Гвардеец - Дмитрий Дашко

Чижиков оказался хорошим рассказчиком, не лишенным чувства юмора. Мы узнали много нового о командире третьей роты — капитан-поручике Басмецове, который в глазах Степана был большим оригиналом и редким лодырем. Так получилось, что солдаты редко видели своего офицера: Басмецов любил препоручать обязанности заместителям, а сам либо пил «горькую», либо ухаживал за богатыми вдовушками. Частое отсутствие в полку и манкирование обязанностями сходили ему с рук только благодаря высокопоставленным заступникам, ибо капитан-поручик водил знакомство с такими знатными птицами, что на них и смотреть-то снизу невозможно: шапка свалится. Обычно, всеми делами в роте заправлял поручик Дерюгин — на редкость злопамятный тип, скорый на кулачную расправу, причем одинаково доставалось что дворянам, что разночинцам — жаловаться в полку было не принято, дуэли еще не вошли в моду, так что он мог не опасаться за жизнь и карьеру.

Я почему-то думал, что большинство офицеров в полку окажется иностранцами, но на самом деле почти все должности занимали чистокровные русские. Опять как-то не вяжется с вызубренной версией: дескать, во времена Анны Иоанновны кругом было засилье иноземцев. Да, командовали полком или входили в штаб: курляндец Густав Бирон, шотландец Джеймс Кейт и Иосиф Гампф — швед или финн, точно не знаю. Но на три четверти офицерский состав оказался русским. Вот и верь школьным учебникам!

Красный как индеец Чижиков сидел с кружкой пива в одной руке и наполовину обглоданной бараньей костью в другой:

— И вот вызывает он меня к себе и зачинает разнос: где ты такой-сякой пропадал и куда, сучий потрох, мундир девал? А что я скажу — правду: еврею заложил, когда пить не на что стало! Так за то через строй пропустят, а то и похуже сделают. Тогда я ему и зачал врать…

Тут он осекся. В трактир вошла компания человек десять молодых шумных людей в темно-зеленых форменных кафтанах с отложным воротником и золотыми позументами по борту, на головах гренадерские шапки. Увидев нас, они замерли у входа, но, посовещавшись, сдвинули несколько столов возле дверей и уселись, бросая в нашу сторону неприязненные взгляды.

— Все, ребята, — с шумом выпуская воздух из ноздрей, произнес Степан. — Сейчас здесь будет жарко.

— А что случилось? — удивился Карл.

— Видишь тех балбесов у дверей?

— Вижу.

— Это кадеты, а они на дух гвардейцев не переносят. Так что готовься к драчке, — Чижиков оглядел трактир и резюмировал:

— Наших больше нет. Придется втроем схлестнуться.

— Что за кадеты? — не понял я.

— Да из Шляхетского корпусу. На офицеров учатся, мать их в душу. Ладно, хоть без слуг приперлись, а то б нам не в жисть не совладать бы.

— Может, обойдется? — предположил я.

— Куда там, — махнул рукой Чижиков. — Тем более — пьяненькие они, да и нас мало. Обязательно привяжутся.

Будущие командиры смотрелись неприглядно. Развязное поведение наводило на мысль, что этот трактир не первый из встреченных на пути. Юнцы, каждому из которых явно стукнуло лет двадцать, а, может, и больше, без стеснения пытались щипать и лапать служанок, все время противно рыгали, одного стошнило прямо на стол, и его товарищи от души повеселились, хватаясь за животы только при одном виде конопатой измазанной морды «приболевшего». К нам пока не цеплялись.

Мы постепенно забыли об их существовании, заказали еще пива и продолжили разговор.

Когда за окнами стало совсем темно, Чижиков поднялся из-за стола и, пошатываясь, побрел к выходу. Мы расплатились и потянулись за ним.

— Позвольте, господа, куда вы так быстро? — голос за спиной заставил нас остановиться.

Кто-то из юнцов, стоял, уперевшись в столешницу. На дебиловатой мордочке застыла нехорошая улыбка.

— Мы спешим, господа кадеты, — хмуро бросил Чижиков.

Не желая заварушки, я подтолкнул его вперед, мы почти уже вышли из трактира…

— Вы так стремительно бежите, будто находитесь на поле боя, и за вами скачет турецкая кавалерия.

Чижиков круто развернулся.

— Никогда… — он икнул, что дало кадетам повод еще раз посмеяться, но гренадера это ни капельки не смутило, Чижиков продолжил: — никогда, я не показывал неприятелю спину. Вам молокососам нужно еще расти и расти, чтобы стать настоящими мужчинами.

На лицах кадетов заиграли желваки, послышался звук отодвигаемых табуретов.

— У вас гренадерские шапки. Мы товарищи по оружию, — попытался образумить юнцов я. — Давайте вместе выпьем во славу русского оружия. Эй, — обернувшись к трактирщику, крикнул я, — принесите водки для нас и наших друзей.

— Дитрих, окстись. Ты собрался пить с этими мальчишками? — Степан удивленно хлопал ресницами, будто увидел на улице слона.

— Я надеюсь на их благоразумие, — шепотом произнес я. — Стычка плохо закончится, и для них, и для нас.

— Я знаю эту породу. Бесполезно, — покачал головой Чижиков. — Они хотят драться. Парням нужно отвести душу.

— Посмотрим, — сказал я.

Служанки принесли водки, разлили ее по чаркам. Я едва успел поднять свою, как в лицо полетели брызги. Кадет с широким плоским лицом и узкими татарскими глазками выплеснул в меня содержимое рюмки.

— Я, князь Беркасов, не желаю пить с теми, кто позорит честь армии, — важно произнес он.

Чувствовалось, что у «татарина» просто кулаки чешутся, и он ищет повод для драки.

Я молча взял со стола рушник, вытер влажные щеки, и совершенно спокойно врезал Беркасову по голове бутылкой с вином. Получилось как в кино — осколки и фонтан брызг по сторонам. Князь свалился под стол как подкошенный.

— Что?! — закричал конопатый юнец. — Наших бьют.

— И ваших тоже. — Чижиков двинул его так, что парня, будто корова языком слизнула. Я успел увидеть только пролетевшее к стене тело, нелепо размахивающее руками и ногами.

И тогда понеслось. И мы, и кадеты были вооружены шпагами, но пока не спешили пускать их в ход.

Раз! Мой кулак въехал в солнечное сплетение кадета, два — я ногой отправил пацана в глубокий нокаут.

Бац! Кто-то зашел сбоку, да так «удачно», что едва не свернул мне челюсть. Ответный удар не заставил себя долго ждать.

— И-и-и-и! — с противным визгом тощий парнишка запрыгнул на спину Карла и принялся молотить его кулаками.

Кузен растерялся и не сразу сбросил досадливую ношу. Я помог ему, опустив на голову визгуна табуретку. Бум. Глаза парня свелись в одну точку, он разжал руки и брыкнулся на пол.

— Спасибо! — успел поблагодарить Карл, избавившись от тощего кадета.

— Не за… — начал говорить я, но не успел произнести фразу до конца.

Тяжелая оловянная кружка, брошенная с изрядной ловкостью, угодила мне в висок.

Абзац!

Все вокруг закружилось-завертелось. Я увидел вбегающих семеновцев, они стали растаскивать дерущихся, пуская в ход приклады мушкетов. Из кучи небрежно сваленных в угле тел приподнялся Чижиков с лицом, сияющим как медная пуговица. Он отряхнул запачканный мундир и что-то произнес, но я уже не мог расслышать его слов. Мне стало глубоко фиолетово на все и вся.

Очнулся я оттого, что две глотки надсадно горланили над ухом:

— Ой, моро-о-оз, моро-о-оз! Не морозь меня!

Вряд ли эту песню успели сочинить в восемнадцатом веке, но сейчас она не казалась анахронизмом. Я научил Карла петь ее после походов в баню. Кажется, она прижилась.

Встревоженные вороны срывались с деревьев и, каркая, взлетали вверх. Деревья качали нестриженными макушками.

Чижиков и кузен волокли меня по ночному Петербургу. И почему-то было так хорошо, что я не выдержал и присоединился к нестройному хору.

А утро встретило нас не только рассветом, страшной головной болью и настоящим морозцем. Нет, все это имелось в полном составе, но началось оно все же с новой ломки стереотипов.

Вот уж не ожидал, что старая армейская поговорка: «через день на ремень» окажется столь актуальной. Стоило принять присягу и понеслось. Обещанный капралом Ипатовым фунт лиха весил намного больше. Мы практически не вылезали из караулов, дежурств и работ. Какая там учеба! О ней пришлось забыть. Если стрелять нас немного научили, благо нормативов на меткость не существовало — главное выпалить в нужную сторону и побыстрее перезарядиться, то метать тяжелые гранаты не умели ни я, ни Карл. А ведь предполагалось, что мы, гренадеры, должны идти впереди строя и забрасывать противника бомбами, а в случае осады кидать увесистые ядра за крепостные стены. Ладно б гранаты хотя бы внешне походили на те, к которым я привык — с длинными ручками, правильным балансом и прочими научно-техническими штучками, предназначенными облегчить старания солдата. Но нет, абсолютно неудобные снаряды, возни с которыми выше крыши: по команде достаешь заразу из сумки, прокусываешь зубами трубку, прикрываешь пальцем, изготавливаешь фитиль, отступаешь правой ногой назад, поворачиваешься корпусом направо, поджигаешь гранату и кидаешь от себя подальше. Если повезет — бомба попадает во вражеские ряды и косит их как траву на лужайке, если не повезет — труды пропадают втуне.