Гвардеец - Дмитрий Дашко

Срок службы фузеи десять лет. Раз в два года полк получает сумму на ремонт. Ипатов постоянно проверяет наше оружие, если находит «разстрел» или раковину, фузеи заменяются. Армейские стоят два рубля пятьдесят копеек, гвардейские подороже на целый рубль. Легкими их не назовешь, в среднем весят килограммов пять с половиной.

Я повесил ружье на ремень и стал прохаживаться по караульному пятачку. Может, гусиным шагом пойти, чтобы согреться… Физкультура — она в любой ситуации выручит.

Дома я постепенно устроил импровизированный тренажерный зал, из всякого барахла соорудил штангу, гантели, гири. Как только выдавалась свободная минутка — упражнялся. Тело настоящего фон Гофена и раньше то рыхлым было не назвать, а теперь так раздалось, что мундир враз сделался тесным. Хорошо, Чижиков предупредил, чтобы я одежду посвободней заказывал: в непогоду поддевать лишнюю пару нательного белья.

Мускулы росли как на дрожжах, и это без всяких анаболиков, энергетических коктейлей и прочих хитростей. Не ожидал настолько стремительных результатов. То ли предрасположенность такая, то ли какие-то неизвестные факторы действовали. Бицепсы превратились в банки, трицепсы запузырились, на прессе отчетливые квадратики проступили. Таким я еще никогда не был. В зеркало смотрел и глазам не верил.

Карл сначала посмеивался, но потом враз посерьезнел, когда хорошенько меня в бане разглядел. Ему стало завидно, и с тех пор мы занимались вдвоем.

Теперь я выглядел здоровей Чижикова, раньше считавшегося самым крупным среди гренадер, а значит во всем полку. Он был выше меня, но куда худощавей.

С моей легкой руки еще несколько человек заразились тяжелой атлетикой, но не у всех хватало терпения. Многие быстро остывали и прекращали занятия.

Ипатов одобрил мою «методу» и стал прививать среди гренадер. Так волей-неволей я стал готовить среди измайловцев будущих «мистеров Вселенная».

Кроме того, с моей подачи в полку прижились и некоторые жаргонные словечки, такие, как скажем, «мажоры».

В полку хватало богатых солдат-дворян. Некоторые имели в Петербурге собственные дома, приезжали в полковой двор на роскошных экипажах с гайдуками на запятках, носили не знавшие грязи мундиры из дорогого сукна, украшали уши золотыми серьгами, а пальцы рук перстнями с переливающимися бриллиантами.

В нашем гренадерском капральстве третьей роты был только один «богатенький Буратино» — князь Тадеуш Сердецкий, выходец из знатного польского рода. Его отец чем-то приглянулся Петру Первому, и Сердецкие на долгое время вошли в фавор. Кто-то из них служил даже при Екатерине Первой в знаменитой кавалергардской роте, при Анне Иоанновне ее распустили. Самый младший — белобрысый, рослый, с капризной складкой тонких губ и огромными, похожими на веер ресницами, попал к нам.

Он делал карьеру при дворе и в полку появлялся редко. Его папа ежемесячно отваливал ротному кучу денег, и Басмецов смотрел сквозь пальцы на то, что в строю вместо Тадеуша стоит его крепостной — тоже поляк по имени Михай.

Как-то раз я в сердцах назвал Сердецкого мажором, другим гренадером это понравилось. Они подхватили и понеслось. Даже семеновцев с их «красавчиками» заразили.

Я так увлекся воспоминаниями, что не сразу сообразил — у ворот творится что-то неладное. Оттуда пулей летел подчасок. Он заскочил в штаб, вытащил оттуда трясущегося капитана и взволнованного Ипатова, они побежали втроем. Толстой на ходу пригрозил мне кулаком. Не зная, что и подумать, я вытянулся во фрунт и сделал фузеей на караул.

Ворота распахнулись, на полковой двор вошла многочисленная процессия с факелами. От набившегося народа враз сделалось тесно, как на торжке в базарный день. Впереди всех шагала высокая полная женщина с гордо поднятой головой. По бокам ее сопровождали двое в роскошных одеяниях. Одного я узнал сразу — это был Густав Бирон. Он что-то говорил женщине на ухо, та слушала его внимательно, одобрительно кивая. Второй уступал Густаву ростом, но в его внешности были общие черты с подполковником. Любой мог без труда распознать в них родственников.

«Фаворит пожаловал», — без труда догадался я. Братья есть братья, кровное родство дает о себе знать.

Процессия направилась в сторону штаба. Внезапно, женщина остановилась и подошла ко мне. Я замер, перестал дышать. Сама императрица Анна Иоанновна обратила на меня внимание.

— Кто этот Голиаф? — в голосе царицы слышалась отдышка, однако смотрела она с нескрываемым интересом.

— О, я его знаю, ваше величество. Это гренадер третьей роты фон Гофен, — пояснил подполковник.

— Он из Пруссии?

— Нет, ваше величество, из Курляндии. Мы земляки.

— Вот как, — императрица загадочно улыбнулась. — Выходит не перевелись еще в герцогстве могучие телом богатыри. И давно он служит?

— Несколько месяцев, ваше величество.

— И как служит? Достаточно ли расторопен, знает ли артикулы и экзерциции воинские.

Густав посмотрел на Толстого. Капитан пожал плечами:

— Вот капрал его, Ипатов. Он знает.

— Говори, — приказал Бирон Ипатову.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — четко отрапортовал тот:

— Гренадер сей весьма прилежный, хучь и недавно в роте, но уже на хорошем счету. Толков, исполнителен, смекалист.

— Более того, — вмешался Бирон, — по прибытии в Россию он вступился за поручика Измайловского полка Месснера, скрестив шпаги со злодеями.

Анна Иоанновна удивленно подняла брови.

— При ближайшей баллотировке непременно дайте ему чин капрала, — велела она и снова зашагала к штабу.

Густав на мгновение задержался, склонился в мою сторону и тихо произнес:

— А ты молодец. Понравился государыне. Смотри, как бы тебя не съели.

Глава 17

«А я люблю военных — красивых, здоровенных». Глупая песенка, но в чем-то правильная. Вот и Анна Иоанновна выделила меня, что греха таить, за красивые глазки, хотя Карл, похожий на Алена Делона в молодости, куда смазливей, чем я, будет. А вот насчет здоровенных… ну да, мордоворот из меня вышел хоть куда. Харя — поперек себя шире, плечи квадратные. Грудная клетка как у Ивана Поддубного. Поначалу это напрягало — не должны такие метаморфозы с организмом за месяц-два происходить. Потом решил, что переселение души могло вызвать в теле мутации, причем, не обязательно плохие. Нынешнее физическое состояние вполне устраивало, так что расстраиваться я перестал. Проблем и без того хватало.

Кирилл Романович вроде обещался навестить, вот и спрошу у него при случае.

После встречи с императрицей я думал: ну все, карьера обеспечена: раз велела из меня капрала сделать, так на следующий день можно сверлить дырку в погонах. Но время шло, а я по-прежнему ходил в рядовых. Когда намечалась очередная баллотировка — неизвестно. С вакансиями в полку действительно туго. Боевых действий он не вел, большинство больных поправлялись и возвращались на свои места. Перевод в армейскую часть считался наказанием, несмотря на двукратную разницу в чине.

Мнение, что гвардия служила кузницей офицеров для армии, оказалось ошибочным. Гвардейцы варились в собственном соку и не спешили расставаться с родными частями. Более того — намечались династии: если отец служил семеновцем или преображенцем, сыновья непременно хотели пойти по его стопам.

Однако Ипатов все же взял меня на карандаш. Я незаметно сделался его правой рукой. Развод или караул: «Фон Гофен, идемте со мной. Слушайте внимательно». Увильнуть или сослаться на занятость не получится. Нагрузка на меня выпадала будь здоров.

Так капрал готовил себе преемника. Часто оставлял вместо себя, по поручениям отправлял разным, доверял получение имущества. Гренадеры постепенно привыкли по многим вопросам обращаться ко мне, не тревожа Ипатова. Даже Михай не стеснялся. Хороший парнишка оказался. Я по дурости раньше считал, что ни поляк, то с гонором, но при близком знакомстве мнение переменил. Пока хозяин болтался невесть где, Михай исправно тянул лямку, не хуже большинства гренадер.

Пришла зима — холодная и вьюжная. Снега наметало выше крыши. Я вспомнил молодость в кирзовых сапогах и предложил Ипатову заняться физподготовкой капральства, планчик небольшой накидал. Понятно, что народ службу тащит, и собраться полным составом невозможно, но пять-шесть человек ежедневно обреталось в полковом дворе, выполняя не всегда важные работы. Ипатову идея понравилась, мы подошли к Дерюгину. Поручик сначала и слушать не хотел:

— Что за баловство предлагаете! У меня каждый солдат на счету…

Мы объяснили, что гренадеры просто обязаны отличаться в лучшую сторону от фузелеров, и Дерюгин проникся. Пообещал, что постарается переложить нагрузку с нашего капральства на другие, но гренадеры третьей роты должны стать образцом.

— И не вздумайте распустить гренадир! Я вас лично пристрелю, ежели порядка не будет! — грозно предупредил поручик.