Единственная женщина на свете - Татьяна Полякова

Я зашла в магазин и купила мобильный. Славка, должно быть, теряется в догадках, почему я не отвечаю на звонки. И, конечно, переживает. Его хлебом не корми, только дай побеспокоиться. Предупредив, что у меня сменился номер, я отправилась домой. Славка обещал приехать через час, а я в целях успокоения нервной системы решила принять ванну, но и в этом не преуспела. Зазвонил телефон в прихожей, и я бросилась к нему в одной тапке и наспех наброшенном халате, хотя могла бы на звонок наплевать. Добрых вестей я не ждала, а плохие подождут, но к телефону все-таки спешила. Звонила мать Милки. По тому, как звучал ее голос, стало ясно: испытания еще впереди.

– Фенечка, хорошо, что я тебя застала, – заговорила она. – Неудобно тебя беспокоить, но…

– Что случилось? – перебила я, решив не церемониться.

– У нас несчастье. Оля погибла, Милочкина двоюродная сестра. Ты ведь ее знала?

– Да, конечно, – ошалело ответила я, силясь прийти в себя от этой новости.

– Оля уехала сразу после похорон Милы, потому что дочка оставалась с соседями, вот и торопилась, а моя сестра, Ксения Григорьевна, была здесь, со мной, уехала вчера вечером, вот сейчас позвонила… просто ужас какой-то… мне надо ехать к сестре, а голова ничего не соображает. Хотела позвонить Сереже, чтобы он меня отвез, но тут о тебе подумала. У тебя ведь есть машина?

– Да, конечно, – сказала я. – Я сейчас приеду.

Повесив трубку, я бестолково заметалась по квартире, пытаясь одновременно найти ключи от машины, одеться и позвонить Славке. Оделась за пять минут, ключи в конце концов тоже отыскались, хуже всего было со Славкой. Он тут же заявил, что поедет со мной.

– Скажи на милость, кому ты там нужен? – со вздохом спросила я, скатываясь по лестнице.

– Тебе не кажется подозрительным, что две сестры гибнут одна за другой? – сурово произнес он.

– Я даже не знаю, что случилось.

– Что бы ни случилось…

Мы продолжали препираться довольно долго. Я уже подъезжала к дому Эммы Григорьевны, когда Славка произнес с отчаянием:

– Держи телефон при себе, чтобы я мог дозвониться. Ты-то уж точно забудешь позвонить.

– А что я сейчас делаю? – возмутилась я и бросила мобильный в сумку.

Эмма Григорьевна стояла у кухонного окна. Увидев во дворе мою машину, поспешила навстречу. В результате мы столкнулись в подъезде.

– Что же это делается? – причитала женщина, ухватив меня за руку. – Сначала Мила, теперь вот Оленька… Где справедливость, Феня?

По этому поводу мне сказать было нечего, и я отделалась кивками и вздохами, помогла Эмме Григорьевне устроиться в машине и, немного выждав, задала вопрос:

– Что случилось с Олей?

– Сама толком не знаю, – покачала головой Эмма Григорьевна. – Феня, как думаешь, венок здесь купить или лучше там? Наверное, там. Что у них, венков нет?

– Уверена, что есть.

– Кажется, я деньги забыла… – Эмма Григорьевна схватила сумку с заднего сиденья и принялась в ней рыться, сказала с облегчением: – Нет, здесь они. У сестры сроду денег не было. Если честно, она ужасно неприспособленная. Все у нее не как у людей. Замуж и то не вышла. Связалась с женатым… О господи, о чем это я сейчас? Не знаю, как Ксюша все это переживет. Весь дом на Оле держался. А теперь Ксения с маленьким ребенком. Она же себе пенсию и ту не заработала, получает гроши… Не могла настоять, чтобы дочь образование получила, а девочка была талантливая… красавица. И что? Ольга замуж не вышла, ребенка родила неизвестно от кого, а теперь вот… Что Ксения будет делать с ребенком, ума не приложу. Придется забирать их к себе. Это ужасно, сестра совершенно невыносима, но теперь мы обе лишились детей и должны поддерживать друг друга. К тому же, если не вмешаться, она и из Светочки неизвестно кого воспитает. Ох, Феня, это просто божье наказание… Но за что? Разве я плохая мать?.. Будет еще покойник… Не зря в народе говорят: если до сорокового дня в семье второй покойник, быть и третьему…

Я продолжала кивать, но как только в бесконечном словесном потоке возникла пауза (Эмма Григорьевна искала носовой платок), я вновь спросила:

– Так что вам сказала сестра?

– Да ничего толком не понять, вроде бы Ольгу машина сбила, – махнула рукой Эмма Григорьевна и зарыдала. Выяснение этого вопроса пришлось оставить до лучших времен.

Ольга жила с матерью не в самом районном центре, а в поселке, который находился километрах в десяти. Милка с сестрой дружила. Не скажу, что виделись они часто, но не реже раза в месяц Милка ее навещала, как правило, для того, чтобы привезти продукты и игрушки для племянницы. Девочке четыре года, о ее отце ничего известно не было, по крайней мере мне. Вряд ли Милка о нем что-то знала. Учитывая ее словоохотливость, особенно если дело касалось чужих секретов, я понимала: она непременно поведала бы о своих догадках. Я иногда сопровождала ее в поездках. Подолгу она в квартире родственников не задерживалась, я предпочитала ждать ее в машине. Это являлось хорошим поводом сократить визит до минимума. Надо сказать, что свою тетку Милка терпеть не могла и называла не иначе как дурищей (страсть Милки давать всем прозвища была общеизвестна).

– Когда я вижу эту безмозглую курицу, у меня давление подскакивает, – неизменно повторяла она и добавляла: – Бедная Ольга, как она ее терпит?!

Навещая Ольгу, моя подруга не просто исполняла родственный долг, как это могло показаться, к Ольге она действительно была привязана. Любила вспоминать, как счастливо они проводили время на бабушкиной даче, доверяя друг другу свои секреты, как влюбились в одного парня. Он предпочел обеим девчонку из своего класса, и соперницами они не стали. Несчастная любовь сблизила их еще больше. Милка была старше на три года. Когда она поступила в институт, Ольга еще училась в школе. Окончив ее, при-ехала в наш город. Подала заявление в педагогический, экзамены сдала на тройки. В этом месте Милка обычно кривилась и поясняла: «Тяга к знаниям ей от мамаши досталась». На платное обучение денег не было. Однако домой Ольга не вернулась, нашла работу и стала жить у тетки, то есть у Эммы Григорьевны, решив попытать счастья на следующий год. Совместная жизнь дружбу сестер только укрепила. В то время они стали еще ближе, Милка везде ее с собой таскала, заявив как-то: «Надо ее поскорее замуж выдать, в институт она все равно не поступит, а мамаша и жена из нее выйдет просто загляденье». Ольга была невысокой блондинкой с кругленьким личиком и серыми глазами чуть навыкате. Особым умом и впрямь не блистала, как, впрочем, и красотой. Тихая, улыбчивая и услужливая. Глядя на нее, я была согласна с Милкой: пожалуй, роль матери семейства подойдет куда больше, чем тернистая стезя российского учителя. Чтобы успешно сеять разумное, доброе, вечное, надо обладать хоть каким-то характером. А с этим у Ольги проблемы. По крайней мере, в то время Милка взирала на нее с печалью и бормотала: «Нам бы паренька непьющего, тихого, а главное, работящего. Чтоб деньги в дом волок и супружницу не обижал. А она ему и детей родит, и котлет нажарит, и по сто банок огурцов на зиму закрутит. Одна беда, парней таких днем с огнем, а если и пасутся где, то в местах далеких и неизведанных».

Своих намерений пристроить сестру Милка не оставляла, пока та, ко всеобщему удивлению, не взяла свою судьбу в собственные руки. Уволившись из фирмочки, где подавала кофе немногочисленным сотрудникам и следила, чтобы в туалете всегда была бумага для известной надобности, Ольга вдруг подалась в официантки, и не куда-нибудь, а в ночной клуб «Бордо», который, по мнению граждан, мало чем отличался от борделя. Эмма Григорьевна пила капли, а Милка орала так, что я, как раз в тот момент приблизившись к их дому, слышала эти вопли, стоя во дворе. Само собой, я сочла за благо смыться и о причине семейного праздника узнала позднее. Капли и вопли привели вовсе не к тому результату, на который рассчитывали: Ольга не только осталась работать в «Бордо», но в тот же день покинула родственников и сняла квартиру на пару с двумя девицами, которые исполняли в клубе танцы у шеста.

– Вот уж подходящая компания, – свирепела Милка и собиралась проклясть сестру, но довольно быстро передумала. Встречи их в то время заканчивались громкими ссорами, то есть громкими они были благодаря моей подруге, которая все еще надеялась вразумить сестрицу. Та, повесив голову, покорно вздыхала и, подозреваю, мало что слышала из Милкиных увещеваний.

– Оставь ее в покое, – как-то посоветовала я, испытывая к Ольге нечто вроде симпатии. Может, бордель и не самое подходящее место, но человек рожден быть свободным, по крайней мере, мне это не раз внушали в школе, и идея мне приглянулась, оттого, должно быть, я в нее и поверила. Заслышав от меня подобное предложение, Милка пошла пятнами.

– Спятила, да? Она ж один в один мамаша. Та родила неизвестно от кого, и эта непременно отправится проторенной дорогой. Я для чего ей мужа искала? Сама она его ни в жизнь не найдет, зато свяжется с каким-нибудь козлом, который ее трахнет, в душу нагадит и смоется. А мне ей сопли вытирать.