Командир полка - Вальтер Флегель

— А вот и наш гость! — обрадованно воскликнула Ильзе, увидев Харкуса, и попрощалась с библиотекаршей.

Ильзе босиком пробежала между грядками навстречу майору, протягивая к нему руки и повторяя на ходу: «А вот и наш гость!» Она крепко обняла Харкуса, словно родного.

— А ты все такая же молодая, — с улыбкой заметил он.

— Тебе только кажется, мой дорогой! — Она провела рукой по гладко зачесанным назад волосам и добавила: — Посмотри-ка, вот и седые волосы появились. — И она рассмеялась. — Да и ты, как я вижу, не помолодел. Торопись, а то скоро поздно будет.

— Была бы у тебя сестра, такая же, как ты, я бы хоть завтра под венец, — пошутил майор.

Ильзе пожала плечами и, кивнув головой в сторону дома, где жила Криста Фридрихе, спросила:

— А как же тогда с ней?

Харкус опустил голову.

— В таком случае тебе нужно немедленно переходить в наступление, — проговорила Ильзе. — Другие уже давненько осаждают ее дом, а она через неделю уезжает в Дрезден, и кто знает, вернется ли обратно. Представь себе, женщина более двух лет живет одна-одинешенька в этом доме.

— Одна? — удивился Харкус.

— Да, одна.

— Кого же она ждет?

— Быть может, тебя. Я могу с ней поговорить. — Ильзе хитро засмеялась и повела Берта в дом.

Через минуту Веберы и Харкус уютно устроились в комнате. Это был первый по-домашнему спокойный вечер для Харкуса. По радио звучала музыка, а старые добрые друзья сидели рядышком, и воспоминания текли сами собой. Вспомнили, как они ехали в армию вдвоем с Вебером, как ходили в пивную, где всегда пели одну и ту же песенку «О, черноволосая красавица, не прогоняй меня!», как учились военному делу, когда на весь взвод имелась одна старенькая пушчонка-сорокапятка, а на четверых солдат приходился один карабин, как под звуки духового оркестра ходили в первый раз на парад, и многое-многое другое…

Однако воспоминания о прошлом не вытеснили из памяти Вебера и Харкуса мыслей о сегодняшнем совещании. В какую-то минуту Берту даже показалось, что, имея столько дел, он не должен был тратить дорогое время на хождение по гостям.

Поздно вечером Харкусу позвонил полковник Венцель и поинтересовался ходом совещания. Майор почти слово в слово предугадал их разговор. В конце полковник сказал:

— Ни вам лично, ни нам всем не будет никакой пользы, даже если вы тысячу раз правы. Ваша правота не должна быть правотой одиночки. Я со своей стороны полагаю, что поддержка товарищей Вебера и Пельцера вам была бы полезной. Не могли же они оба вдруг стать глупыми и ленивыми. Я знаю, что времени у вас немного. Но не надеетесь же вы, что подобным образом вам удастся выиграть время? Итак, наступление широким фронтом, с опорой на товарищей, и ни в коем случае не в одиночку. Без коллектива вы ничто. Учтите это, иначе все ваши хорошие начинания и планы пойдут в корзину для бумаг.

Стоило только Берту, сидя в гостях, подумать о совещании или о предстоящем разговоре с полковником Венцелем, как ему показалось, что ни он сам, ни Курт не должны были тратить дорогое для них время для воспоминаний о прошлом.

И хотя Ильзе очень старалась отвлечь Харкуса от повседневных полковых забот, то и дело расспрашивая его о Дрездене, и ему приходилось довольно подробно описывать ей и новые здания города, и музейные редкости старины, рассказывать о магазинах и ресторанах, о музеях и жителях, он все же так и не смог полностью отвлечься от действительности.

Полузакрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Ильзе внимательно слушала рассказ Берта о Дрездене, куда много лет назад она со своим Куртом приезжала на несколько дней. И если бы Харкус приехал из Лейпцига или Эрфурта, она с таким же любопытством расспрашивала бы его об этих городах, так как ее в первую очередь интересовала атмосфера большого города, где, как ей казалось, жизнь бьет ключом и ежедневно происходят какие-то важные события.

Ее можно было понять: в течение двенадцати лет она с мужем жила здесь, в этом небольшом поселке. За последние четыре года она выезжала отсюда лишь на день-два за покупками в ближайший город да два раза вместе с мужем ездила в отпуск, и только.

Разговор зашел о поселке, о строительстве клуба, об открытии ресторана, о только что построенной железнодорожной ветке, которая соединила их поселок с остальным миром.

Ильзе показывала фотографии, рассказывала что-то смешное о своих ребятишках, а потом стала подсмеиваться над Бертом за то, что он до сих пор не нашел себе спутницы жизни.

— Может, я еще и найду здесь какую-нибудь красотку, — с улыбкой парировал ее нападки Харкус.

— Возможно, — согласилась с ним Ильзе, — но сейчас ты не должен вести себя так, как прежде, а то тебя вечером в поселке и не увидишь.

Харкус рассказал о разговоре, невольным свидетелем которого он стал в магазине.

— Ты должен понимать и нас, женщин, — перебила его Ильзе, — особенно молодых женщин, которые считают, что тяжелые времена уже позади и теперь они могут жить в свое удовольствие.

— Они должны быть довольны, — задумчиво сказал Харкус, — что живут в мирное время, что их мужья рано или поздно, но возвращаются домой.

— Женщины это, конечно, понимают, но все они считают, что этот майор Харкус делает то, чего не следовало бы делать.

— Это уж мое дело. Командиром полка назначили меня, а не их. По этой причине меня нисколько не интересуют мнения женщин о моей служебной деятельности.

Ильзе наполнила бокалы вином.

— Так-то оно так, но не забывай и о том, что ты не только командир полка, но еще и начальник местного гарнизона, а это нечто вроде бургомистра.

— Значит, я шериф Харкус. — Майор отпил из бокала глоток вина и бросил взгляд на Курта, который следил за их разговором. — Эти обязанности я переложу на плечи моего заместителя по политчасти, который, как мне кажется, для этого больше подходит, чем я.

— Конечно, — согласился с Харкусом Курт. — Только ответственность все равно будет лежать на тебе…

— Потому что ты командир, — подхватила Ильзе фразу, недосказанную мужем.

Харкус кивнул. Еще в Дрездене, когда он получил назначение сюда, он не очень-то обрадовался. С одной стороны, было очень удобно, что все офицеры и большинство унтер-офицеров жили с семьями в поселке, удобно в том смысле, что в случае надобности всех их можно было вызвать в полк за пять — десять минут. С другой — этот факт имел и кое-какие отрицательные стороны, особенно это касалось различных разговоров, которые офицерские жены вели между собой. Рождались слухи, которые передавались из уст в уста, порождая порой нежелательные эксцессы. Иногда солдаты нарушали тишину поселка или рвали цветы в палисадниках. И всем этим должен был заниматься командир части, хотя ему и без того работы в полку хватало. За все отвечал начальник гарнизона.

Лично для Вебера поселок, как и полк, был родным. Все, что случалось на улице, сразу же становилось предметом разговоров и в полку. Вебер всегда близко к сердцу принимал полковые и поселковые события. Приезд Харкуса несколько нарушил это равновесие.

— Ты же командир! — еще раз повторила Ильзе решительным тоном, а во взгляде ее появилась строгость, которая через секунду сменилась прежней теплотой и участием. — Хочешь ты или не хочешь, но ты должен считаться с мнением жителей поселка, в том числе и женщин.

— Считаться с их мнением? — переспросил Харкус.

— Да, да, именно считаться. Ты не имеешь никакого права поступать так, как будто никакого поселка нет и в помине.

— Хорошо, Ильзе. Значит, в будущем, мне придется ходить из дома в дом и опрашивать милых женщин, позволят ли они мне поднять по тревоге их мужей и женихов и как долго я могу с ними заниматься. Не пойдешь ли и ты вместе со мной, чтобы помочь вести этот опрос? Над каждой из женщин я возьму персональную опеку, и тогда, быть может, они будут считать меня хорошим командиром…

— Знаешь что, не делай из этого шутки! Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду! — перебила майора Ильзе.

— Это вы все хотите сделать из меня шута, Ильзе. Я беспокоюсь о боевой готовности полка, а не о том, что обо мне будут думать жители поселка. Войсковые части существуют для того, чтобы быть готовыми в любой момент отразить нападение противника, а что для этого нужно, мне лучше знать. И я, разумеется, не позволю никаким женщинам вмешиваться в мои служебные дела.

— Вот такой ты во всем, — сказал Курт. — Я ведь советовал тебе всего-навсего прислушиваться и к мнению жителей!

Когда дело касалось женщин, Курт становился за них горой. Он готов был защищать каждую женщину, если ее кто-нибудь обижал или оскорблял. Было время, когда Курт совершенно серьезно подумывал над тем, чтобы водрузить женщинам какой-нибудь величественный монумент. Потом он как-то забыл об этой идее, а сейчас снова вдруг вспомнил и с жаром продолжал: