Неизвестный Гитлер - Юрий Воробьевский

Кстати, Валгалла и обозначает: чертог мертвых.

Война как жертвоприношение

Жрецы внимательно наблюдали за небосводом. Они ждали. После двухмесячного отсутствия появлялся Небесный Змей. Так индейцы называли Венеру. Они знали: теперь боги требуют крови. Начиналась война. Ее главной целью всегда было жертвоприношение… Когда Гитлер говорил, что главной целью политики является война, похоже, он имел в виду то же самое.

Только ацтеки ежегодно приносили до тридцати тысяч жертв… Особое место в подобных культах занимали заклания собственных детей. Так было не только в Южной Америке. Ритуальные человекоубийства практиковались в Карфагене и других странах древнего семитского мира…

Пророк Давид свидетельствует об отпавшем от Бога народе: «…и приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам; проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых принесли в жертву идолам Ханаанским, — осквернилась земля кровью» (Пс. 35, 38).

Во время одного из грандиозных нацистских мероприятий из тел сидящих на трибунах детей составили обращение к фюреру: мы все принадлежим тебе… Так подрастающему поколению Третьего рейха внушалось, что оно должно быть верно фюреру — до смерти.

Страшный, буквальный смысл этих слов до поры до времени не осознавал никто. Вслух ведь говорилось только о здоровье и силе.

С приходом нацистов к власти ассигнования на медицину выросли в десять раз. Пафос жизни, казалось, отразился даже в структуре гестапо: в тайной полиции был создан отдел по борьбе с гомосексуализмом и абортами.

Нацистская пропаганда уверяла, что за счет усилий медиков в Германии родилось на миллион детей больше. Указ Гиммлера, датированный октябрем 1939 года, убеждал эсэсовцев зачинать детей перед уходом на войну. При этом каждый член ордена должен был отчислять часть жалованья на содержание родильных домов. Особое бремя падало на холостяков.

«Баварская Венера»: обнаженная натура как голая истина

Гитлер награждал многодетных матерей почетными крестами. Гиммлер нередко сам становился крестным отцом младенцев, родившихся с ним в один день. Было неважно — появился ли на свет младенец в законном браке или нет.

Рейхсфюрер СС называл моногамию игрой христианской церкви: «Когда мужчина вынужден всю жизнь жить с одной женой, он начинает изменять ей, а потом превращается в лицемера… В результате между партнерами возникает отчуждение. Они избегают объятий друг друга и, в конечном счете, перестают производить детей. Именно по этой причине миллионы детей так и не появились на свет — детей, которые так нужны нации…»

Немецкие специалисты определили: после войны 3–4 миллиона женщин останется незамужними. Гитлер заметил, что если пересчитать на дивизии, то такой потери «наш народ просто не вынесет». В меморандуме Бормана с канцеляристской точностью был разработан порядок ходатайств и оформления брачных отношений не только с одной, но и со второй женой. Чтобы как-то утешить первую, как правило, «старую» жену, Гиммлер предложил ввести для нее титул «Domina» (госпожа, хозяйка).

Кавалеры боевых наград смотрели на свои Золотые Германские, Рыцарские, Железные кресты, на знаки «За рукопашный бой в серебре и золоте» и уже представляли свою будущую счастливую жизнь рядом с юными, белокурыми, покорными подругами. Они помнили слова фюрера, обещавшего героям все преимущества по сравнению с гражданскими лицами: «Лучшему воину достается самая красивая женщина». «Борьба и любовь, — рассуждал в вагнерианском стиле Гитлер, — всегда были связаны друг с другом. Пусть обыватель радуется, получив то, что ему достанется».

Идеал покорной женщины воспели художники рейха. Среди картин, лично отобранных Гитлером для резиденции Бергхофа, были «Баварская Венера» (изображает отправляющуюся в постель и снимающую шерстяные носочки — последнее, что на ней осталось — белокурую девушку) и «Леда и лебедь» (беспомощую девушку насилует огромный лебедь, призванный, видимо, вызывать ассоциации с мужественным Лоэнгрином).

Постепенно полигамия должна была стать не только наградой, но и обычным явлением. Гражданка рейха (замужняя или нет — не важно) обязана до 35 лет произвести четырех безупречных в расовом отношении детей.

«Каждая семья, уже имеющая четырех детей, должна предоставить мужу возможность для этой акции» (имелась в виду «акция на стороне»), — это уже алкоголик Кальтенбруннер возбудился.

Гиммлер «распорядился, чтобы сотрудники общества Аненэрбе подготовили исследование с длинным и странным названием: «Жизнеописание великих людей, которым обязаны Германия и Европа, которые имели внебрачное происхождение либо были поздними детьми в многодетных семьях» [4].

Ученые «Наследия предков», словно валькирии на поле боя, собирали в истории души героев для пропагандистской Валгаллы. Павшие должны были стать образцом для пока еще живых. Вдохнуть в них огонь мужества. И вдохновить на смерть.

Демографическая, социальная политика III рейха цвела улыбками и звучала детскими голосами пропагандистских фильмов. Но она только казалась жизнелюбивой — как и биография Гёте. Ее задачей было наиболее продуктивное выращивание скота для жертвоприношений. Назвав бойню «алтарем отечества», на смерть гнали и своих, и чужих.[47]

Уже знакомый нам Йорг Ланц фон Либенфельс писал о необходимости генетической селекции, стерилизации, депортации неполноценных и даже об уничтожении целых групп посредством непосильного труда или же прямого убийства. «Приносите жертвоприношения Фрейру, вы, дети богов! — заклинал Либенфельс. — Положите на алтарь детей тьмы!»

Когда в октябре 1941 года Гитлеру доложили о больших потерях среди молодых офицеров на Восточном фронте, он спокойно ответил: «Но ведь для этого молодежь там и нужна!»

Блеск траурных митингов как бы «создавал рекламу смерти». «С этим же эстетическим почитанием смерти связана и любовь к ночи. Все время горели факелы, костры, огненные колеса, которые, по утверждению тоталитарных мастеров создания нужного настроения, якобы воспевали жизнь. На самом же деле они своим пафосом подчеркивали, что жизнь человеческая мало чего стоит на фоне апокалиптических образов, трепета перед всемирным пожаром, которому они придавали некий возвышенный смысл, и картин гибели, в том числе и собственной».

Вот нацисты запели гимн «Взвивайся пламя». И оно взвилось. Над всей Европой.

В самом деле: хотя смерть порой довольно убедительно прикидывалась жизнью, она оставалась верна себе.

Почему эсэсовских медиков так интересовал механизм зачатия близнецов? Их изучение проводилось в концлагерях доктором Менгеле все для того же. В целях ускоренного воспроизводства боеспособных немцев.

Подспудное понимание войны как жертвоприношения сквозит уже в «Майн кампф». Вот чем «откупался» ее автор от демона: «Земля, на которой германские крестьянские поколения издавна рожали своих могучих сыновей, одобрит ввод в бой нынешних сыновей, а ответственных государственных мужей, хотя и преследуемых в настоящее время, в будущем оправдают от вины в убийстве и жертвоприношении народа».

Казалось, некие таинственные силы, которым приносились жертвы, принимали их благосклонно. И помогали. О десятилетней эпохе удивительных успехов, ликования и массовой эйфории сам Гитлер говорил, что она была «не просто человеческим творением». Это точно.

Но неужели в XX веке кто-то еще мог мыслить так, как жрецы ацтеков? Как во времена Карфагена? Ныне у войны, кажется, совсем другие побудительные мотивы. Вождь может думать о своем месте в истории, капиталист — о прибылях, генерал — о долге перед Родиной, солдат — о защите семьи. А то, что война — это жертвоприношение…

Но если Гитлер действительно был одержим демоном?! Тогда им двигали особые мотивации. Демонический мир вполне мог сделать ему важную подсказку. Нашептать о смысле «строительной жертвы» в основание III рейха.

Обожаемый фюрером Наполеон тоже боролся за максимальное человекоубийство. Пишут ведь: «Когда после 1812 года императору изменила удача, он все же имел сколько угодно возможностей заключить мир со своими врагами на вполне приемлемых для себя условиях, сохранить трон и спокойно править Францией — это был вариант вполне сообразный с внешними требованиями, но не с требованиями «демона» Наполеона, которому нужны были только победы, ничья его не устраивала… Общее у всех «демонических» личностей одно: голос «демона» значит для них больше, чем соображения здравого смысла, инстинкт самосохранения, общепринятые нормы поведения, требования долга и т. п. «Демон» может быть заодно с этими соображениями и требованиями, но все равно он сильнее. В случае конфликта мотивов обладатель «демона» (хотя кто кем обладает? — Ю.В.) отдает предпочтение тому, что он нашептывает» [25-2][48].