Неугомонные бездельники - Геннадий Михасенко

- Да так, ничего, - тихо ответил он, отпуская нос и тут же хватаясь за него, потому что кровь закапала опять. - Запнулся обо что-то и упал.

- Задери голову!.. Во. На крышу залезть сможешь!

- Смогу.

И он полез, прямо пополз по лестнице, перехватываясь одной рукой и не отрывая живота от поперечин. Я подстраховывал его снизу, рассчитывая, что, если Генка и потеряет сознание, я его удержу... Ловко он упал, на штанах и на рубахе - ни пылинки, и туфли блестят.

- Пацаны! - крикнул я. - Примите Генку!

Славка с Борькой подхватили баяниста и под девчачье оханье уложили его за трубу, головой в куцую тень. Он запнулся, объяснил я и приврал, что сам недавно так треснулся носом, что крови с пол-литра вытекло, а тут пустяк - и капли. И рассевшись вокруг Генки, мы стали, успокаивая его, вспоминать, кто, где и как падал, ссаживал кусками кожу, насквозь пропарывал ноги ржавыми гвоздями и расшибал до мозга лбы. Оказалось, что даже и Томка запнулась однажды, только после падения у нее почему-то чирей вскочил на спине, на талии, уточнила она, хихикнув и спрятав лицо в ладони. В общем, получалось, что все мы перекалечены, а двор наш не двор, а свалка, где убиться раз плюнуть, а живы мы по счастливой случайности. И тут мы - уже серьезно - давай костерить двор - такой он да сякой.

- А чего это мы расплакались? - воскликнула Мирка. - Давно бы взяли да прибрались! Дома вон каждый день метем да моем, а тут расстонались, бедненькие. Двор-то наш!

- Двор наш? - спросил Борька.

- А чей же, дядин?

- Вот именно, дядин, тетин и бабушкин, - Борька кисло ухмыльнулся. А нас по нему только гоняют, прокалывают мячи да лупят поварешками по макушкам.

И вдруг от этой стычки у меня мелькнула мысль, бьющая туда, в сторону намеченного мной освобождения, о котором с бухты-барахты мне пока не хотелось говорить.

- Не спорьте! - вмешался я. - Вы оба правы: и двор не наш, и убраться в нем надо, нарочно прямо до блеска! Чтобы сказать: наш двор - и никаких гвоздей! Мы тут хозяева!

Все уставились на меня, озадаченные таким поворотом мысли. Даже Генка приподнял голову и растерянно сказал:

- Если из-за меня, то не надо, у меня уже все.

- Лежи, лежи - из-за всех, унял я его. Так что, Союз, чистим двор?

- Ты не советуйся, а приказывай, заметил Борь ка. - Ты же ферзь, а не пешка.

- Еще не привык, я улыбнулся. Внимание! "Союзу Чести" приказываю провести операцию под названием...

- "Метла и лопата", подсказал Славка.

- ..."Метла и лопата", подхватил я. К выполнению приступить немедленно!

Борька протестующе замахал рукой и воскликнул:

- Да ты что, комиссар!.. А перекусить-то!

- Ах, да! - спохватился я под общий смех.

- Уважаемые союзнички, прошу сдать припасы! - распорядился Борька, скидывая с себя рубаху.

Все оживились и полезли кто куда: в карманы, за пазуху, в рукава, и мигом на Борькиной рубахе выросла аппетитная пирамида, которую увенчивало Томкино яблоко, такое же большое и румяное, как подаренное мне. Я даже закусил губу - могла бы позеленее выбрать! Борька ловко разделил еду на семь частей и, гадая за Славкиной спиной, раздал их.

Мне достался огурец и кусок хлеба с двумя конфетами, а Томке - огурец и бутерброд с салом. Она его тут же отдала мне, сказав, что жирное не ест, а я отдал ей обе конфеты, хотя съел бы их и сам.

Мы расселись кто как и принялись жевать, припивая воздухом.

- Пацаны, а что с Юркой-то? - спросила Мирка. - Чего молчите?

- А чего о нем говорить - предатель, - сказал я. - Если очень хотите - пожалуйста.

- Еще бы! - воскликнула Мирка. - То свой, свой был, то вдруг предатель!

- Ну, слушайте.

И я рассказал, как мы со Славкой услышали в гараже вскрик, как подкрались и застали там всю Юркину банду, как затаскивали камеры обратно и как дрались на следующий день.

- У-у, - протянула Мирка. - Я думала - так себе, а тут вон что!.. Тогда, конечно...

И больше - ни слова о Юрке.

Рядом тихо шелестели вершины тополей, выше плыли облака, а еще выше пылало солнце, и нам, приподнятым метров на шесть над землей, до всего этого было не так уж далеко.

Мы все уже съели, а продолжали сидеть, молча и расслабленно, точно убаюканные высотой, шепотом листьев и бегом облаков. Томка держалась за железное ребро конька, точно крыша могла качнуться и стряхнуть ее вниз. Люська, поджав ноги и заплетая свои безбантичные косы, смотрела далеко за мехмастерские и за железнодорожные пути, туда, где, скрытая маревом, протекала Обь. А Мирка, зажав губами фантик, пощелкивала по нему пальцем и задумчиво щурилась.

- У кого есть лишняя метла? - внезапно спросила она. - И вообще, у кого что есть?

И сразу все завозились, завздыхали, забубнили. Выяснилось, что метел у нас пять - как раз, два лома - тоже хватит, лопаты и грабли есть у всех, а вот носилок - ни одних. Мирка сказала, что добудем вещь получше носилок, и указала на Анечкину сараюшку, где пузцом вверх лежала тележка без колес, почему-то похожая на убитого гуся.

Двор я разделил так: Славке, Борьке и себе - по дому, а два остальных дома - на троих девчонок.

- А мне? - спросил Генка. Он сидел со скомканной рубахой в руках, съеженный и хмурый.

- Ты, Генк, отдохни, - сказал я.

- Или баян вынеси и давани маршик, - предложил Борька. - А мы под него метлами - шук-шук!

- Нет уж - возразил Генка. - На баяне я вам и потом могу сыграть. Я хочу метлу. Соло на метле. Дайте мне тоже дом. Кровь из носа справлюсь!.. То есть нет, кровь больше не пойдет! - И он осторожно пощупал свой тонкий, как будто прищемленный дверью носик.

- Ну, ладно. Девчонкам оставляем один. Кончите поможете нам. Все!

И мы спустились.

Генку я завел к себе Он хорошенько умылся, надел мою чуть большеватую рубашку, я взял в сенях метлу и мы отправились на свои рабочие места.

Мой участок был психически трудным тут жил Юрка Бобкин. Не чистить бы тут, а навалить бы сюда еще больше хлама, и торчи он среди чистого двора, как бельмо в глазу, чтобы все поняли, каков есть Бобкин! Но в этом же доме жили Головачевы и еще четыре семьи, так что черт с ним, с Юркой!

Справа от меня трудились девчонки, Мирка с Люськой, а Томки все не было - опять, наверно, со своей сумкой где-то промышляет. Чирей на талии!

Метла моя была новенькая, проскребала землю до черноты. Я мел от крылечек к забору и к центру. Сперва неловко было чувствовать на себе удивленные взгляды из окон, потом ничего. Пусть смотрят и радуются, что и на этот раз "для нас" и "для всех", как говорила мама, совпало. Зато скоро не совпадет, когда за чистотой двора последует его освобождение! Как "Союз Чести" найдет и решит!

Дойдя до Юркиного крыльца, я вдруг подумал, что хорошо было бы, если бы Юрка сейчас вышел и начал ехидничать над нашей уборкой: или вынес бы тряпку и предложил мне помыть их крыльцо, или бы сел на нижнюю ступеньку и давай бы пощелкивать семечки, выплевывая шелуху мне под метлу и приговаривая, мол, вот тут мети, вот тут и вот тут. Ох, и налетел бы я на него! Ох, и треснул бы его голиком по горбушке - похлеще Анечкиной поварешки!.. Но молчала квартира Бобкиных, и я аж вздохнул, жалея, что мой воинственный пыл пропадает попусту.

И вдруг вижу - влетает во двор Пальма - и обрадовался, что хоть тут сейчас душу отведу, потому что за Пальмой примчится та боевая девчонка, и я один на один проверю ее боевитость. Только собака - через забор, девчонка - в ворота, с криком:

- Пальма! Пальма!..

Увидев меня и, наверно, сразу поняв, что предстоит расквитываться, она осеклась, но не повернула назад, как было бы проще, а медленно пошла к забору. Пошел к забору и я, заметивший, в каких подсолнухах укрылась Пальма. Приподнявшись на носки и закусив палец, девчонка принялась тревожно оглядывать огородную зелень, но зелень так разнесло, что попробуй различи там что-нибудь. Я уж хотел было спросить, ну как, мол, твое самочувствие, но позади хлопнула дверь, и мы враз обернулись. Это вышел пацаненок. А я внезапно подумал, что ведь девчонка стоит одна на виду у всего чужого двора и ждет беды в любой миг, а тут еще я, храбрец, выискался. Во мне что-то дрогнуло, и я торопливо проговорил:

- Вон она, Пальма!.. Вон за подсолнухами!

- Где? - радостно встрепенулась девчонка.

- Пойдем покажу.

Я откинул калитку, схватил вдруг девчонку за руку и потянул за собой по лабиринту межгрядных тропок прямо к овчарке. Девчонка не сопротивлялась и, только увидев Пальму в двух шагах, рывком остановила меня.

- Я сама, а то еще цапнет.

Чтобы не наступить на грядку, она обняла меня за пояс, обошла, чиркнув бантом по моему носу, и, ласково поругивая собаку, прицепила ее к поводку.

Из огорода я выбрался первым и придержал калитку. Проходя, девчонка серьезно глянула на меня и сказала:

- Спасибо. Тебя как звать?

- Вовка.

- А меня Марийка.

Мы бы наверняка еще о чем-нибудь поговорили, но Пальма дернула и, как строгая мамаша, потянула Марийку за руку прочь от внезапного и, может быть, рискованного знакомства. Когда они скрылись за воротами, я сообразил, что на Марийке был сарафан с такими большими красно-белыми клетками, что хоть играй на нем в шахматы.