Торикаэбая моногатари, или Путаница - Автор неизвестен

Химэгими полнел. Как ни трудно ему было именно теперь — после того, как он был обласкан государем — расстаться с привычной жизнью, но и оставить все, как есть, было тоже нельзя. Химэгими был потерян.

Как-то ему случилось дежурить ночью во дворце. Сайсё тоже был там, они отправились в комнату отдыха, разговаривали. Сайсё украдкой написал ответ на чье-то письмо. С заговорщицким видом он отдал его посыльному. Если бы Сайсё спрятал полученное письмо, вышло бы, что он скрывает что-то от Химэгими, если бы показал — обидел бы того, кто прислал его. По его нерешительному виду Химэгими догадался, что, должно быть, письмо было от Ённокими.

— От кого? Ну-ка покажи!

Химэгими удивился, что Сайсё не нашелся с ответом.

Химэгими, как бы озорничая, выхватил письмо. Не желая иметь секретов от Химэгими, Сайсё не сопротивлялся. Письмо было написано на великолепной фиолетовой бумаге еле видной бледной тушью, оно было без сомнения от Ённокими. Должно быть, она отвечала на что-нибудь вроде: «Ты, верно, очень рада, что Советник получил повышение по службе».

Ночные одеждыМужу к лицу.Но большеО ком не знают люди,Рада слышать.

Хотя различить написанное не составляло труда, Химэгими сказал:

— Бледновато, ничего не разберу, от кого это? — он попытался скрыть свои чувства и протянул письмо Сайсё. Тогда Сайсё спросил:

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?

— Никак не прочесть, ничего не вижу, — уклонился Химэгими.

Про себя же он рассуждал так: «До чего же ненадежно человеческое сердце, будь то мужчина или женщина! Вот Ённокими, на первый взгляд она невинна и благородна, но это только со стороны. Пусть ей самой все равно, что у меня на сердце, но ведь другие люди тоже обо всем догадываются, судачат, и это ужасно по отношению ко мне. А ведь она такая замечательная, каковы же тогда сердца людей обыкновенных… Как горько думать об этом! Но мне так не хочется, чтобы кто-то заметил, что я хоть чуточку неспокоен». И он не показал своего недовольства Ённокими.

Понимая, что привычная жизнь продлится еще месяц или около того, Химэгими часто навещал отца, ходил на ночные дежурства во дворец. Это была его обычная жизнь. Раньше он никогда — если не было на то особой причины — не вступал в разговоры ни с высшими аристократами, ни с простыми придворными.

«Он, конечно, человек замечательный, но только он нас за людей не считает, ведет себя отстраненно и высокомерно», — сыпались упреки на его голову.

Но теперь Химэгими стал гораздо внимательнее и сердечнее, он стал благосклонным к дамам, а ведь считалось, что с ним трудно завязать отношения. Люди все больше терялись в догадках.

Химэгими находился на ночном дежурстве во дворце. В двадцатых числах месяца луны нет допоздна.

Весенней ночьюНепрогляден мрак,И даже сливовых цветов не видно.Но аромат —Его не спрячешь.[16]

Вдохнув аромат, Химэгими вспомнил о даме, которая в праздник Нового года написала: «Узорчатый шелк лишь мельком увидала…» Когда все умолкло, он украдкой подошел к Живописному павильону.

Куда ушлаЛуна, что видел я зимою?Мне это не узнать,Ведь беспросветен мракВесенней ночи.

Когда он тихим приятным голосом дочитывал последнюю строку, кто-то вдруг неожиданно приблизился к нему.

Пусть я луна,Что скрылась.Но раз тебя увидев,Я тосковалаНе навсегда ль ушел.

Верно, это ответила та самая дама. Химэгими растерялся, он и не думал, что она все еще в него влюблена, полагая, что она его давным-давно забыла, но оказывается ее сердце не изменилось, он не смог пройти мимо и приблизился к ней.

Часть третья

Настала четвертая луна, и из-за своего положения Химэгими становилось все труднее и труднее вести себя как прежде. Он пытался делать вид, что ничего не изменилось, но даже несколько шагов давались ему с трудом. Сайсё не мог без помех с ним встречаться и страдал.

— Отчего ты упорствуешь? Нехорошо, если ты навлечешь на себя подозрения, — доказывал он.

В окрестностях Удзи у отца Сайсё было очень хорошее поместье. Сайсё приготовил там все самым тщательным образом, рассчитывая, что обязательно увезет Химэгими и поселит ее там. А потому теперь он проявлял нетерпение и говорил с раздражением. Но Химэгими не желал последовать замыслу Сайсё. Если бы он не ждал ребенка, он мог бы укрыться у принца Ёсино, но его положение требовало хлопот, которые были бы неудобны в присутствии этого воплощенного Будды и принцесс. Ведь они кажутся такими застенчивыми, им будет неловко и стеснительно, а Химэгими не хотел быть источником таких забот. Ничего не оставалось, как послушаться Сайсё, ведь если поступить по-своему, решиться — как это ни горько — оставить его, то тогда придется обращаться за помощью к кому-то еще, но Химэгими стыдился даже своей кормилицы, с которой был так близок. Химэгими не знал, как быть и беспокойство терзало его. Если уж случилось так, как случилось, наверное стоит последовать увещеваниям Сайсё: отвернуться от света и скрыться. «Мне уже трудно двигаться, искать помощи сторонних людей — неприлично», — решив так, Химэгими условился с Сайсё о дне отъезда, и немедля отправился к принцу Ёсино.

Со времени своего первого визита сюда Химэгими никогда не оставлял своим вниманием принцесс, заботился и о каждой мелочи в доме — вплоть до петлей на дверях монашеской кельи. Этот долгий путь он проделал множество раз и никогда не оставлял обитателей дома своими щедротами. Принц Ёсино ценил благородство молодого и блестящего человека и отвечал ему откровенностью. Принц всегда встречал Химэгими с радостью, они стали близки, разговаривали о многом. Вот и сегодня Химэгими даже больше обычного говорил о своих горестях, хотя и не открывался до конца. Сочувствуя ему, принц сказал:

— Пусть сейчас вам так печально, но это лишь преходящее смятение поселилось в вашем сердце, — со всем жаром души он молился за Химэгими.

Химэгими, как всегда, повидал и принцесс, он всхлипывал и тосковал:

— Что бы ни случилось, я непременно вернусь — здесь будет мое последнее пристанище, не забывайте меня. Месяца три я не смогу навещать вас. Может случиться так, что я умру и тогда мы видимся в последний раз, но если предчувствия обманут меня и я останусь жив, я обязательно приду снова — каким бы странным ни показался вам мой облик. И не думайте, что я отдалился от вас.

Хотя в начале их знакомства принцессы стеснялись Химэгими, считая его странным и чересчур напористым, но потом нашли его удивительно милым и стали считать его своим близким другом, так что теперь, увидев, как он печален, они пришли в невыразимое огорчение и заплакали.

Теперь Химэгими хотел навестить родителей. На обратном пути в столицу беспокойство и тоска продолжали терзать его.

Когда-нибудь вернусь,Укроюсь здесь,В горах Ёсино.Дуй, ветер в соснах,Обо мне не забудь.

«Как все странно — так и не бывает». По лицу Химэгими струились слезы.

Пусть ветер утихнет,Что сосны тревожитВ горах Ёсино.Часто о тебе вспоминаю.Буря в горах.

Как бы ни сложилась его жизнь, он не нарушит своих обещаний. Понимая, что он не сможет бывать здесь долгое время, Химэгими привез с собой множество вещей, которые могли бы понадобиться обитателям этого дома в зимнюю пору. Принц Ёсино догадывался о том, что происходит с Химэгими, а потому часто молился за него и снабдил лекарствами.

С утра до вечера Химэгими проводил дни с отцом и матерью, чему они были очень рады, но каждый раз, когда он видел их радостные улыбки, у него лились слезы. Химэгими одолевали мрачные мысли — ведь Удайдзин будет страшно огорчен его исчезновением и, пребывая в расстроенных чувствах, наверняка станет обвинять его в бессердечии. Ённокими тоже понемногу полнела, она выглядела бесконечно потерянной и лицо ее выражало страдание. Химэгими не испытывал к ней неприязни. Пусть она и предпочла Сайсё, ему не хотелось ее оставлять — они были вместе достаточно времени, чтобы привыкнуть друг к другу, бывали и счастливы, он любил ее. Несмотря на ее связь с Сайсё, Химэгими не желал покидать ее — такое уж у него сердце, но именно сейчас он не хотел открываться ей.

От новых занавесей, повешенных на лето, веяло холодом — такой же, а может быть даже еще больший холод исходил от самой Ённокими. Она была одета в пять нижних платьев бледно-лилового цвета на голубой подкладке, поверх них — накидка «опавшие листья», вытканная зелеными и желтыми нитями. Она казалась настолько бессильной — будто лишилась своего тела, но это только добавляло ей обворожительности и благоуханной прелести. Ее дочка выглядела милой, как куколка, она уже начала подниматься на ножки. Химэгими остановил взгляд на девочке. Что бы ни случилось, покуда он жив, он станет посещать отца с матерью, но здесь он, верно, в последний раз, ибо для чего ему сюда возвращаться, — подумал он и даже не заметил, что некоторых присутствующих здесь придворных дам он раньше никогда не видел.