Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время - Коллектив авторов

В историографии многократно подчеркивалось, что катализатором процесса этнического самоопределения и формирования патриотических идей выступали наличие внешнего врага и политический кризис, связанный с возможной потерей суверенитета37. В случае с Бургундским государством таким внешним врагом являлось Французское королевство. Во всяком случае, герцоги и их советники именно в нем видели главную угрозу и пытались убедить в этом всех подданных. Призывая сословия оказать финансовую помощь Карлу Смелому, канцлер Югоне отмечает, что деньги нужны для противостояния врагам-французам (ennemis les Franchois), питающим ненависть по отношению к подданным герцога38, непредсказуемому королю Франции, который постоянно имеет наготове армию и стремится «разрушить наше общее дело» (destruction de nostre chose publique), поработить подданных герцога и лишить их традиционных свобод39. Именно французский король Людовик XI предстает в речи Югоне, да и во многих бургундских сочинениях, как главный враг не только герцога, но и всего Бургундского государства. Нагнетая обстановку, канцлер перечисляет все неблаговидные поступки короля еще со времени его пребывания при Бургундском дворе, куда он бежал после ссоры с отцом в 1456 г.40 Он продемонстрировал неблагодарность к представителям Бургундского дома, приютившего его в трудную минуту41, использовал свою хитрость (канцлер сравнивает короля с лисом42), чтобы поссорить Филиппа Доброго с сыном и внести смуту в их окружение. Затем, став королем, он продолжил вести двойную игру, поддерживая то одну сторону, то другую, развязал войну против своего брата и герцога Бретонского, против их союзника, герцога Бургундского. Для этого Людовик XI, по словам Югоне, выступил на стороне противников английского короля Эдуарда IV (шурина Карла Смелого) и направил флот графа Уорика на разграбление кораблей бургундских купцов. Более того, канцлер обвиняет короля в отравлении своего брата Карла43. Вся политика короля, как утверждал Югоне, носит исключительно антибургундский характер. Причем, по его мнению, война с королем Франции касается не столько герцога, сколько его подданных, так как герцог может потерять лишь одно из своих владений и титул графа, что произойдет в любом случае, ибо человек смертен, в то время как подданные Карла могут лишиться той жизни и благополучия, которыми они наслаждались со времен их дедов и прадедов, и попасть в рабство44. Свободы и привилегии, которыми пользуются подданные герцогов Бургундских, противопоставляются «рабству», в котором пребывают подданные французского короля, вынужденные платить многочисленные постоянные налоги и содержать постоянную армию45. Канцлер Югоне сообщает депутатам, что герцог подвергает себя опасности на полях сражения, чтобы обезопасить свой народ от врага. Призывая сословия согласиться на предоставление субсидии герцогу, Гийом Югоне обращает внимание депутатов на то, что эти деньги необходимы для поддержания «общего дела» (chose publique), а не для каких-либо частных предприятий герцога. Герцог, по мнению канцлера, в данном случае печется об интересах государства, которое рассматривается не как его личная собственность, а как «дело общественное», которому угрожает враг-тиран, держащий в рабстве даже своих собственных подданных.

Эта речь канцлера Югоне, безусловно, объяснялась определенными обстоятельствами – нехваткой денежных средств в казне для ведения войн как против короля, так и других противников. Однако обращают на себя внимание несколько моментов. Во-первых, тщательное знакомство бургундского чиновника с налоговой системой Французского королевства, как, впрочем, и с организацией постоянной армии. Дело в том, что ни постоянных налогов, ни постоянной армии в Бургундском государстве не было. В то же время выступление канцлера состоялось в апреле 1473 г.46. К концу этого года герцог Бургундский намеревался стать королем47, в связи с чем он готовил важные реформы для реорганизации системы юстиции, армии, возможно, и налогов. Не только канцлер, как один из главных сподвижников Карла Смелого, но и некоторые бургундские хронисты демонстрируют свою осведомленность в организации военной службы в королевстве48. Ордонансные роты были созданы еще в 1470 г.49, однако той финансовой базы, которая, по мнению Оливье де Ла Марша, заключалась в системе постоянных налогов, герцогу Бургундскому так и не удалось создать50. С этим связаны постоянные обращения к сословиям, одним из которых является речь канцлера Югоне.

Другое чрезвычайно важное ее значение заключалось в стремлении герцогской власти продемонстрировать единство всех объединенных ею земель под эгидой бургундской династии Валуа. Бургундский дом, как следует из официальной концепции, озвученной Югоне, объединил их по праву законного наследования, по естественному праву, а значит, герцог является естественным сеньором каждой из них. И в этом качестве он защищает интересы своих подданных, из какого бы региона Бургундского государства они не происходили (он упоминает помимо Фландрии и Намюр, и Эно, и Люксембург, и Бургундию). При этом интересы «общего дела», то есть государства, ставятся превыше всего51. В то же время и подданные должны ставить их выше своих частных интересов. Иными словами, выступление Югоне перед представителями сословий показало, что помимо исторической аргументации, заключавшейся в доказательстве принадлежности к некогда единому политическому образованию, власть пыталась выдвинуть на первый план концепцию верности правящей династии и защиты интересов государства как идею, объединяющую всех подданных герцога. Канцлер не использует в своем выступлении слов «бургундский» (кроме как по отношению к герцогам), «бургундцы», – ему достаточно определения «подданные нашего сеньора герцога» для идентификации населения Бургундского государства. Однако очевидно, что главными противниками подданных герцога являются «французы».

Несомненно, речи канцлера Югоне и герцога были обращены к довольно узкому слою бургундского общества, поэтому проблематично говорить об усвоении этих идей всеми подданными Бургундского дома. В связи с этим встает вопрос о том, как воспринимался этот посыл власти бургундской элитой и придворным обществом, в которое входили и бургундские интеллектуалы.

Надо сказать, что интеллектуалы при бургундском дворе активно включились в антифранцузскую борьбу. Бургундская литература и историография ко времени правления Карла Смелого оказались вовлечены в конфликт с французскими авторами и ориентированы на отстаивание интересов своей общности. Этот процесс начался сразу после убийства Жана Бесстрашного – события, которое выступило катализатором как политического разрыва между Французским и Бургундским домами, так и, как оказалось, литературного конфликта, продемонстрировавшего возможность использования различных жанров в политической пропаганде.

Впрочем, позиция бургундских авторов и бургундской элиты по рассматриваемому вопросу была неоднозначной, как и по другим важным проблемам официальной пропаганды, – например, по поводу власти герцога в государстве, его независимости от короля Франции и императора Священной Римской империи52. Если они сходились в том, что герцог выступал гарантом общего блага подданных, естественным сеньором, объединившим все земли по праву наследования, то вопрос о франко-бургундских отношениях решался исходя из политической позиции каждого конкретного автора. Было бы неосмотрительно утверждать, что все бургундские авторы настаивали на независимости Бургундии и особом статусе подданных герцогов, их принадлежности к единой общности, иной, чем французская. Этого нельзя сказать и о бургундской придворной элите. При бургундском дворе существовали разные точки зрения на отношения герцога и короля. Различие же в позициях хронистов определялось политической концепцией каждого автора, личным опытом, временем написания труда и т. д. Однако даже у такого сторонника франкобургундского единства, каковым был Жорж Шатлен53, просматриваются антифранцузские выпады. Причем для Шатлена вражда Французского королевского дома и происходившей от него Бургундской герцогской династии – личная трагедия, ибо идеал для него – мир и дружественные отношения между герцогом и королем, гарантирующие целостность королевства. И любой, кто стремится разрушить эту целостность – будь то король Франции или герцог Карл Смелый, заслуживает осуждения. Будучи подданным герцога, Шатлен именно на французского короля возлагает основную вину за ухудшение франко-бургундских отношений, тогда как герцог Бургундский – в случае с Карлом Смелым – удостаивается скрытой критики. В доказательство вины французского короля официальный историк приводит, например, эпизод, когда король включился в спор герцога и его соперников по поводу герцогства Люксембург на стороне последних, т. е. венгерского короля Ласло V Постума. Даже смерть Ласло не заставила короля отступить. Шатлен с иронией отмечает, что благородный и знатный французский король решил пойти против своего ближайшего родственника герцога Бургундского, поддержав притязания его врагов54. Другим, без сомнения враждебным по отношению к Филиппу Доброму поступком было заявление о его возможном участии в заговоре герцога Алансонского55. Шатлен указывает, что обвинения в адрес последнего, являвшегося рыцарем ордена Золотого руна, бросают тень на сам орден и его суверена, т. е. на самого Филиппа Доброго. В свою очередь это давало почву для рассуждений о том, что орден имеет некие враждебные цели по отношению к королю. Во-вторых, его критику вызывает и игнорирование мнения одного из крупнейших сеньоров королевства – герцога Бургундского, чьи послы не были даже выслушаны королем56. После бегства к Филиппу Доброму дофина Людовика нападки на герцога с французской стороны усилились. Это послужило причиной написания Шатленом поэмы «Слово Истины» (Dit de Verite), в котором он отвечает на все выпады французов и констатирует наличие пропасти, разделяющей подданных герцога и короля. По его словам, пришел тот час, когда «вы и мы», т. е. французы и подданные герцога, составлявшие некогда одно целое, оказались в разных лагерях, разобщенные злобой и завистью57.