Джентльмен Джоул и Красная Королева (ЛП) - Лоис МакМастер Буджолд

Едва Корделия перешла от стадии «я здорово проголодалась» к свирепому «я слона бы съела» и заподозрила, что цетагандийский консул намерен преподать сыну жизненный урок и оставить его на всю ночь в каталажке, как объявился атташе по культуре лорд гем Сорен. На нем была та же официальная лицевая раскраска и тот же наряд, что они видели на приеме в саду неделю назад. И от него пахло чем-то странным и эфирным – то ли духи, то ли одурманивающие вещества, но, во всяком случае, ничего похожего на традиционный для Барраяра алкоголь. Он выглядел слегка обеспокоенным.

Передача Лона гем Навитта из рук в руки застопорилась, едва выяснилось, что консул не приходится ему отцом. Но тут плавно вмешалась Корделия, заверив сомневающегося сержанта стражи, что гем Сорен как чиновник консульства обладает законной властью, достаточной для такой цели.

– А где сегодня вечером леди и лорд гем Навитт? – поинтересовалась она между делом.

– Они устраивают в консульстве вечер лунной поэзии, ваше превосходительство. Осенний церемониал в Райском Саду на Эте Кита, который, э, наступил как раз сейчас. То есть осень наступила. Они не могли прервать церемонию на середине, поэтому послали меня.

Значило ли это, что гем Сорен – доверенное лицо консула, или что он мелкая сошка, которую гоняют с поручениями? Скорее второе, решила Корделия, что объясняло также и его неуместный здесь парфюм. Оливер откровенно забавлялся. Бобовый Стебель номер Три не имел ничего против, а появление гем Сорена вместо своих родителей воспринял скорее с облегчением, чем с разочарованием. Как бы то ни было, эта парочка покинула участок, сведя взаимодействие с местными властями к такому минимумому, какого только смог добиться гем Сорен.

Было уже по всем меркам чертовски поздно, а Корделию ждала еще стопка докладов, которые ей следовало прочитать до начала утренних совещаний. Она позволила Оливеру проводить ее по главной улице, нигде не задерживаясь, лишь на минутку заскочив в круглосуточный магазин с сэндвичами, один из немногих в деловой части Кейбурга, открытых этой скучной ночью посреди рабочей недели. Они пошли в сторону вице-королевского дворца, на ходу выгрызая сэндвичи из обертки. На углу боковой улицы, ведущей к КРО, Корделия притормозила, выкидывая в мусорку скомканную обертку, и поглядела вдаль на полуосвещенный фасад репликаторной клиники.

Оливер заметил, куда она смотрит, и усмехнулся:

– Хотели навестить Аурелию?

– У них ночью есть обслуживающий персонал, но не часы для посещений.

– Уверен, для вас они сделают исключение.

– Я тоже уверена. Но мне не стоит навязываться. К тому же, там пока мало что можно увидеть даже на увеличивающем мониторе. На этой стадии развития любой человек – только комочек клеток.

Но Оливер на ее безразличие не купился. Потому ли, что ее поведение было настолько прозрачным, или потому, что он – это он?

– Вы же все равно хотите.

– Ну… да.

Он решительно развернул Корделию налево.

– День был длинный, а завтра наступит еще один такой же. Доставьте себе удовольствие, пока есть такая возможность.

– Думаешь, что бы предпринять ради сохранения моего хорошего настроения во благо моих угнетаемых подчиненных? – Она взяла его под руку, и они пошли к дверям центра.

– Тогда, возможно, это просвещенный эгоизм с моей стороны.

– Ха.

Они позвонили в дверь; через несколько минут к ним вышел медтехник, который моментально узнал Корделию и без возражений пропустил их внутрь. Перепроверив записи, через несколько дверей он провел обоих в свежезаполненный репликаторный банк и отыскал там нужный монитор. Свечение картинки было приглушенным, а крошечное изображение – действительно всего лишь комочком, похожим на какую-то низшую форму морской жизни.

Оливер с сомнением поглядел через плечо Корделии:

– Как странно. И все же удивительно.

Он огляделся, словно задаваясь вопросом, в каком именно холодильнике хранятся его будущие надежды. Но не набрался смелости спросить.

– Да, – вынуждена была признаться Корделия.

– Вы улыбаетесь.

– Да, – снова призналась она. Ее улыбка стала шире, разжигая ответный блеск в глазах Оливера. Даже медтехник, выпуская их наружу, чтобы запереть на ночь дверь, улыбнулся в ответ, настолько заразительной была ее концентрированная радость. И если раньше Корделия явно устала и шла с трудом, то теперь на главной улице ее шаг превратился почти в такой же широкий, как и у ее спутника.

У входа во дворец Корделия извинилась, что задержала Оливера до поздней ночи:

– Я не предвидела заранее, в какие осложнения сможет вылиться наша прогулка за город. Впрочем, кто умеет видеть будущее?

– Если бы вы их предвидели, они бы не стали осложнениями, не так ли?

Она рассмеялась и пожелала ему спокойной ночи.

Корделия проснулась за полночь, как с ней теперь часто бывало, от старого воспоминания, выплывшего из обрывков сна. Безмолвное смущенное "ха!" потрясло ее.

Тогда, на третьем десятке лет, ей не терпелось наконец-то вступить во взрослую жизнь. Она была одной из первых в учебе в Астроэкспедиции, зато совершенно неловкой в социальных взаимодействиях, поэтому оказалась совершенно очарована, когда наконец-то у нее появился первый настоящий сексуальный партнер. Их роман то гас, то возобновлялся от случая к случаю, как то позволяла их работа в АЭК, и его кульминацией стала экспедиция длительностью в несколько месяцев, во время которой они открыто объявили себя парой, делили общую каюту и служебные обязанности младших офицеров. Они строили планы на будущее. И были равны в жизни и в любви – по крайней мере, именно так думала Корделия, пока обоим не предложили одинаковое повышение по службе.

Тогда они решили, что первым получит капитанское звание он. А она тем временем будет работать в наземной службе и растить положенных им двоих детей, пока не настанет ее очередь стать капитаном. Как они и планировали, Корделия подала рапорт и перевелась на кабинетную работу. Но объявление о намерении стать родителями и оплодотворение все не приближались, хотя она и прошла процедуру извлечения яйцеклетки и записалась на обязательные родительские курсы. У ее партнера так и не хватило времени на эти мелочи до того, как он повел свой новый корабль в первый рейс – ведь тогда на него свалилось слишком много дел. Впрочем, все выглядело вполне логично.

Все планы разлетелись вдребезги, когда из рейса он вернулся с другой женщиной – молодым ксенохимиком в звании мичмана, ни в каких детях не заинтересованной. «Мы с тобой просто ошиблись, Корделия, – сказал он так, точно исправлял ошибку в ее навигационных вычислениях. – Никто не виноват, верно?»

Даже будь Корделия из скандальных особ, она бы не стала ему устраивать сцену в публичном месте, которое он предусмотрительно выбрал, чтобы сообщить ей эту новость. Так что она просто позволила своему бывшему партнеру ускользнуть в полном убеждении, что она не раскрыла его ложь. Вернуть его она точно не хотела. Он и дальше продолжил делать уверенную карьеру в АЭК – и даже, в конце концов, завел двоих детей со своей партнершей, но не с той, которая заменила Корделию, а одной из последовавших позже. А уже через год Корделии предложили командование «Рене Магриттом», который, по правде говоря, был даже лучшим кораблем, чем тот, что получил ее бывший, так что никакого ущерба, верно?

А две экспедиции спустя она открыла ту самую планету, где жила сейчас, а вместе с ней – Эйрела, и все прочее стало в буквальном смысле историей.

Рассказ об этой двуличности стал самой первой личной тайной, которую она поведала Эйрелу во время их рискованного похода, в честный обмен на его историю – еще более кровавую и зловещую. У Эйрела определенно был актерский талант, нельзя не признавать очевидное; она улыбнулась, вспомнив, как даже в восемьдесят лет он одним своим появлением он мог зарядить напряжением всех собравшихся в помещении, когда входил туда.

Выходит, тот бетанский дурачок, предав ее, сделал ей самый большой в жизни подарок. Не слишком ли поздно будет теперь отправить ему благодарственное письмо? И интересно, настолько ли ее лицо стерлось сейчас в памяти ее первого любовника, как его – в её собственной? Все, что от него осталось – даже не сама боль, а образ боли, удара, нанесенного в самую глубину души. И этот образ до сих пор оставался странно четким.

Эйрел надеялся излечить ее старые душевные раны, но все время мешали дальнейшие катастрофические события, пока много десятилетий спустя он наконец не убедился, что оставил в ее руках средство излечиться, если она того захочет. Ему можно было довериться – даже самое незначительное обещание он старался исполнить на все сто.

Корделия поняла, что этими историями вряд ли могла бы поделиться с Оливером, не важно, сейчас или вообще. Он бы все не так понял. Это были воспоминания, которые сейчас не имели никакого смысла ни для кого и даже для нее самой. Вздохнув, она свернула и убрала их поглубже и в темноте перевернулась на другой бок.