Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы - Владимир Дружинин

Во дворе старого дома, у крыльца — пудовые табуретки. На стене — мощная, как шкаф, трехэтажная скворечница, какую встретишь только во Фландрии. Кажется, мы видели такую в музее.

Гигантские очаги с вертелами сохранились только в деревне, но вот чисто фламандская витрина ресторана, в ней висят бычьи туши, напоказ, для возбуждения вашего аппетита. Можете сами выбрать себе кусок, потом пройти на кухню и наблюдать за приготовлением. Если вы сумеете съесть, скажем, три свиных отбивных, хозяин запишет вас в книгу особо отличившихся едоков, а может быть, и выдаст диплом. Обжорство здесь в почете.

Толпа на улицах спокойная, неторопливая. Светофоры здесь полновластны. Пускай свободна от машин плиточная мостовая, сияющая как паркет, никто и шага не сделает с тротуара перед красным сигналом. Не то, что в бойком, галльском Брюсселе…

В сквере на карусели катаются дети. Кружатся удивительно спокойно, без крика, без визга. Маленькие антверпенцы сидят в лодочках неподвижно, прямо, даже чуть-чуть надменно. За ними сурово наблюдают няни и мамы, обучающие ребят солидной степенности, отличным, спокойным манерам.

Где уютные, оживленные брюссельские «брассери»? Их очень мало. Зато вот зал пивной просторный и высокий. Сотни, может быть, тысячи пивных кружек, среди газет, разбросанных по столам. Едва слышный шелест страниц, тихий говор.

Вероятно, Брюссель представляется антверпенцу городом южным, чересчур суматошным, шумным, легкомысленным…

Антверпен гордится не только портом. Вам скажут, что двадцатипятиэтажный дом фермерской кооперации — это первый в Европе небоскреб. Что такой искусной, как здесь, обработки алмазов нет нигде в мире, попробуйте нанести на камешек размером с песчинку пятьдесят шесть граней! Покажут образцы современной строительной техники — два туннеля под Шельдой, для пешеходов и для транспорта, и новый универсальный магазин, в который можно въехать в машине. Да, в машине — прямо на пятый этаж, где расположен гараж.

Но мне довелось заметить гордость и другого рода.

Хозяин книжного магазина сказал мне с оттенком пренебрежения:

— Книг на французском языке мы не держим.

В газетах много пишут о «языковой войне». Соседи Бельгии недоумевают: ведь до последних лет фламандцы и валлоны жили в ладу и согласии. И вдруг…

Фландрия богаче Валлонии. Плодородные илистые почвы, морские гавани обеспечили и достаток крестьянам, и преимущества для торговли. А в наше время бурно развилась промышленность Фландрии. Антверпен выпускает автомобили, суда. По количеству разных изделий Антверпен и прилегающие к нему города — на первом месте в Бельгии. Словом, Фландрия обогнала Валлонию, фламандские фирмы теснят своих валлонских конкурентов.

Больше стало фламандских книг, газет, театров.

Между тем до последних лет в Бельгии господствовал французский язык — в школах, в университетах, в учреждениях.

Фламандцы требуют равноправия и в языке и во всем остальном. Речь идет о том, чтобы предоставить обоим народам автономию, дать возможность каждому более самостоятельно управлять своими внутренними делами — образованием, здравоохранением, благоустройством и т. д. И это, конечно, правильно.

Но есть люди, которым выгодно разжигать национальное недовольство. Фламандскому рабочему твердят, что его главные враги — валлонцы. Что фламандский заводчик ему родной брат. Яд шовинизма одурманил слабые головы. Вот почему прохожий на улице, продавец в магазине отказываются отвечать вам по-французски, хотя и знают язык. А в церквах звучат призывы прямо-таки к крестовому походу против валлонцев.

Рубенс у себя дома

Проходя по главной улице, нельзя не увидеть памятник Рубенсу в сквере, возле универмага. Это несправедливый памятник. Рубенс в парадном камзоле и мантии стоит в позе придворного, собравшегося отвесить поклон.

Задерживаться тут незачем — ведь в Антверпене можно пойти в гости к Рубенсу, в его дом.

Спасибо антверпенцам: они отлично сберегли это творение великого мастера! Да, тут Рубенс проявил себя как зодчий. Дом, купленный в 1611 году, был полностью перестроен по его чертежам. Орнамент фасада легок, не назойлив. Справа и слева от входа в небольших нишах стоят бюсты великих людей античного мира, которым Рубенс так восторгался. Если внешне здание напоминает дворец вельможи, хотя и скромный по размерам, то внутри — уютное, без пышности жилище горожанина и семьянина. Гость почти сразу попадает в истинно фламандскую кухню-столовую. Очаг-исполин, вертел, поставцы, набитые посудой…

Служба надолго отрывала Рубенса от дома, от желанной работы. По поручению мадридского двора он вел переговоры с Англией, с Францией, с королевствами Севера, не раз улаживал споры, отдалял войны. Дипломатические послания, составленные Рубенсом, читаешь с наслаждением. Любое из них — шедевр ума и стиля. А владел он как фламандским, так и испанским, французским, итальянским, латынью — и к тому же с одинаковой свободой.

В гостиной хранится золотая цепь с медальоном — подарок короля Дании, один из многих знаков отличия, выпавших на долю Рубенса-дипломата. Царедворцем, любителем чинов он все же не стал. В письме к другу он признается, что «возненавидел дворы». Он узнал, «как медлительны государи, когда им приходится платить, и насколько легче им творить зло, чем добро».

А в другом письме:

«Для себя я хотел бы, чтобы весь мир был в мире и мы могли бы жить в веке золотом, а не железном».

У очага, за круглым столом друзей, вы буквально слышите эти слова хозяина дома. Здесь ближайший его поверенный археолог Пейреск, бургомистр Рококс. Здесь же побывали многие из сотен художников Антверпена — тогда подлинной столицы искусства. Угощает гостей молодая жена Рубенса, белокурая пышная фламандка Елена Фоурмен.

«Теперь, слава богу, спокойно живу с моей женой и детьми и не стремлюсь ни к чему на свете, кроме мирной жизни».

Дата этого «теперь» — 1634 год. Нет, Рубенс так и не пал ниц перед владыками.

Упорный труженик живет в этом доме. Рядом с кухней — комната, где печатались гравюры. Большой тяжелый пресс, рукоятка его до блеска обтерта руками Рубенса и его помощников. Рабочий день начинается рано, художник встает в пять часов утра. Он часто зовет позировать Елену — мы узнаем ее на многих полотнах мастера. Он, не сдерживаясь, на весь мир, всем векам сказал о своей любви.

Творения Рубенса разошлись по многим музеям, но только здесь, у его очага, видишь как бы почву гения.

Думаешь о предшественниках Рубенса, о тех, что сокрушали мертвящую иконопись средневековья, обновили искусство, открыли в него доступ солнцу, полнокровной жизни. Потоки Возрождения многообразны, и один из самых мощных — это великий труд Рубенса. Создал он так много, наследство его так многоцветно, разнообразно по темам, что мы не сразу уловим самое главное, самое характерное.

Мастер портрета? Да, Рубенс оставил нам блистательные образцы этого жанра. Он писал и коронованных особ, и простых людей. Мария Медичи, вдова французского короля… Без всякого снисхождения передал художник черты своевластия, жадности. Зато каким сочувствием согрета его «Камеристка». Обыкновенная девушка, попавшая во дворец, милая, умная, чуточку насмешливая. Ее давит кружевной воротник, ей душно среди спесивцев и лицемеров.

И вы ловите себя на странном чувстве. Кажется, вы вот-вот увидите то, что заметили сейчас ее внимательные глаза. Губы пытаются улыбнуться, а глаза невеселые. И вам тревожно за нее…

Но портретная живопись — не главное для Рубенса, хотя он читает самое сокровенное в человеке. С еще большей страстью он творит большие полотна, вобравшие много лиц, события, сочетания и столкновения характеров.

Рубенс хочет обнять все! Всю красоту, неисчерпаемость жизни во всех ее проявлениях!

У него хватает красок и широты зрения для картины «Головы негров» — удивительно современной нам, даже пророческой. Африканцы, все четыре, молодые, крепкозубые, жизнерадостные. Нет, отнюдь не рабы! А ведь в то время европеец видел только негров-невольников.

Достало у Рубенса гнева для аллегории «Ужасы войны». Прекрасен порыв женских рук, пытающихся остановить бедствие, вырвать факел у поджигателя. Злодей — сам Марс, бог войны. У его ног — тела поверженных. Венера, его возлюбленная, напрасно умоляет его пощадить людей. Другая женская фигура — это, как пояснял Рубенс, «несчастная Европа, страдающая уже много лет от грабежей, беззакония и бедствий, невыразимо мучительных для всех».

Венера, Марс — персонажи античной мифологии… Помните, соседи Рубенса, художники Голландии, изгнали их со своих полотен! Рубенс же как будто воскрешает древние скульптуры, заставляет жить и действовать богов и героев.

Но нет, он не копирует. В греческих туниках, в римских тогах — фламандки и фламандцы, полнокровные, пышнотелые, «рубенсовских форм», как принято говорить.