Газета День Литературы # 128 (2007 4) - Газета День Литературы

Едва ли не в каждой квартире

Врубают мой хрип... Это как?!

Добавлю еще по секрету,

Что плёнкой с концертом моим

Легко опоясать планету.

Куда там Кобзонам твоим!

Но это я так, для тебя лишь, –

Он вновь переходит на "ты", –

Ту плёнку, как шлем, не напялишь

От ругани и клеветы.

Вот вывод обидный и странный,

Что сделал известный поэт:

Мол, в песнях моих без гитары

Души поэтической нет.

И с рифмой не всё слава Богу –

Глагольна, проста и т.д.

"Кричу" и "торчу", дескать плохо.

А "Оза" – "стервоза" шедевр?

Вот так мои стоны, печали

Поэт разложил по частям.

Чего же мне ждать от печати,

Которая служит властям?

Я вставил: – Знакомое что-то...

Он тотчас почуял подвох:

– На сцене б сыграл идиота,

Но в жизни... Ну, что я вам – лох?

И хмыкнул: – Прелестная пара –

Чудак-неврастеник и я.

Такой себе Чацкий с гитарой.

Нет, друг, это роль не моя.

На людях я холодно-вежлив,

Как опытный снайпер в бою.

Словесным поносом не грешен

И власти, заметь, признаю.

Но только... не лица у власти.

Никак не пойму до сих пор,

Какой они веры и масти

Но это... иной разговор.

А в общем-то некуда деться

От выбора: лгать или клясть.

Хотите, дам серию лекций

На тему "Художник и власть?"

О, это – мудрёная сфера,

Хоть правда, похоже одна:

Художнику высшая мера

Авансом в ней предрешена.

Бунтарь обречён на свободу

В тюрьме иль в петле умереть.

Холуй ненавистен народу.

А чем это лучше, чем смерть?

В раздумьях над этим предметом

Я смерть бунтаря выбирал,

И мысленно два пистолета

К дуэли не раз примерял.

Но, чувствуя холод металла,

Твердил я себе как урок:

Не хочешь хулы иль опалы –

Будь дальше от власти, дружок.

Но бьют и нейтралов жестоко...

Недаром почти без грехов

Поэты уходят до срока

В тот мир, где не пишут стихов.

Быть белой вороной негоже,

Хвалим ли ты или браним.

А я задержался, похоже...

Но этот дефект устраним.

Он с деланно вялой зевотой

Умолк, прикрывая глаза,

Как будто интимное что-то

Чужому случайно сказал.

.....................

И тут же спохватисто бросил,

Да так, будто губы ожгло:

"Слышь, публика зрелища просит,

А, значится, время пошло".

И, вслушавшись в гомон застенный,

Звучавший все громче теперь,

Коротким тычком, как поленом,

Толкнул тяжеленную дверь.

И в ноздри пахнуло чуть кислым

И жарким застольным душком,

Когда уже дым коромыслом,

А кое-кто и под хмельком.

Все ж гостя там сторожко ждали.

Лишь он посмотрел на часы,

Как рюмочный звон и медальный

Покрыли густые басы.

– Давай-ка, Володя.

– Попросим!

– Устрой-ка душе выходной.

И двое вдруг кепками – оземь:

– А, мо, под кураж – по одной?

И он, расставляя два пальца,

По горлу чертил: мол, не пью.

Боясь оголтело попасться,

Как в омут, в своё дежавю.

Сюжетец затасканный, старый...

Случалось ему (и не раз)

Стоять одиноко с гитарой

В плену вожделеющих глаз.

Подальше от этого плена!

Он сбросил гитару с плеча,

Поставил её на колено:

"С чего, подскажите, начать?"

И кто-то на басовой ноте

Сказал, как пальнул в тишину:

"Здесь есть те, кто выжил на фронте,

Давай-ка, дружок, про войну.

***

"Почему всё не так?

Вроде всё – как всегда:

То же небо – опять голубое.

Тот же лес, тот же воздух

и та же вода.

Только он не вернулся из боя."

Он негромко запел,

Не запел – застонал.

Стали сразу суровее лица.

И в застольный уют

Вдруг ворвалась война,

Как в окно, – ошалелая птица.

Стала комната

Тесной землянкой сырой,

Стул в середке – походной треногой.

А на нём – не актёр,

А дружок фронтовой.

Ну точь в точь. И живой, слава Богу.

Но стекает по струнам

Гитары печаль.

Горе в голосе друга такое,

Что догадкой в мозгу

Начинает стучать:

"Это он не вернулся из боя!

Это он жизнь за друга

В бою положил,

Приняв пулю шальную на вздохе.

А сейчас лишь по случаю

В песне ожил,

Воскрешая нам образ эпохи".

Но уж чёрная тень

Вдруг ложится на стол.

И поникли от тяжести плечи.

Да, на братских могилах

Не ставят крестов.

Ну, а если поставят, то легче?

"Ох, не легче, браток, –

Кто-то шумно вздохнул. –

Крест, он что? Разве лечит от боли?

Горе вот оно где", –

И пиджак расстегнул,

Грудь потёр онемевшей ладонью.

...Ай да публика!

Каждый по виду – кремень,

В чьё нутро – ни щелей, ни отдушин.

А попробуй коснись,

За живое задень,

И увидишь ранимые души.

Он – увидел. И понял:

Вот шанс рассказать –

Пусть келейно и пусть по заказу,

Не на ленте магнитной,

А глядя в глаза,

Всё, что знал о войне. Всё и сразу.

И, как в песне своей же,

Шагнув с колеи,

Он затронул такие сюжеты,

Про такую войну и такие бои,

О которых не пишут газеты.

В той войне театрально

"Ура!" не кричат,

Нет героев парадно-отважных.

Там идет на прорыв

В штыковую штрафбат,

Как на смерть, –

Молчаливо и страшно.

Там не только "Вперед",

А "Ни шагу назад!"

Там порою ни фронта, ни тыла.

За спиной заградительный

Замер отряд.

Смотрит жестко, прицельно,

в затылок.

Ну а тех, кто сломался, –

Лицом на восток

И под залп специального взвода.

...Но всегда есть один,

Он не жмёт на курок.

Кто он? – Враг? Или совесть народа?

Ох уж эти вопросы беды и вины!...

Кто сказал, что чужда им эстрада?

В его песнях – не желчь,

Не изнанка войны,

А одна лишь суровая правда.

Только где же её,

Эту правду, нашёл

Он, не нюхавший пороха даже?

Всем понятно:

Кто ада войны не прошёл,

Так о ней не споёт и не скажет.

Что ж, хороший вопрос.

И его самого