Путь в Версаль - Голон Анн

– О-ля-ля! – подняла ее на смех Полька. – Тебе повезло, что ты знаешь, каким был тот, кто тебе его сделал. Ты уверена, что не путаешь?

– Я всегда могу выбрать, – с достоинством отвечала Несушка.

И снова принялась прясть клок грязной шерсти. Это была активная женщина, она не любила сидеть без дела.

Обезьянка Пикколо прыгнула на плечо Тухляка и вырвала у него клок волос.

– Мерзкое животное! – заорал он, отмахиваясь шляпой.

Анжелика была довольна поступком своей любимицы. Она не скрывала неприязни к палачу. Но Жан Тухляк был личностью опасной. Его уважал сам принц нищих, с которым они делили логово. И Анжелика позвала обезьянку.

Тухляк потирал череп и ругался на чем свет стоит. Он уже докладывал принцу нищих, что люди Каламбредена стали дерзкими и опасными. Что они считают себя хозяевами жизни. Но придет день, когда другие банды возмутятся. Этот день…

– Давай-ка выпьем, – предложила Полька, чтобы утихомирить его.

Она плеснула Тухляку полный ковш горячего вина.

Он всегда мерз, даже в разгар лета. Видать, в жилах у него текла рыбья кровь. Впрочем, и глаза у него были мутные, а кожа липкая и холодная, как у рыбы.

Он выпил, и на губах его появилась улыбка, открывшая ряд скверных зубов.

В зал в сопровождении маленького Лино входил Тибо Музыкант.

– А вот и он, мой красавчик, – сказал Жан Тухляк, потирая руки. – Ну, Тибо, на сей раз решено. Я у тебя его покупаю и дам тебе – смотри не упади! – я тебе дам пятьдесят ливров. Целое состояние.

Старик растерянно смотрел на него сквозь прореху в своей соломенной шляпе.

– Но что я буду делать с пятьюдесятью ливрами? И потом, кто же вместо него будет бить в барабан?

– Выдрессируешь другого мальчишку.

– Но это мой внук.

– Ты разве не хочешь его счастья? – спросил Жан Тухляк, злорадно улыбаясь. – Ты только подумай, твой внук будет ходит в бархате и кружевах. Я тебя не обманываю, Тибо. Я знаю, кому я его продам. Он станет фаворитом принца, а потом, если не будет глупцом, достигнет высокого положения.

Жан Тухляк погладил ребенка по каштановым кудряшкам:

– Ну что, Лино, хотел бы ты иметь красивую одежду, вдоволь есть из золотой посуды и лакомиться конфетками?

– Не знаю, – скуксившись, ответил мальчонка.

Он плохо представлял себе подобные удовольствия, потому что никогда не знал ничего, кроме нищеты, как и его предки.

Пробивавшийся через приоткрытую дверь луч заходящего солнца освещал его золотистую кожу. У него были длинные загнутые ресницы, большие черные глаза и красные, как вишня, губы. Он с изяществом носил свои лохмотья. Мальчика можно было принять за маленького сеньора, переодетого для маскарада. И казалось поразительным, что такой цветок мог взрасти на подобной навозной куче.

– Пойдем-пойдем! Мы с тобой чудно поладим, – приговаривал Жан Тухляк.

И он обнял детские плечики своей белой рукой.

– Пойдем, лапочка, пойдем, мой барашек.

– Но ведь я не согласен! – завопил Музыкант. Его била дрожь. – Ты не имеешь права отнимать у меня внука!

– Я у тебя его не отнимаю, я его покупаю. Пятьдесят ливров! Так ведь? И вообще, успокойся-ка. Иначе ничего не получишь. Вот и все.

Он оттолкнул старика и пошел к двери, волоча за собой Лино.

Но перед дверью он обнаружил Анжелику.

– Ты не можешь увести его без разрешения Каламбредена, – спокойно сказала она.

И, взяв мальчонку за руку, отвела его обратно в зал.

Лицо торговца детьми побелело. Жан Тухляк добрых три секунды разевал рот и судорожно глотал воздух.

– Еще чего! Ишь чего выдумала!

Он подтащил к себе табурет.

– Ну ладно, подожду Каламбредена.

– Можешь сколько угодно ждать, – сказала Полька, – да только если Маркиза Ангелов не захочет, не получишь ты своего мальчишку. Он делает все, что она хочет! – добавила она со злобой и восхищением.

Каламбреден со своими людьми вернулся только к ночи. Прежде всего он потребовал выпить. О делах можно поговорить после.

Он утолял жажду, когда в дверь постучали. Среди нищих это не было принято. Все переглянулись, а Снегирь, вытащив шпагу, пошел открывать.

Женский голос за дверью спросил:

– Жан Тухляк здесь?

– Да входите же вы, – сказал Снегирь.

Воткнутые в железные кольца на стенах смоляные факелы осветили фигуру закутанной в накидку высокой девушки и лакея в красной ливрее, с корзиной в руке.

– Мы ходили к тебе в предместье Сен-Дени, – пояснила девица Тухляку, – но нам сказали, что ты у Каламбредена. Ну и заставил же ты нас побегать! Не говоря уже о том, что до Нельских ворот от Тюильри мы добрались бы скорее.

Говоря, она распахнула накидку и взбила пышные кружева своего корсажа, где сверкнул золотой крестик на черной бархатной ленте. Глаза мужчин разгорелись при виде этой бойкой бабенки с выбивающейся из-под тонкого чепца буйной огненной шевелюрой.

Анжелика отошла в темный угол зала. На висках выступили капельки пота. В пришедшей она не сразу узнала Бертилию, горничную графини де Суассон, которой всего несколько месяцев тому назад продала Куасси-Ба.

– У тебя для меня что-нибудь есть? – спросил Тухляк.

С многообещающим видом девица приподняла салфетку, прикрывающую корзину, которую лакей только что поставил на стол, и вынула из нее новорожденного младенца.

– Вот, – сказала она.

Жан Тухляк скептически осмотрел ребенка.

– Жирненький, хорошо сложен, – с гримасой промолвил он. – Честное слово, больше тридцати ливров дать не смогу.

– Тридцать ливров?! – возмущенно воскликнула та. – Ты слышишь, Жасент?! Тридцать ливров… Да ты на него и не посмотрел. Ты не способен оценить товар, который я тебе принесла. Посмотри хорошенько!

Маленькое разбуженное существо слабо зашевелилось.

– Ой! – воскликнула Полька. – Да у него писька черная!

– Это сын мавра, – прошептала служанка. – Помесь черного и белого. Знаешь, какими они становятся красавцами с золотой кожей. Такое не часто увидишь. Потом, когда ему будет пять-шесть лет, продашь его очень дорого в пажи. – Она злобно прыснула и добавила: – Кто знает, вдруг ты сможешь продать его собственной матери, Суассонше.

Глаза Тухляка алчно загорелись.

– Ладно, – решил он, – дам тебе за него сто ливров.

– Сто пятьдесят.

Подлец с негодованием воздел руки:

– Ты меня разоряешь! Вообрази, сколько денег понадобится на воспитание мальчишки, особенно если я хочу вырастить его откормленным и сильным?

Начался гнусный торг. Бертилия положила младенца на стол и уткнула руки в боки. Все присутствующие столпились вокруг и с некоторой опаской стали заглядывать в корзину. Кроме слишком темного члена, младенец почти ничем не отличался от любого другого новорожденного. Только кожа, казалось, была немного краснее.

– Во-первых, кто сказал, что это и правда мулат? – исчерпав все аргументы, спросил Жан Тухляк.

– Клянусь, что его отец чернее, чем дно закопченного котла.

Фанни Несушка испуганно воскликнула:

– Ох, меня чуть не парализовало от страха! Как твоя госпожа могла…

– А правду говорят, будто достаточно мавру только бросить взгляд на белую женщину, как она уже беременна? – поинтересовалась Полька.

Служанка гнусно хихикнула:

– Говорят… И наперебой твердят об этом от Тюильри до Пале-Рояль с тех пор, как беременность моей хозяйки стала заметна. Слухи дошли даже до опочивальни короля. Его величество сказал: «Неужели? Тогда это должен быть очень глубокий взгляд». И, повстречав мою хозяйку на приеме, повернулся к ней спиной. Представляете, как Суассонша разозлилась! Ведь она так надеялась подцепить его! Но король в ярости с тех пор, как стал подозревать, что мужчина с черной кожей поставлен Суассоншей в те же условия, что он сам. К несчастью, ни муж, ни любовник, этот мелкий негодяй маркиз де Вард, не согласны взвалить на себя отцовство. Но моя хозяйка себе на уме. Во-первых, официально она разродится только в декабре.

И Бертилия уселась за стол, победоносно глядя вокруг: