Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен

Мы поцеловались, потом еще раз, она, несомненно, решила затолкать свой длинный горячий язык поглубже в мою глотку.

— Я не могу дышать, — попытался сказать я.

Она вытащила язык (мне пришло на ум, что — если потушить, нарезать ломтиками и превратить в заливное — из него бы получилось отличное мясо для салата) и вполголоса прошептала:

— Это любовь, детка, любовь. Неужели ты не любишь меня? По-настоящему?

Я плавно скользнул одной рукой вверх по ее ноге, заключенной в оболочку шелкового белого чулка. Чем выше я поднимался, тем более влажным он становился, пока…

— О, Орландо, детка…

Она снова приблизила свое лицо к моему, и поцелуй возобновился.

— Люби меня, о, люби меня! — пронзительно кричала она в промежутках между засосами и прикусываниями.

Я вытянулся вверх и упал вниз, прямо на ее платье, обнажив соблазнительную грудь в форме шара, она была такой спелой и полной, почти твердой, жесткий маленький сосок стоял на своем орсхово-коричнсвом ореоле. Тотчас же она начала массировать его своей левой рукой.

— Разве не я собирался сделать это? — сказал я. Затем она неожиданно обнажила еще одну грудь и начала

стонать низким, монотонным голосом. Я неожиданно подумал об отеле Фуллера и старой мисс Батли-Баттерс, воспоминания которой о сводящем с ума желании в полночь в Кью-Гарденз, со Стенли Болдуином вызывали у нее «чувства», и чьи деньги позволили мне купить Il Bistro. Был ли сарказм в том, что сейчас со мной на диване также происходит сексуальное самоудовлетворение? Насколько я знаю моего отца, у нее в любом случае не могло быть другого выбора. Но нет…

— Давай вниз, — помурлыкала она между строфами своей маленькой любовной песенки, — сделай это для меня там внизу — о!..

Мягко, удивляя сам себя своей нежностью, — или это могло быть хитростью? — я потянул за ее трусики и спустил их вниз по бедрам. Я уловил влажный порыв «Nuit d'Amour» снова, на этот раз смешанный с кисло-сладким запахом талька.

— Да, да, Орландо, да…

Я положил ладонь своей руки на ее округлый mons veneris[127] и решительно нажал на него. Затем, неожиданно обеспокоившись, что успокоительное, которое я подсыпал ей в вино, может скоро подействовать — так как я хотел погрузить ее в сладчайший, самый очаровательный обморок удовольствий до того, как она умрет — я отдернул свою руку и проверил время по часам.

— Несколько минут, — прошептал я, не намереваясь сказать это слишком громко.

Она прекратила стонать и подняла свою взъерошенную голову.

— Что? Несколько минут до чего?

— Минут — всего несколько — я не могу больше сдерживаться, Лидия — я в огне. Я сгораю от сумасшедшего желания…

Голова снова упала на подлокотник дивана с небольшим стуком.

— Мой малыш действительно меня любит, — сказала она.

Меньше, нем можно представить, конечно же!

Я снова положил свою руку на горячую, волосатую горку и начал снова нажимать. Для хорошего такта я засунул туда большой палец и подвигал им туда и обратно, что, я был уверен, должно было быть мучительно-сладким методом, но через двенадцать секунд или около того это начинало вызывать болезненные ощущения.

Я слышал, как она подала небольшой знак.

— Ох.

— Что «ох»?

— Ничего. Честно, ничего.

— Что? Ради небес, скажи мне, Лидия.

— Я не хочу ранить твоих чувств, Орландо, — сказала она — по моему опыту, это неизбежно произойдет, если я так сделаю — но, как сказать, ты немного маловат, детка? Если ты знаешь, что я имею в виду. Я знаю, говорят, что размер не имеет значения, что некоторые мужчины с висящим, словно полевая мышь, могут творить чудеса, но…

— Это не мой член, глупая ты женщина. Это мой большой палец…

Я вскочил на колени и сорвал вниз свои трусы.

— А теперь это, — сказал я, — мой член.

Она снова подняла голову, и я увидел ее атласно-голубые глаза, расширившиеся от изумления и восхищения. Как Мастер Эгберт описал его? — да — мой «спелый молодой член», вот те самые его слова. Несомненно, Лидия Малоун была так же впечатлена, как и Мастер Эгберт — и мисс Батли-Баттерс, правда, она называла его «мой ванька-встанька».

— О! — воскликнула она с явным облегчением, — какая же я дура.

Я снова положил ее голову на подлокотник дивана и забрался на нее, накрыв ее тело своим. Она сделала несколько неглубоких быстрых вдохов и толкнула свои твердые груди в мое лицо, сосками прямо в глаза, которые едва удалось вовремя закрыть. Я мог бы и ослепнуть. Затем она сползла назад движением, напоминающим обморок или внезапную слабость, и глянцевые темно-красные губы приоткрылись.

Времени не осталось!

— Я чувствую себя сонной, — сказала она.

— Ты чувствуешь себя горячей, сексуальной и полной любви.

— А ты от секса становишься сонным?

— Расслабься, детка, — прошептал я, переходя на ее абсурдное, целлулоидное местное наречие шлюхи. — Расслабься и получай удовольствие.

Я поднялся на локтях, потянулся вперед и впился в ее губы долгим поцелуем. Я ущипнул ее за сосок левой груди. Я придавил своим коленом ее пах и начал тереться.

— Мммм, это мило.

— Мило?

— Мммм.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе сладко?

— Сладко словно сахар, — промурлыкала она. Затем она начала храпеть.

Через несколько минут она была раздета и лежала в холодильной камере сбоку от моего отца; через несколько часов она будет ледяным камнем смерти.

Я немного отвлекся от нападения Артуро Трогвилла на мое искусство, так как некоторое время заняло описание убийства моего отца и Лидии Малоун, но теперь, свободный от их надоедливого присутствия, я опять приступаю к этому. Ни Жак, ни Жанна, казалось, не думали, что Трогвилл и его мнение представляли собой такую уж крайнюю важность, но вот я не мог думать иначе. Более того, я открыто признаюсь, что глубоко внутри меня было свербящее чувство несправедливости, которое требовало мести — подтверждения, так сказать, моего мастерства перед лицом предвзятого мнения.

Затем мне пришла в голову мысль — почему бы не собрать их всех вместе, критиков и эскорт их сопровождающих, и дать им своего рода фестиваль — бесплатный фестиваль! — и, таким образом, показать свое кулинарное умение; разве после этого будет возможным дальнейшее брюзжание? Я дам им свое Жаркое из филейной части с персиком и начинкой из кумквата и шикарные Розетки из ягненка, начиненные оливками и миндалем.

Жаркое из филейной части с персиком и начинкой из кумквата

1 филейная часть свинины весом 3 1/2 фунта (1,6 килограмма), без костей

2 побега шалфея

Крепкий бульон из костей или белое вино для матирования

ДЛЯ НАЧИНКИ:

1 луковица, очищенная и порезанная

6 свежих кумкватов, окоренных

2 персика, без кожицы и без косточек

3 унции (85 грамм) свежих панировочных сухарей из белого хлеба

1 зубец чеснока, очищенный и растолченный

Соль и перец по вкусу

Порежьте филейную часть и избавьтесь от лишнего жира. Порежьте персики и кумкваты вместе с луком. Добавьте панировочные сухари, чеснок, соль и перец по вкусу и хорошо перемешайте. Острым ножом сделайте длинный узкий продольный надрез в филейной части свинины и раскройте его по всей длине. Размажьте начинку по мясу. Затем заверните его и перевяжите с интервалами, убедившись, что начинка не вылезает наружу.

Предварительно нагрейте духовку до 180 °C/350° F, поставив регулятор газа на отметку 4. В глубокой сковороде прожарьте филе — без масла — до тех пор, пока оно не станет клейким и коричневым. Положите побеги шалфея в смазанную жиром нагревшуюся оловянную посуду и положите сверху филе. Запекайте около двух часов, пока не приготовите блюдо должным образом.

Уберите филе из посуды и сохраняйте его теплым. Удалите излишки жира и матируйте с помощью крепкого бульона из костей или белого вина. Прокипятите и процедите в соуснике. Вылейте его на филе, прежде чем подать. Нарежьте на столе.

Розетка из ягненка, начиненная оливками и миндалем

Одно плечо ягненка весом около 3–4 фунтов (1,35-1,8 килограмм) без костей

ДЛЯ НАЧИНКИ:

4 унции (110 грамм) свежих панировочных сухарей из белого хлеба

1 столовая ложка оливкового масла

1 маленькая луковица, очищенная и порезанная

10 черных оливок без косточек

2 столовые ложки молотого миндаля

2 зубца чеснока, очищенные и порезанные 2 сушеных помидора, мелко нарезанных 1 чайная ложка смеси трав

Разогрейте духовку до 220 °C/425°F выставив уровень газа на отметку 7.