Запретный рай - Лора Бекитт

— Что?! На Хива-Оа?

— Да.

— Он украл ее?

— Нет. Насколько мне известно, она уехала с ним по доброй воле.

— Потрясающе! Кто она?

— Эмили Марен, дочь путешественника Рене Марена. Он не хотел ее отпускать, но она не послушалась.

— Это интересно. И, полагаю, важно. Где сейчас мсье Марен?

— Думаю, еще здесь, на Нуку-Хива.

— Если это так, разыщите его и пришлите ко мне. Я хочу с ним поговорить.

Коротко поклонившись, Тайль вышел наружу. Солнце казалось безмятежным и ярким, а голубая гладь лагуны пестрела белыми чайками, ловящими рыбу Ему не хотелось воевать, но это было необходимо… во всех отношениях.

Вечером Морис отправился к отцу Гюильмару, чтобы забрать Моану, не будучи уверенным в том, что она все еще там. Эта вольная как ветер, непредсказуемая девушка была способна на любой поступок.

К его радости, Моана никуда не ушла: более того, священник отозвался о ней с большой похвалой:

— Она весьма сообразительна и старательна. Пусть приходит завтра. — А после добавил: — И подумайте над моими словами.

— Эта девушка и сама никогда не выйдет за меня замуж. Она говорит, что ей нужен мужчина, обладающий маной. У меня ее нет.

— Пройдет время, и она поймет, что никакая мана не стоит доброго сердца.

Поблагодарив отца Гюильмара, Морис кивнул Моане. Ему почудилось, будто при виде него глаза девушки сверкнули, а уголки губ дрогнули. Она ничего не сказала, а просто пошла за ним.

Стараниями отца Гюильмара и его служанки Сесилии Моана сменила «одежду»: теперь ее тело было обернуто куском пестрой ткани. По дороге Морис любовался округлыми плечами девушки и ее длинной шеей, а когда они вошли в хижину, взялся за концы узла и развязал его.

Ткань соскользнула на пол, и он снова мог видеть ее прекрасную грудь и гибкую талию.

Моана стояла посреди хижины, высоко подняв голову. Лунные блики, запутавшиеся в ее густых, вьющихся волосах, напоминали алмазы, а кожа словно светилась изнутри. Ее молчаливая, грозная таинственность богини сводила Мориса с ума.

Он положил на стол сверток, принесенный с местного рынка. В нем была свинина — редкое лакомство в Полинезии. Не надеясь на то, что Моана разведет огонь в земляной печи и приготовит мясо, он приказал поджарить его и теперь смотрел, как девушка с наслаждением вонзает в сочную мякоть свои острые белые зубы.

«У меня самая странная вахине на острове», — подумал он, но эта мысль не вызвала в нем раздражения.

Было видно, что она привыкла требовать и отказывать, не дарить, а брать. Интересно, а какой бы она была с Атеа? Явно не такой, как с ним, Морисом Тайлем.

Он не понимал Моану. Она могла уйти в непонятное ему созерцание, унестись к тем пределам, куда Морису с его «европейским умом» не было доступа. Жила собственной жизнью, в которой ему — увы! — пока не находилось места.

— Ты самая жестокосердная девушка на свете! — с горечью заметил он, когда она закончила есть. — Ты могла бы хотя бы поговорить со мной.

Обратив к нему взор своих пронзительных темных глаз, Моана сказала:

— Я согласна принять твою веру и надеть крест. Твой Бог, наделивший белых людей такими богатствами и знаниями, должен обладать великим могуществом. Но сделаю это лишь после того, как мне удастся его испытать, точно так же, как стану твоей, когда смогу испытать тебя.

— Меня ты сумеешь испытать, а вот Господа — не получится. Он властен над нами всегда и во всем, — ответил Морис, после чего рассказал ей о том, что ему поручено отправиться на Хива-Оа.

— Я поеду с тобой! — немедленно заявила Моана.

— Нет. Война — не женское дело. Будет лучше, если ты подождешь меня здесь. Я постараюсь сдержать свое слово, тем более, что мое командование хочет того же, чего желаешь ты.

— А мой отец? Ты можешь обещать, что он останется жив?

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы Лоа не пострадал.

Морис настойчиво смотрел ей в глаза. Ему хотелось, чтобы благодарность и любовь этой девушки вспыхнули ярким пламенем, чтобы она забыла себя и свою гордость и думала только о нем.

Теплый ветер трепал подол платья Эмили, ее белокурые волосы поблескивали на солнце. Изрезанный берег уединенной бухточки казался неприветливым и диким, но море манило к себе сверкающей голубой бездной.

Они с Атеа задержались с отплытием: Эмили хотела приобрести и забрать на Хива-Оа как можно больше полезных и нужных вещей.

Все это время Рене уговаривал ее одуматься, но она его не слушала. И вот теперь он стоял у кромки воды, глядя, как Атеа переносит в лодку вещи. Рене ненавидел этого полинезийского Аполлона с железной волей и каменным сердцем.

Молодой вождь предлагал французу отправиться на Хива-Оа вместе с дочерью, но тот наотрез отказался. Если и он, и Эмили окажутся на уединенном острове, пути назад не будет. Рене решил, что должен остаться на Нуку-Хива и попытаться спасти дочь. Ему не удалось вызволить Эмили из плена безумия путем увещеваний, значит, надо вырвать ее из рук Атеа при помощи силы.

— Из-за тебя сразу два отца лишились своих дочерей, — сказал Рене на прощание, — и ты поплатишься за это.

Атеа ничего не ответил. Рене в отчаянии потянулся к Эмили, но она отстранилась. Глаза девушки были полны слез.

— Прости отец, — промолвила она и шагнула в лодку.

Глава восьмая

Эмили не могла отвести взгляда от игравшего волшебными красками заката. Она знала: полинезийцы считают, будто солнце ныряет за океан на западе и, пройдя под землей, возвращается на небеса на востоке.

Когда мир окутала тропическая тьма, девушке почудилось, будто она ослепла. Эмили ощущала себя ничтожной в этой безбрежной ночи, но ей казалось, будто Атеа мрак лишь придавал мужества.

Возможно, так было потому, что он верил не только в то, что можно увидеть своими глазами. А еще с ним были луна и звезды, по которым он прокладывал путь.

Эмили не помнила, сколько времени прошло, но однажды, проснувшись на рассвете, поняла, что сегодня окажется в своем новом доме.

Она подняла голову, а потом села в лодке. На горизонте голубела горная гряда Хива-Оа. Атеа по-прежнему бодро работал веслами. От райских кущ острова их отделяла гряда бушующего прибоя.

Когда они были почти у самого берега, их подхватила и понесла вперед могучая волна. Позади и впереди пенились острые гребни, но Атеа справился с прибоем.

Зато Эмили была мокрой с головы до ног. Поля ее шляпки уныло обвисли, а новые туфли грозили развалиться так же быстро, как и прежние.

Атеа выволок лодку на берег, подальше от волн. После чего гордо выпрямился и внимательно осмотрелся. Это была его родина, его остров, его маленькое королевство.