Битва бессмертных - Дункан Мак-Грегор

Киммериец усмехнулся, припоминая подробности этого похода. Особенно развеселило его сейчас то, отчего тогда он пришел в неописуемый ужас, хотя и не признался в том: в зале Железных Идолов Майло, который до тех пор был сварлив, но зато добр и внешне весьма красив, превратился в настоящего монстра- Слава Митре, душа у него осталась прежняя — с ней колдун ничего не смог сотворить. Правду сказать, если б не приемный сын хона Буллы, то Конан сейчас вряд ли ехал бы спасать Воина Белку — Майло заслонил его собой от смертоносного взора колдуна, он же с ним и сразился… Жаль только, девчонка к тому времени была уже мертва…

Вдруг Конану захотелось повидать старых друзей. Хон Булла, наверное, давно уж переселился на Серые Равнины — ему и тогда, десять лет назад, было почти что восемьдесят, а вот его парень, должно быть, жив, женат и многодетен… Какой он сейчас? Помнит ли юного варвара и их совместный поход к морю Вилайет, на Остров Железных Идолов? Конан был уверен, что помнит. Разве можно такое забыть?

— Ко-о-она-а-ан1

Голос сайгада разнесся по полю и рассыпался в перелеске* «Ан-ан…» Киммериец сплюнул на лету и остановил вороного. Запыхавшись, словно это он, а не его лошадь, скакал всю ночь от самого Хоарезма, Кумбар подъехал к спутнику.

— Шаман говорит, там черная зона, — сказал он, махнув толстой рукой в сторону деревни. — Он сам это видел.

— Проклятие! — В ярости Конан дернул повод так резко, что вместе с конем крутанулся на месте. — Когда он это видел? Он же говорил, что был там лет пятнадцать назад!

— Лет пятнадцать назад там все было в порядке, — спокойно заметил Парминагал, приближаясь. — А сейчас над этим местом сплошная чернота.

Несмотря на невозмутимый вид шамана, Конан заметил в карих глазах его тщательно скрываемую тревогу и даже страх. Он и на миг не усомнился, что тот действительно видит — а скорее чувствует — некую черную зону, но это только раззадорило его. Отступать перед мраком он не желал (напрочь забыв сейчас свое бегство из Пунта от зомби) — во всяком случае, так определял он для себя намерение все же поехать в деревню. Но истинная причина тому была все же в ином: варвар был голоден и очень хотел спать.

Во хмелю собираясь отъезжать из Хоарезма, ни один из них не подумал о провианте, так что теперь в их дорожных мешках не имелось даже куска хлеба. В желудке у Конана тоже было пусто, и дума о жареном барашке не оставляла его давно, с самой середины ночи.

— Вздор! — упрямо заявил он, разворачивая вороного, который нежно и удивленно обнюхивал морду серой в яблоках кобылы Парминагала. — Я еду!

— А я — нет! — запальчиво выкрикнул сайгад.

— Я с тобой, Конан, — хмуро произнес шаман, трогаясь с места.

— Ну и я тогда… — Кумбар надулся как индюк, но направил буланую следом за спутниками.

Втроем они въехали в деревню.

Здесь уже и Конан уловил звериным чутьем своим нечто странное, чужое. Ни одного человека поблизости видно не было. Полная тишина царила в этом прекрасном месте. На пятачке между низких и широких холмов стояли уютные деревянные домишки, обнесенные изгородями из сплетенных ветвей. Блики солнечных лучей сверкали в маленьких оконцах, переливаясь всеми цветами радуги. Картина была чудесная, и будь Кумбар сейчас настроен более мирно и поэтично, он непременно отметил бы величие деревенской простоты, но — он был обижен, а чувство сие не располагает к созерцанию. Поэтому он только фыркал и вздыхал, надеясь, что спутники внемлют его страданиям и все-таки повернут обратно. Увы, ни варвар, ни шаман, похоже, не обращали никакого внимания на несчастнейшего из Эрликовых рабов. Они просто ехали впереди него, не оборачивались и вообще молчали.

У одного из домов Конан спешился, жестом велел товарищам ждать его здесь и вошел в маленький аккуратный дворик. Заглянув через окно внутрь, он оглядел комнату, пытаясь найти хоть какие-то признаки человека, но ничего подобного не увидел. Тогда он толкнул тяжелую дверь, которая оказалась не заперта, и ступил в короткий и темный коридор.

И здесь он услышал одну только тишину, причем не живую, наполненную дыханием, а совершенно мертвую. Все звуки умерли в доме; скрип двери был чем-то вроде взрыва вулкана на необитаемом острове — даже варвар вздрогнул от него.

Конечно, в комнате никого не было. Мало того: даже следов пребывания человека Конан не обнаружил. Правда, на середине стоял стол, под ним табурет, а у окна лежанка, но все это — покрытое пылью и обвитое чуть не столетней паутиной — создавало тем более неприятное ощущение небытия. Только рваные сапоги, торчащие из-под лежанки, сообщали надежду на жизнь, и ту — призрачную.

Так ничего и не поняв, киммериец позвал товарищей. Кумбар вежливо пропустил вперед шамана, сам вошел следом, озираясь по сторонам.

— Никого? — хмуро бросил Парминагал, не глядя на варвара.

— Сам видишь, — отозвался тот. Он уже сдул с лежанки пыль и уселся на нее, давая понять спутникам, что это его место для сна

— А пожрать? — задал сайгад главный вопрос.

— Тоже нет…

— Тогда поищем в другом доме?

— В другом то же самое… — Парминагал по примеру Конана сдул пыль с табурета, потом еще протер его полой куртки и лишь потом сел. — Здесь уже давно никто не живет.

— А тебе сие откуда известно? — подозрительно спросил Кумбар, оставшийся без места.

— Нет запаха… жизни…

— Запах жизни! Ха! Ха! Ха! — саркастически сказал царедворец. — Ну, дружище, коли тебе надобен для счастья запах жизни, то мне, простому человеку, достаточно и запаха еды. Барашка там жареного, или почек в крестьянском масле, или петушка на вертеле…

— Тихо! — Шаман вдруг резко побледнел и покачнулся, чуть не упав с табурета.

— Чего еще? — Конан насторожился. Во всем, что касалось темных сил, он верил новому знакомому безоговорочно. Сейчас по виду его, по глазам, потемневшим до наичернейшего, он уверился в том, что здесь действительно если не «черная зона», то обиталище зла точно.

Вместо ответа Парминагал поднял руку, еще раз призывая к молчанию. Несколько мгновений все слушали тишину — чужую, враждебную. Варвар узнал ее сразу, а узнав, положил руку на эфес меча и так замер.

Кумбар, мысленно вознося мольбы Эрлику, обреченно закрыл глаза. Он уже почти смирился с тем, что путешествие его, предпринятое им так опрометчиво, добром не закончится. Между тем картины прошлого все последнее время беспрестанно возникали перед его глазами. Он, как выяснилось, уже плохо помнил те годы, что прослужил в туранской армии. Красномордый парень с наглыми глазами и диким нравом, первый и на дружеской пирушке и на поле брани, был ему знаком весьма смутно. Если б тогда он только на один миг мог себе представить, во что превратится спустя всего-то лет тридцать, то сам бы напоролся на вражеский клинок. «Что спите, ребята! — как во сне слышал он свой собственный голос, веселый и злой. — А ну, вперед! За мной! Руби!» Кумбара даже передернуло от смешанного чувства гордости за себя в молодости и стыда за себя сейчас. Каким образом и когда произошли в нем эти ужасные изменения? Неужели сладкая и сонная жизнь во дворце сотворила из бесшабашного солдата эту жирную курицу, дрожащую от страха при одной только мысли об опасности? Тьфу! В отчаянии сайгад сплюнул на покрытый ковром из пыли пол и повернулся к шаману.