Закон Моисея - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка прибежала в полицейский участок с разметанными седыми волосами и выражением лица, обещавшем неприятности. К счастью, не для меня, а для офицера, который не счел нужным ей позвонить, пока меня допрашивали. Мне восемнадцать. Они не обязаны ей звонить, но все равно быстро притихли под гнетом ее ярости, и уже через час меня выпустили, взяв обещание, что я закрашу свой рисунок. Оставалось лишь надеяться, что Молли не вернется из-за этого. А вот когда мы приехали домой, Пиби спустила на меня всех собак.
– Зачем ты это делаешь? Разрисовываешь стены, амбары, школьные доски? Ты расстроил мисс Мюррей, попал под арест, а теперь это? Хватит! Или, ради бога, попроси сначала разрешения!
– Ты знаешь, зачем, Пиби.
Это правда. Маленький скелет в шкафу нашей семьи. Мои галлюцинации. Видения. От медикаментов, которые меня заставляли пить большую часть жизни, становилось только хуже. Они были созданы для людей с абсолютно другими проблемами, но когда одни лекарства не срабатывали, мне сразу же прописывали новые. Я провел всю свою жизнь в кабинетах врачей – подопечный государства, враг государства. Ничего не помогало, но медикаменты я перестал принимать только после того, как переехал жить к Пиби. Никто даже не задумывался, что, возможно, это не галлюцинации. Что, возможно, все именно так, как я говорю.
– Я не могу попросить разрешения, Пиби. Потому что тогда мне придется объясниться, и люди могут мне отказать. И что мне делать в таком случае? – По-моему, это звучало как вполне обоснованный аргумент. – Легче просить прощения, чем разрешения.
– Только если тебе пять! А не восемнадцать, с посещением полицейского участка за спиной! Если так продолжится, ты окажешься в тюрьме, Моисей.
Бабушка явно была расстроена, и из-за этого я чувствовал себя дерьмово.
Я беспомощно пожал плечами. Эта угроза была мне не нова и уже не особо пугала. Вряд ли в тюрьме будет хуже, чем сейчас. По крайней мере, я слышал, что там полно бетонных стен. Но там не будет Пиби. И Джорджии. Вероятно, я ее никогда больше не увижу. Хотя она и так считала меня психом, так что не знаю, почему меня это заботило.
И все же…
– Это пустая трата твоего времени, Моисей. Просто невероятная! Твои картины замечательные, они вызывают восхищение! Ты мог бы наладить свою жизнь благодаря этому дару. Ради всего святого, просто рисуй! Тихо и в уголке. И все будет прекрасно! Зачем тебе разрисовывать чужие амбары, мосты, стены и двери?
Пиби возмущенно всплеснула руками. Увы, но я не мог ей объяснить.
– Я не могу просто прекратить. Это единственное, что делает мою жизнь терпимой.
– И чему конкретно оно помогает?
– Безумию. Просто… безумию в моей голове.
– Моисей был пророком, – начала она.
– А я нет! И ты уже рассказывала эту историю, – перебил я.
– Но вряд ли ты ее понял, Моисей.
Я уставился на бабушку, на ее круглое лицо, любящую улыбку, бесхитростные глаза. Она единственная, кто не относился ко мне как к бремени. Или безумцу. Если она хотела снова поведать мне о малыше Моисее, я послушаю.
– Моисей был пророком, но не всегда. Сначала он был обычным брошенным ребенком, которого нашли в корзине.
Я вздохнул. Честно говоря, меня раздражала история происхождения моего имени. В ней не было ничего милого или романтичного. Это не библейская история, и даже не голливудская. Но она нравилась Пиби. Так что я замолчал и позволил ей делать то, что она считала нужным.
– Всех еврейских младенцев мужского пола приказали убивать. Евреи были рабами, и фараон боялся, что, если их нация слишком разрастется, они восстанут и свергнут его. Но мать Моисея была готова на все, чтобы спасти сына от смерти. Для этого ей пришлось его отпустить. Она положила его в корзину и отпустила, – повторила Пиби, делая акцент на последнем слове.
Я ждал. Обычно история заканчивалась не на этом моменте.
– Прямо как в случае с тобой, милый.
– Что? Ты имеешь в виду, что я тоже безнадежный ребенок из корзины? Да, Пиби, я в курсе.
– Вовсе нет. Вот твоя мать была безнадежной. Она разрушила свою жизнь, зашла слишком далеко в своем пристрастии и в конечном итоге уже не могла о тебе заботиться. Поэтому ей пришлось тебя отпустить.
– Она оставила меня в прачечной.
– И тем самым спасла от самой себя.
Я снова вздохнул. Пиби любила мою мать и поэтому сочувствовала ей и прощала все грехи. Я свою мать не любил, не сочувствовал ей и ничего не прощал.
– Не разрушай свою жизнь, Моисей. Теперь ты должен найти способ, как себя спасти. За тебя этого уже никто не сделает.
– Ты говоришь так, будто я могу это контролировать, Пиби.
Даже пока я произносил эти слова, по моей шее растекался жар, а пальцы начало покалывать, как если бы я прижал их к стакану со льдом. Это чувство было мне хорошо знакомо, и я знал, что произойдет дальше, хочу я того или нет.
– Они не оставят меня в покое. И в конце концов это сведет меня с ума. Уже сводит. Я не знаю, как мне с этим жить.
Пиби встала и обняла меня, прижимая мое лицо к своей груди, будто могла оградить от всего, что и так уже проникло внутрь меня. Я уткнулся в нее и зажмурился, пытаясь думать о Джорджии, о прошлой ночи, о том, как Джорджия не сводила с меня глаз, как мое сердце чуть не взорвалось в груди, когда я почувствовал прилив ее удовольствия. Но даже Джорджия не могла мне помочь. Молли вернулась и хотела показать мне видения.
– Моисей развел воды Красного моря. Ты же знаешь эту историю? – бабушка повысила голос, будто понимала, что в данный момент я боролся с чем-то, чего она не могла увидеть. – Знаешь, как море расступилось перед ним, чтобы люди смогли его пересечь?
Я угукнул в ответ. В моей голове быстрой чередой сменялись картинки, словно девушка, стоявшая неподалеку, открыла в ней книгу с тысячей страниц и переворачивала их с невообразимой скоростью. Я застонал, и Пиби обняла
