Единственная женщина на свете - Татьяна Полякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аминь, – кивнула я.
Мы немного помолчали, размышляя каждая о своем. Я поскребла затылок с постной миной и спросила:
– Значит, вы делили кабинет с Милкой?
– Ага, – кивнула Вера.
– Это ее стол?
– Само собой.
– И компьютер тоже ее? Можно я в нем немного пошарю?
– Да ради бога. Только дверь запру, чтоб кто-нибудь не заглянул ненароком. Менты компьютером интересовались, хотели к себе уволочь, еле отбили, пришлось внушить людям, что это рабочий инструмент. Насколько мне известно, ничего интересного они не обнаружили.
– Вдруг мне повезет больше? – помечтала я.
Мне не повезло. Потратив больше часа, я могла констатировать, что на работе Милка работала, в отличие от многочисленных граждан, которые совмещают приятное с полезным. Я проверила почту. Письма шантажиста не нашла, что не удивило: Милка поспешила его уничтожить. Никаких записей и документов, которые могли бы вызвать подозрение. Если подруга и напала на след потенциальных врагов, предпочла хранить свои тайны в другом месте.
Что бы она стала делать с документами, если б таковые обнаружились? Спрятала дома? Или в каком-то другом месте, которое она сочла надежным? А если речь идет не о документах, а о неких людях, вызвавших у нее подозрение? Я бы поспешила рассказать обо всем Берсеньеву. Хотя… если речь шла о близких ему людях, а прямых доказательств у нее не было, она, скорее всего, помалкивала, надеясь доказательства раздобыть. Я к следователю со своими догадками тоже не спешу…
Выключив компьютер, я вновь поскребла затылок.
– Ну что? – спросила Верка. – Легче стало?
– Не стало.
– Ты сделала, что могла.
Она поднялась, подошла к двери, повернула ключ в замке. Это можно было расценить как предложение выметаться, но я не спешила. Было странное чувство, что я не вижу или не понимаю очевидного. Теплилась надежда: если я еще немного здесь посижу, то начну понимать.
Время шло, а озарением не пахло. Очень захотелось вскарабкаться на стену и немного поползать по потолку. Когда я собралась удалиться, сообразив, что удача не торопится навстречу, дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла женщина лет тридцати, высокая, очень худая, с длинными темными волосами, рассыпанными по плечам. Одета она была в серую юбку и блузку в полоску, очки без оправы, взгляд пристальный и даже настороженный. Я решила, что это секретарь Берсеньева, и оказалась права.
– Привет, – сказала девушка, переводя взгляд с меня на Верку.
– Привет, – ответила та и на меня кивнула: – Знакомьтесь, это Татьяна, а это Фенька.
– Та самая? – улыбнувшись краем губ, уточнила Татьяна. Что она имеет в виду, для меня осталось загадкой, а Верка заявила:
– Ага. – И обе на меня уставились.
– И чего? – проявила я интерес.
– Странная история, – покачала головой Татьяна.
– Берсеньев здесь? – влезла Верка.
– Нет. Но скоро должен появиться. То, что болтают про шантажиста, правда? – Она смотрела на меня, и стало ясно, что отвечать на этот вопрос тоже придется мне.
– Не знаю, что у вас болтают, но Милка сказала, что некий тип хочет денег.
– За фотку? На которой она с другим мужиком? – Я решила, что могу и не отвечать, раз уж девушка и без меня все знает. – Чудеса… – сказала она нараспев.
– Есть сомнения? – подала я голос.
– Ну… зачем ей врать подруге? Хотя… трудно представить, что она ему изменила. Может, раньше, но не после того, как они вернулись из Венесуэлы.
– Наблюдалась большая любовь?
– Огромная, – усмехнулась Татьяна. – Когда женщина с таким восторгом смотрит на мужчину, вряд ли ее посещает мысль об измене.
– А он на нее тоже с восторгом смотрел?
– С нежностью. Если честно, я завидовала. И вовсе не тому, что Милка шефа окрутила, а настоящему чувству с обеих сторон. По-моему, сейчас это большая редкость. Правду говорят, что несчастье сближает людей. Раньше Милка на него смотрела как на собственность, любила указать, настоять на своем. Видимо, его это раздражало, вот он и нашел ей замену. А в последнее время она вроде как тише стала, уступила первенство. В рот ему смотрела и готова была со всем согласиться. Да и он изменился. Впрочем, неудивительно. И вдруг такое несчастье.
– Как он, справляется? – спросила я.
– Держится, но это нелегко дается. Не успел в себя человек прийти после аварии, и нате вам…
– Со здоровьем у него большие проблемы?
– Да вроде бы все нормально. Организм молодой… Первое время он даже документы подписывать не мог: правая рука сломана, ладонь по косточкам собирали, пришлось печать изготовить с его подписью, чтоб не мучился. Но я думаю, сейчас его мало беспокоит собственное здоровье.
– На днях у него была посетительница, юная девушка со светлыми волосами.
– Была, – усмехнулась Татьяна. – Выскочила из кабинета зареванная. Это Чухонка, о которой Милка рассказывала? Вряд ли девчонка что-то выгадала от ее смерти. Ему потребуется время, чтобы прийти в себя… хотя… никогда не знаешь, как все обернется…
– А никаких странностей за шефом в последнее время вы не замечали? Может, звонки какие-нибудь или излишняя нервозность?
В ответ она пожала плечами:
– Не замечала.
– Фенька считает, что под нас конкуренты копают, – с усмешкой заметила Вера.
– Откуда им взяться?
Татьяна задала Верке пару вопросов касательно работы, взяла папку с документами и покинула кабинет.
– Танька права, – понаблюдав за мной, заметила Вера. – Милка последнее время говорила о Берсеньеве с придыханием. Любовь, граничащая с обожанием. Она б в лепешку разбилась для его удовольствия. А раньше, в самом деле, относилась… как бы это помягче… без особого уважения. Уж очень командовать любила.
– Одно другому противоречит, – кивнула я. – Любовь, и вдруг Миша…
– Да уж…
Минут через пять я простилась с Веркой. Двигая по коридору, продолжала размышлять о странностях в поведении Милки, которых, на мой взгляд, предостаточно. Еще несколько дней назад я была уверена: ее любовь к Берсеньеву – скорее упрямство, помноженное на нежелание упустить состоятельного мужика. Теперь выходило, что к Берсеньеву у нее в действительности были большие чувства. Собственно, она это доказала, вытащив его с того света в далекой Венесуэле. Но это лишь подтверждало мою теорию: гибель Милки каким-то образом связана с Берсеньевым, точнее, с тем, что вокруг него происходит. Подруге стало известно об этом, и в результате… «Берсеньев просто обязан знать о своих врагах», – решила я и тут же увидела того, кто наравне с Милкой в последнее время не выходит у меня из головы. Одна из дверей распахнулась, и появился Сергей Львович.
Если это показалось для меня неожиданностью, то он явно пребывал в еще большем замешательстве. Он замер, посмотрел на меня с сомнением и спросил:
– Это вы?
– Глупо врать, что кто-то другой, правда? – улыбнулась я, втайне надеясь, что моя улыбка произведет-таки впечатление. Обычно так и бывало. Но не сегодня. Сергей Львович нахмурился.
– Что вы здесь делаете?
Я страдальчески огляделась, уже сообразив, что наша встреча не сулит ничего хорошего. Ладно бы только мне, но есть еще Верка. Как бы ей не досталось за то, что я разгуливаю по коридорам офиса.
– Отвечать обязательно? Так быстро ничего путного я все равно не придумаю.
– Идемте, – кивнул он, не то чтобы спокойно, но и без заметной нервозности.
Он направился по коридору в том самом направлении, откуда возвращалась я, а я припустилась следом, лелея в душе надежду, что он меня выслушает, прежде чем начнет вправлять мозги.
Берсеньев распахнул дверь, и я увидела просторную приемную. За столом возле окна сидела Татьяна. Увидев Берсеньева, она улыбнулась, но тут заметила меня и поспешно убрала улыбку. Берсеньев на ее мимику никакого внимания не обратил, пересек приемную, не говоря ни слова, и распахнул очередную дверь. Подождал, когда я войду в кабинет, и бросил Татьяне, не поворачивая головы:
– Я занят.
Кабинет Берсеньева оказался небольшим и каким-то безликим. Окна с поднятыми жалюзи, стол с неизменным ноутбуком, два кресла. Чуть в стороне мягкая мебель и журнальный столик.
– Садитесь, – кивнул он в сторону дивана.
Я села, он опустился в кресло по соседству. Теперь я рассчитывала на доверительную беседу. Тот факт, что Берсеньев не устроился за столом с начальственным видом, позволял надеяться, что он не прочь поговорить по душам. Хотя наверняка, конечно, не скажешь. Физиономия его оставалась непроницаемой. Гадай теперь, как он воспринял мое появление.
– Слушаю вас, Ефимия Константиновна.
Я поморщилась.
– Такое обращение вызывает у меня чувство неполноценности, – сказала я со вздохом.
– С какой стати?
– По-моему, звучит довольно глупо.
– Не я вам дал это имя.
– Своих родителей я успела отблагодарить. Если вам претит называть меня Фенькой, обращайтесь по фамилии. Или вовсе никак.