Газета День Литературы # 128 (2007 4) - Газета День Литературы

Вот под щипками-ударами

Пласт, им обрушенный, лёг...

Пел он под стоны гитарные,

Будто рубил уголёк.

И перед нашими взорами

Мрак преисподней вставал.

Чёрное золото. Чёрное...

Уголь и кровь – пополам.

Вслед за словесною замятью

Вмиг оживало быльё.

Каждый в закраину памяти

Что-то упрятал своё:

Мат вперемешку со стонами

От тесноты и жары.

Тёмные норы кротовые,

Дух изопревшей коры.

Лица, надзоркой размытые.

С рельсов сошедший вагон

И с головою разбитою

В луже крови – коногон.

Кто-то припомнил по случаю

Невероятный каприз

Доли забойщика Кучера

С шахты "Наклонная-бис".

Он под завала раскатами,

Чуя погибель нутром,

Руку, пластами зажатую,

Сам отрубил топором.

...Сказы и были шахтерские,

Сколько там крови и бед!

Штольнями тысячевёрстными

Тянется горький их след.

Только на шахтах замечено:

Будь здесь любая беда,

Вслух о смертях и увечьях

Не говорят никогда.

Здесь и в поминки, по малости

Выпив в кругу на "коня",

Горю, равно как и жалости,

Не поддавался горняк.

Но, и напившись мертвецки, он

Пел, на кулак опершись,

Песню про степи донецкие,

Тост повторяя "За жизнь!"

Вот и сейчас, в этой комнате,

Под энергический бас

С первым припевом о золоте

Что-то менялося в нас.

Ясно, лучисто – как в юности –

Преображались глаза.

В них – вместо хмурой угрюмости

Вдруг загорался азарт.

Видано ль? Баловень публики,

Полуопальный поэт

Хоть и за кровные рублики

С ними почти tеt-а-tеt.

"Взорвано,

уложено,

сколото..."

Парень, гляди-ко ты, наш.

Словом весомым, как молотом,

Лупит, нащупав кливаж

Вы, мол, кромешные дьяволы,

Чрево терзая Земли,

Шарик, как мяч, продырявили,

А залатать не смогли.

Божьего страха не чувствуя,

С адом на самой меже

Роете Землю без устали,

Чтоб не копаться в душе.

Да и кого это трогает,

Мрачно там или светло.

Живы одной вы тревогою:

Дать только б людям тепло.

"Взорвано,

уложено,

сколото..."

Ритму стиха в унисон

Кровь, как горячее золото,

Бухает гулко в висок...

Но уже в мелкое крошево

Хриплый рассыпался бас.

Будто бы в лаве заброшенной

С шорохом сдвинулся пласт.

И в наступившем молчании

В диво себе самому

Кто-то утробным молчанием

Выдал протяжное "У-у-у!"

Вслед ему стол завороженный

Охнул. Да так глубоко,

Что даже люстры вдруг ожили

Звонами под потолком.

– Здорово! Песня – фартовая.

– Верно, что мы ради всех

Уголь ворочаем тоннами.

– Выпить за это не грех.

Тут же застолье матёрое

Вмиг обступило певца:

– Дёрни, дружище, с шахтёрами...

– Водочки или винца?

Но, искривясь от смущения,

Гость покраснел до ушей:

– Временно на излечении.

Питух был. И вообще...

Есть у эстрадников правило:

Принял на грудь – так не пой.

Сцена для нас то же самое,

Что для шахтёров забой.

– Ну, не блажи ты про старое!

Друг ты нам или не друг? –

Бард отмахнулся гитарою,

Как от назойливых мух:

– Я ж вам про игрища с Бахусом

Выдал свой стыдный секрет.

Вы вот скажите: под градусом

В лаву спускаетесь? Нет?

То-то же. Здесь я работаю,

Значит, хмельным не дурю.

Пейте, гуляйте с охотою,

Я же пока покурю.

И, поманив меня, быстро он

Вышел за дверь из игры.

Вслед ему пробочным выстрелом

Хлопнул шампанского взрыв...

***

Мы молча стоим на балконе.

Прохладно. Немного сквозит.

Он бережно прячет в ладонях

Горящую спичку. Дымит.

Скупой маячок сигареты

То рдеет, то гаснет во тьме.

С вопросом, участьем согретым,

Он взгляд заостряет на мне.

– Ты, вижу, не куришь? Похвально.

А мне, извини, невтерпёж.

От чуткости вашей повальной.

Не то что закуришь – запьёшь.

Да ты не кривись. Не ханжа я.

Сам в лоск напивался, бузя.

Но сопли насчет "уважаешь?",

Поверь, не прощал и друзьям.

Друзьям, повторяю. А эти...

Ну, с виду – свои мужики.

Но, как там поют в оперетте,

"Они от меня далеки".

И завтра в похмелье зелёном

Солгут, не меняясь в лице:

Мол, песельник, всеми хвалёный,

Давал "под парами" концерт.

По жизни от сплетен и слухов

Принял я вагон оплеух.

Слыхал о беззубых старухах?

Вот эти – страшнее старух.

А впрочем, пошли они в с...ку!

Бессмертие требует жертв. –

Он, будто настроясь на драку,

Поддёрнул подкову манжет.

И без перехода – как в прорубь:

– Сердечко булгачит, небось?

Скажи начистую мне, голубь,

Ты – гость или... вроде бы гость?

Задеть столь обидным намёком

Нельзя лишь того, кто оттоль.

И я со смущённым упрёком

Отверг неприглядную роль.

– Не в каждом прохожем, Володя,

Сидит кэгэбист или мент.

Укор не по адресу вроде:

Газетчик я. Вот документ.

– Ах, вот как?

Скандальнейший случай.

Ну, надо же так оплошать!

В такой атмосфере паучьей

Глядишь, заподозришь и мать.

А, впрочем, прости за укоры

И лучше давай-ка на "вы".

Вступать с вашим братом

в разборы –

Совсем не иметь головы.

И что-то в беседе сломилось,

Как пламя свечи на ветру ...

– За что же такая немилость

К собратьям моим по перу?

Да, в прессе, увы, не без хлама,

Но в ней даже брань и хула

Для вашего брата – реклама,

Какой бы она ни была.

Ведь ругань лишь слабого бесит,

В ней есть потаённый резон.

Скандальчиком лёгоньким в прессе

Не брезговал даже Кобзон.

– Э, бросьте! – Он тушит окурок.

– По вашей печати, дружок,

Я – бард приблатнённых и урок,

Фальшивый хрипун и пижон.

А в общем – кумир подворотни,

Играющий "под пахана".

Но вы, кому пел я сегодня,

Вы что, извините, – шпана?

Я – гость очень редкий в эфире,

Но то, что – украдкой пока –

Едва ли не в каждой квартире