На острие - Лоуренс Блок

Деркин задумался.

— А что, если это она сама оставила автоответчик включенным? Не случайно, а с определенной целью?

— Какой же?

— Уезжая, она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом пронюхал. Скажем, ее родители или кто-то еще, от кого она стремилась ускользнуть.

— Тогда ей следовало бы сохранить за собой комнату. Платить за нее, обосновавшись в другом месте.

— Ну, хорошо. Допустим, она собралась убраться из города, но при этом хотела знать, кто ей звонил. Она могла бы...

— На расстоянии было невозможно определить, кто хотел с ней поговорить и что записал автоответчик.

— Да нет же, появилась специальная приставка. Теперь достаточно позвонить к себе с любого телефона, набрать код, и автоответчик прокрутит вам свои записи.

— Но не все аппараты обладают такой возможностью. У Паулы был совсем простенький автоответчик.

— Откуда тебе это известно? Хотя, конечно, ты его видел. Он все еще в комнате.

Деркин сплел пальцы.

— Послушай, зачем нам ходить по кругу, повторяя одно и то же? Мэтт, ты сам долго был полицейским. Поставь себя на мое место.

— Я просто считаю, что...

— Мэтт, войди в мое положение. Представь, что ты сидишь за этим столом — и вдруг является парень с рассказом о постельном белье и автоответчике. Никаких доказательств того, что совершено преступление, у него нет и в помине. А пропавшая девушка — совершеннолетняя, в здравом рассудке, и никто ее не видел уже около двух месяцев. Что мне следует предпринять?

Я промолчал.

— Как бы ты поступил на моем месте?

— Делал бы то же, что и ты.

— Вот видишь!

— Но представь, что она была бы дочерью мэра.

— У мэра нет дочери. Он импотент. Как бы он мог завести дочь?

Он оттолкнул кресло и поднялся:

— Конечно, если бы речь шла о дочери мэра, вопрос стоял бы иначе. На ее поиски мы бросили бы сотню людей и вкалывали не покладая рук круглыми сутками, пока что-нибудь да не раскопали. Хотя, если учесть, сколько времени прошло, и принимая во внимание скудость улик, это маловероятно. Послушай, а откуда у тебя эти страхи? Конечно, я не хочу сказать, что она сейчас путешествует по Диснейленду и просто застряла там на чертовом колесе, но что, собственно, тревожит ее родителей и тебя?

— Что она, возможно, мертва.

— Очень может быть. В этом городе люди мрут как мухи. Ясно одно: если она жива, то рано или поздно отзовется. Когда останется без денег или когда в ее голове рассеется туман. Ну, а если умерла, то ей уже никто: ни ты, ни я, ни кто-нибудь другой — не поможет.

— Думаю, ты прав.

— Конечно, прав. Беда в том, что ты смахиваешь на собаку, которой бросили кость. Позвони ему и скажи, что у тебя нет новых фактов, а ему, чтобы рассчитывать на успех поисков, следовало бы связаться с тобой двумя месяцами раньше.

— Верно: пусть осознает свою вину и помучается.

— Ну, лучше не скажешь! Иисусе, никто не отдал бы этому расследованию больше сил, чем ты. Никто не продвинулся бы так же далеко, как ты. Тебе даже удалось раскопать довольно серьезные улики, я имею в виду телефонные звонки и автоответчик. Несчастье в том, что эти нити оборваны. Стоит за них потянуть, и они останутся у тебя в руках.

— Да, знаю.

— Так брось эту затею! Или ты перестанешь попусту тратить время, или кончишь тем, что будешь вкалывать за жалкие гроши.

Я собрался ему возразить, но тут зазвонил телефон. Деркин разговаривал несколько минут. Положив трубку, спросил:

— Ты помнишь, чем мы занимались, когда не было кокаина?

— Как-то выкручивались.

— Разве? Пожалуй, тогда деваться нам было некуда.

Несколько часов я бродил по улицам. Около половины второго пошел дождь. Почти сразу же на всех углах появились торговцы зонтами. Вероятно, в сухую погоду они прикидывались спорами, которые оживают только с первыми каплями дождя.

Я не стал покупать зонт — дождь был слишком слаб, чтобы стоило входить в такой расход. Чтобы убить время, я заглянул в книжный магазин. Когда, ничего не приобретя, я оттуда вышел, дождь уже едва моросил.

Добравшись до гостиницы, остановился у дежурного. Для меня ничего не было, кроме предложения приобрести кредитную карточку. «Ваша кандидатура уже одобрена», — утверждалось в послании. Почему-то я в этом усомнился.

Поднявшись к себе, позвонил Уоррену Хольдтке. Не выпуская из рук блокнот, коротко сообщил, чем занимался и как скудны мои достижения.

— Расследование уже отняло у меня массу времени, — заметил я, — но я так же далек от цели, как в начале. Не могу сказать, что я чего-то добился.

— Вам нужны еще деньги?

— Нет. Не представляю, чем бы я мог их заслужить.

— Как вы думаете, что с ней? Понимаю, ничего определенного вы не узнали, но, возможно, догадываетесь о том, что произошло?

— Пока у меня только расплывчатые предположения. Не знаю, насколько весомыми они покажутся вам. Похоже, она связалась с человеком, который выглядел обаятельным, но в действительности был опасным. Вероятно, ее втянули во что-то незаконное. Не исключаю, что именно поэтому она не в состоянии с вами связаться.

— Трудно представить Паулу в компании преступников.

— Наверное, вначале эта связь показалась ей увлекательным приключением.

— Да, возможно.

Он вздохнул.

— Вы почти не оставляете нам надежды.

— Понимаю. Но, думаю, пока нет оснований и для отчаяния. Боюсь, нам остается одно: терпеливо ждать.

— Это я и делаю. Но как... тяжело.

— Прекрасно вас понимаю.

— Ну, что же, — сказал он. — Хочу вас поблагодарить за работу и за то, что были откровенны со мной: Если, по вашему мнению, все-таки можно довести расследование до конца, я буду рад прислать вам денег.

— Не нужно, — ответил я. — Вероятно, в любом случае я поработаю еще несколько дней: вдруг что-то всплывет? Тогда сразу же свяжусь с вами.

— Мне не хотелось брать у него деньги, — сказал я Вилле. — Тысяча, которую я уже получил, легла мне на душу камнем. Если возьму еще, то до конца дней не избавлюсь от мыслей о его дочери.

— Но ты же продолжаешь работать, так почему бы не получить вознаграждение за труд?

— Он мне уже заплатил. А что я дал ему взамен?

— Ты же вкалывал.

— Разве? В старших классах на уроках физики нас учили измерять проделанную работу. Формула включала силу, расстояние и время. Скажем, надо взять предмет, который весит двадцать фунтов, и перенести его на расстояние в шесть футов. Это значит, вы проделали работу в сто двадцать футо-фунтов.

— Футо-фунтов?

— Была такая единица измерения. Если же ты стоишь у стены и целый день бьешься об нее лбом, а она остается неподвижной, значит, никакой работы ты не проделал. Раз стена не сдвинулась ни на йоту, результат твоих усилий равен нулю.

— Ты все-таки чуточку ее передвинул.

— Этого мало.

— Ох, не знаю! — вздохнула она. — Когда Эдисон трудился над своей лампочкой, кто-то заметил, что его следовало бы остановить: результатов никаких! Эдисон возразил, что, напротив, добился большого успеха, выяснив, что двенадцать тысяч уже опробованных им материалов непригодны для использования в качестве нити накаливания лампочки.

— Эдисон был в лучшем положении, чем я.

— И прекрасно! Иначе мы все еще сидели бы в темноте.

Честно говоря, именно в темноте мы и находились, однако ни один из нас не имел ничего против этого. Мы лежали на постели в ее спальне, из кухни доносилось пение Рибы Макинтайр. Слышались голоса переругивавшихся жильцов из дома напротив.

Вообще-то я не собирался к ней заходить. После разговора с Хольдтке я решил пройтись. Оказавшись рядом с цветочным магазином, я вдруг захотел послать ей букет. При оформлении заказа, однако, выяснилось, что его выполнят только на следующий день. И тогда я подумал, что, пожалуй, доставлю цветы сам.

Мы устроились на кухне. Она поставила букет в воду и приготовила кофе. Как и в прошлый раз, растворимый, но теперь из новой банки, более дорогой. Он сильно отличался от баланды, из которой извлекли кофеин.

Потом, без долгих разговоров, мы прошли в спальню. Риба Макинтайр пела уже довольно долго, и запись вот-вот должна была закончиться. Однако песенки стали повторяться — у кассетника сработал реверс, благодаря этому устройству он снова и снова прокручивал пленку.

Спустя какое-то время Вилла спросила:

— Ты голоден? Могу что-нибудь приготовить.

— Только если ты сама хочешь есть.

— Открою тебе секрет: никогда не любила готовить. Повар из меня никудышный, а мою кухню ты видел.

— Мы могли бы куда-нибудь пойти.

— На улице дождь. Слышишь, какой шум в вентиляционной шахте?

— С утра едва моросит. Моя ирландская тетушка называла такие дни «ласковыми».

— Ну, судя по звуку, погода стала более суровой. Может, закажем ужин у китайцев? Они не обращают внимание на погоду. Усевшись на велосипеды, как камикадзе, мчатся, если приходится, даже в град. «Ни дождь, ни снег, ни жара, ни тьма ночи не лишат вас миски курицы с грибами». Правда, мне она не нравится. Мне хочется... Тебе интересно знать, чего мне хочется?