Единственная женщина на свете - Татьяна Полякова

Рюмка так и осталась нетронутой, а я вдруг поняла, что верчу в руках мобильный. Номер Стаса я помнила наизусть, если он его не сменил, конечно. Позвонить? Зачем? Телефон притягивал взгляд, манил, как бесценное сокровище. Я резко поднялась и направилась к выходу, оставив его на столе рядом с нетронутой рюмкой.

Верка подняла взгляд от монитора компьютера и весело подмигнула:

– Привет.

– Как дела? Удалось совершить что-нибудь путное во славу российского бизнеса?

– Мне бы замуж, – промычала Верка. Рост у нее выдающийся и комплекция тоже. Копна рыжих волос и огромные глазищи. Мужики должны столбенеть. Я хоть и не мужик, но столбенела, почувствовав себя в присутствии Верки ущербным созданием, у которого не руки, а ручки, не ноги, а ножки, а вместо головы вообще неясно что. Дабы вернуть себе чувство собственного достоинства, я переключила свое внимание с Верки на окружающие предметы.

Офис Берсеньева занимал второй этаж новенького здания, не скажу, что в самом центре города, но в достаточной близости от него, чтобы считаться престижным местом. Выйдя из лифта, я обнаружила двухстворчатую дубовую дверь, на стене рядом – табличку с названием фирмы. За такой дверью, по моему мнению, должен находиться охранник, и, потянув ее на себя, я усомнилась, так ли уж легко попасть в кабинет Верки. Охранник в самом деле был, сидел за столом и пялился в компьютер. Для чего ему компьютер, осталось неясным, парень лет двадцати пяти взглянул на меня сонно, спросил:

– Вы к кому?

Я назвала фамилию, удостоилась кивка и лаконичного ответа:

– Двенадцатый кабинет.

Офисы богатые, не очень и совсем скромные навевали на меня тоску. При мысли, что здесь придется находиться с 9.00 до 18.00 как минимум, я начинала думать о своем участке с любовью и благодарностью. Даже в прошлом году, когда пришлось убедиться, что зимой в России снег все-таки не редкость, у меня не возникло желания променять лопату на компьютер. Хотя Веркин кабинет мне понравился. Просторный, светлый, окно во всю стену, стеллажи, два стола, за одним Верка, второй пустовал.

– Хочешь кофе или чаю? – спросила она. – У меня сухарики есть. Ничего другого не держу. От сладкого зубы болят.

– У меня – не болят, – ответила я, устраиваясь за столом. – Только башка от водки.

– Так ты не пьешь.

– Все пьют. Просто я хитрю и пью в одиночку.

– Да ладно, – недоверчиво протянула Верка. – Хочешь, спрошу конфет у девчонок.

– Хочу, чтобы ты про Милку рассказала.

Верка скуксилась и вздохнула.

– Ну ты и так все знаешь.

– А ты расскажи, как будто не знаю.

– Ага, – кивнула Верка и замолчала.

– Начни с ее романа с Берсеньевым. Она работала здесь четыре года, но любовь задержалась на несколько лет и вспыхнула примерно год назад.

– Не-а, раньше, – подумав, ответила Верка. – Мы сюда два года как переехали, а до этого офис был на Сизова, там теперь страховая компания. Помещение принадлежит разным хозяевам, и имело два входа. Кабинет Берсеньева в одном крыле, мы в другом. Числились мы с Милкой рядовым офисным планктоном, и перед светлыми очами хозяина возникать не было никакой необходимости. Видели его от силы раз в день, да и то в окно, когда он в машину садился. Для нас он был хозяин с большой буквы, никто о любви с ним не помышлял. Милка-то уж точно. А вот когда переехали и Берсеньев стал глаза мозолить, то там пройдет, то туда заглянет, Милка на него и запала. Принялась хвостом крутить. Все за этим наблюдали с большим интересом, гадая: выгорит или нет. В прошлом году на корпоративку по случаю Восьмого марта она явилась в красном платье и пошла в атаку. Сама танцевать его пригласила, хватив коньячку, он тоже с коньячком перестарался, принялись зажигать на пару. После праздника их отношения сместились в сторону игривости. Улыбки, взгляды… Милка на седьмом небе, но расслабляться не спешила. Шеф у нас тусовщик знатный, мог подцепить в ночном клубе какую-нибудь лахудру – и улыбочки улыбочками останутся. Ближе к лету Танька их в кабинете засекла. У шефа рожа багровая и галстук сбит на сторону, а у Милки титьки наружу, хоть она и поспешила засунуть их обратно. В общем, свершилось. А потом они уже и не прятались. Обедать вместе, с работы вместе, да и Людмила Михайловна принялась такие понты кидать, что стало ясно: отношения у них с шефом близки до оргазма.

– А что за понты? – спросила я.

– Ну… ты плохо знала свою подругу, если такие вопросы задаешь. Сразу дала понять, кто в доме хозяин. Запросто могла наорать, а если кто в ответ вякал, так грозилась уволить. Правда, Берсеньев никого не выгнал, но и ее на место ни разу не поставил. Делал вид, что ничего не замечает. Потом они решили пожениться, и ей удержу вовсе не стало. Потребовала себе отдельный кабинет и должность зама. Кабинет не получила, у нас и так народ теснится, пришлось нам с ней одним воздухом дышать, и замом ее не назначили. Хотя баба она толковая и вполне могла бы… Вместо этого Берсеньев предложил ей к свадьбе готовиться, и она все больше по салонам да магазинам бегала. В общем, когда Берсеньев вдруг запал на Чухонку, многие от души позлорадствовали. Не все коту масленица, то есть кошке, конечно.

– Про Чухонку как узнали?

– Так сама Милка и растрепала. Устроила ему скандал с битьем посуды. Какой там, на хрен, Шекспир! Народ притих и затаился. Я Милке, конечно, сочувствовала, обидно все-таки, поймала жар-птицу, и нате вам… К тому же ко мне она всегда относилась дружески, если и орала, то по делу. У меня память плохая, что-нибудь да забуду, а запишу на бумажке, так бумажку потеряю… Все ждали, шеф ее погонит, но он терпел. Берсеньев у нас из тех, кто физически не может сказать слово «член» матом и женщину обидеть тоже не может. Вот так мы и жили… – вздохнула Верка.

– Скандалы – это понятно. Но не всегда же она скандалила. Она тебе ничего не рассказывала про нового знакомого по имени Миша?

– Нет. Менты о нем тоже спрашивали. Ни о каком Мише я не слышала. Но кто-то у нее точно был.

– Откуда знаешь?

– Как-то она вдруг стихла. С Берсеньевым по имени-отчеству, работала за двоих, а глаза горят. Вдруг задумается и улыбается так, точно ее мужик оглаживает. Я, конечно, с вопросами полезла, да без толку. Один раз, когда я особо домогалась, Милка сказала, что надежды не теряет на близкое счастье с Берсеньевым.

– А ничего странного ты не замечала? Может, звонил ей кто?

– Ну, звонят у нас постоянно. А странного… она с собой диктофон начала таскать.

– Диктофон? – насторожилась я.

– Ага. Маленький такой, но я заметила. Спросила, зачем ей, а Милка разозлилась. И стала его прятать.

– Думаешь, она компромат на Берсеньева собирала? – почесав за ухом, спросила я.

– Такая мысль мелькнула, но… – Верка развела руками.

– Чего «но»? – поторопила я.

– Откуда компромату взяться? Не знаю, что у Берсеньева на личном фронте, а здесь у нас все чисто. Работаем по договорам, налоги платим до последней копейки, реши Милка продать секреты конкурентам, то и тут полный облом – и секретов нет, и конкурентами не обзавелись. Фирма у нас надежная, но бешеных денег здесь не крутится. К тому же финансами Митя Новосельцев ведает, зануда страшный, помешанный на законности, каждую цифру сто раз проверит, сам в дерьмо не полезет и другим не даст. Берсеньев его очень ценит и всем в пример ставит. Сам Сергей Львович осуществляет общее руководство. Он по организационной части – гений, а замы – рабочие лошадки, но тоже в своем роде гении. Так что в будущее смотрим уверенно, а репутацией дорожим.

– Аминь, – кивнула я.

Мы немного помолчали, размышляя каждая о своем. Я поскребла затылок с постной миной и спросила:

– Значит, вы делили кабинет с Милкой?

– Ага, – кивнула Вера.

– Это ее стол?

– Само собой.

– И компьютер тоже ее? Можно я в нем немного пошарю?

– Да ради бога. Только дверь запру, чтоб кто-нибудь не заглянул ненароком. Менты компьютером интересовались, хотели к себе уволочь, еле отбили, пришлось внушить людям, что это рабочий инструмент. Насколько мне известно, ничего интересного они не обнаружили.

– Вдруг мне повезет больше? – помечтала я.

Мне не повезло. Потратив больше часа, я могла констатировать, что на работе Милка работала, в отличие от многочисленных граждан, которые совмещают приятное с полезным. Я проверила почту. Письма шантажиста не нашла, что не удивило: Милка поспешила его уничтожить. Никаких записей и документов, которые могли бы вызвать подозрение. Если подруга и напала на след потенциальных врагов, предпочла хранить свои тайны в другом месте.

Что бы она стала делать с документами, если б таковые обнаружились? Спрятала дома? Или в каком-то другом месте, которое она сочла надежным? А если речь идет не о документах, а о неких людях, вызвавших у нее подозрение? Я бы поспешила рассказать обо всем Берсеньеву. Хотя… если речь шла о близких ему людях, а прямых доказательств у нее не было, она, скорее всего, помалкивала, надеясь доказательства раздобыть. Я к следователю со своими догадками тоже не спешу…