пистолетом АПС, абсолютно забыв, что у рыжего Туреса лазерная винтовка. В тихой, безжизненно атмосфере города звук затвора был похож на удар грома, но он совершенно не насторожил крикунов. Должно быть, они не были с ним знакомы. Они топали по дороге, и было такое ощущение, что для них это просто прогулка в угольном парке. Хорошо, если это так, подумал Сергей и поймал впереди идущего на мушку, потому что тот дошёл до развилки и, постояв, поджидая остальных, тронулся дальше. Ему предстояло сделать ещё шагов пять. За пригорком он наверняка увидит наши следы, подумал Сергей, и всё поймет. Из-за больной руки он держал пистолет не очень уверено и понимал, что вряд ли попадет в крикуна даже с тридцати метров. Вдруг внимание крикуна привлекло что-то другое. Он повернул голову вправо, постоял-постоял, пока к нему не подошли другие, и все двинулись прямо сквозь заросли угольных «деревьев», ломая их с треском, как ледокол ломает лед. Шум их шагов всё затихал и затихал, потом раздался крик – тот самый крик, который все приписывали облаку Глобула и который оказался не свистом, а криком крикунов.

Они, потеряв голову, побежали, он не прямо, а подальше от крикунов, и Сергей очнулся в каком-то овраге, куда скатился, как бревно. Он обнаружил, что изрядно вспотел, барахтаясь в вязкой, как клей, грязи, и, открыв стекло шлема, перчаткой вытер лоб. В наушниках кто-то дышал, как загнанный зверь. Сергей побоялся выдать своё присутствие – вдруг у крикунов та же частота связи или радар какой-нибудь, основанный на доплеровском эффекте. Но вслед за тяжелым дыханием раздался шепот Мамиконова.

– Ты меня слышишь?

– Ну?..

– Капитан говорит, что дальше по поверхности идти нельзя, что город оцеплен...

Чёрт, выругался Сергей и подумал о полковнике с бригадой. Тот пойдёт их искать и по незнанию может влезть в какую-нибудь историю. Существовал такой вариант развития событий. Полковника было совсем не жаль, а вот бригаду во главе с Жорой Генацаревским было жаль.

– Слушай, надо наших предупредить. Спроси у капитана, можно ли пользоваться «длинной» связью?

– Уже спросил – нельзя. Стрекоз наведём.

Голос Мамиконов звучал, как издевка. Да что же он такое говорит? – удивился Сергей и спросил:

– Что будем делать?

– Здесь недалеко туннель, ведущий к центру, – что-то вроде метро недостроенного. Пойдём по нему. А из него уже предупредим. Поднимайся на холм.

Только тогда Сергей обнаружил, что вся славная четверка: капитан Парийский, старший сержант Мамиконов, вольнонаемный Толян Петров и белый муран – Турес, сидят наверху и со злорадным любопытством наблюдают, как он сержант Сергей Бабура ковыряется в грязи. Тогда он выругался и сказал:

– Черти окаянные! Бросьте верёвку!

Ему бросили веревку, и он вылез. Оказывается, они вовсе не злорадствовали, а держали военный совет. Странный совет – на виду у всего города и пустыря, в дальнем конце которого, под терриконом, крикуны воевали неизвестно с кем. Сергей, невольно пригибаясь, спросил у капитана:

– Что они там делают?

– Крыс глушат.

– Как глушат?

– Это их излюбленная еда. Они их сушат, посыпают специями и жуют.

– А я думал, что это бестелесные твари.

– Почти андроиды, сознание у них не больше, чем у кошки, зато реакция – только позавидуешь. Но едят они белковую и растительную пищу. Не таскать же им с собой батарейки?

Они перевалили через группу холмов, которые когда-то были терриконами и которые железистые дожди их основательно размыли до металлического гематита, и очутились возле стальных ворот, на которых висел огромный ржавый замок.

– Сейчас… сейчас… – пробормотал Мирон Парийский, возясь с замком.

Сергей спросил:

– Сам поговоришь с полковником, или мне?.. Скажи насчёт «зубанки» и «планшетника». Пусть сообщим на Землю.

Получать на орехи в очередной раз он не хотел, понимая, что это болезненно для самолюбия. Должно быть, полковник забыл, что сам когда-то ходил в разведку и попадал в передряги. А может быть, он всех других считает придурками? – подумал Сергей.

– Сам, – коротко ответил Мамиконов и принялся его вызывать.

Сергей услышал первые резкие фразы полковника Бастрыкина и отключился, чтобы не нервничать. По лицу Мамиконова и его ответам можно было догадаться, что полковник Бастрыкин пребывал в состоянии разъярённого быка.

– Да я… – попытался вставить Мамиконов. – Да мы… Так точно… не-а… не знаю… не знаком…

Потом Мамиконов долго морщился, слушая, о чём твердит ему Бастрыкин. Лицо его всё больше и больше вытягивалось. Первым сползла наглая ухмылка, которая прописалась на его физиономии, наверное, ещё в утробе матери. Вторым пропал весёлый блеск в глазах, третьим – опустились квадратные плечи.

Сергею стало интересно и он на мгновение подключился:

– По тебе тюрьма плачет, сынок! Мы уже оборудовали один из тупиков. У вас будет не камера – у вас будет холодная с сосульками! Вы прославитесь как первые заключенные Марса. Мы вас будем судить как дезертиров! Алкоголики, не забывайте, что вы служите в армии!

Сергей отключился. Хотел он напомнить, что первым заключенным был Пашка Марфин, да передумал – переспорить начальство невозможно. Капитан Парийский всё ещё возился с замком, повторяя, как молитву:

– Сейчас я… сейчас!..