В движении вечном - Владимир Колковский

— Дз-з-з… дз-з-з, — вдруг и впрямь едва слышно рядышком.

«Муха?» — невольно и тот час мелькает догадка.

Но… откуда?

За белесою росписью широких оконных стекол морозно розовеет январское ясное утро.

— Дз-з-з, — снова слышится тихонько рядышком. — Дз-з-з…

Но теперь! — как выразительно явственны теперь знакомые дурашливые нотки… Лешка!.. Лешка Антольчик.

Сосед по парте, верный гвардеец и добрый приятель. Снова исподтишка дурашливо дзынкнувши, он вроде также неотрывно вглядывается в раскрытый учебник, а сам лишь с усмешливой беззаботно-стью поглядывает на притихший тревожно класс. Как обычно, он и не открывал вчера книгу, да только что ему, начало новой четверти еще… Ну больше одной двойкой, ну меньше… Сколько их было, а сколько еще будет.

— Антольчик! — коротко и решительно обрывает, наконец, затянув-шуюся паузу учительница.

И тот час: «Хг-а-а…», — словно вздохнул с облегчением класс, зашелестел, задвигал, многоруко зашоргал; где-то упал звонко учебник, где-то звучно хлопнула откидная крышка парты.

— Что, молодцы вы мои, вздохнули?.. Так вы вчера и в книжку глядели!

Широко улыбается круглое, накинь лишь платочек — и сразу бабушкино, старческое лицо учительницы. Вот уже за треть века как она с детворой школьной, и кому же не знать, что не до уроков им всегда, и уж тем более не до ее несчастной экономической географии: «Сельское хозяйство Центрального района, пищевая промышленность Волго-Вятского»… Особенно теперь в самом начале четверти, когда еще так мало оценок в журнале, и когда каждый так надеется проскочить на холяву.

Наивная детвора! — один только скорый взгляд на класс, и сразу ясно, кто и с чем пришел сегодня на урок. Понятно, что в каждом классе есть несколько обязательных, прилежных учеников, обычно среди девчат, они всегда хорошо подготовлены, а вот остальные… Любого и запросто можно подловить.

Только… зачем?

— И что ты за учитель такой, если у тебя в классе столько двоечников? — обязательно спросит тогда начальство.

И снова, пусть вначале и не очень строго, но напомнит обязательно: в нашей стране всеобщее среднее образование, и нет плохих учеников, а есть плохой учитель.

По сути, оно логично, правильно. Зачем тратить лишние школьные годы на таких вот, к примеру, антольчиков? Ему ведь все равно твоя экономическая география — что тому волу библейскому да псалмы на уши… И не всем же в конце концов быть инженерами, не всем же и в белом халатике службу нести, надо ведь в жизни кому-то и жижу в хлеву за свиньею прибрать… Жизнь она штука такая! — есть в ней поэзия, есть проза, а есть и «соленые» анекдоты.

Немало разной детворы за долгих тридцать лет прошло через ее учительские руки, и не раз уже приходилось убедиться конкретно, что хорошие и отличные отметки еще совершенно ничего не значат для будущего. Тот же Андрюшка Петровский, например. Тоже когда-то неплохо учился, толковый, казалось, выйдет парень, и спортсмен какой… был. А теперь!.. Перед глазами тот час же представал бурый, косматый, беззубый ободранец.

Рабочий сегодня поболе за иного инженера имеет. Сколько их прежних оболтусов прилично устроилось в столице! Получили квартиры, теперь на выходные молодцами наезжают в поселок. В воскресенье под вечер обязательно встретишь кого-нибудь на автобусной: и сам приберется как на праздник, и жена, и дети… По сторонам теперь посматривает с выси, не без столичной фанаберии, мол: «Эх ты, глушь-провинция!»

— Добрый вечер, Нина Степановна! — поприветствует всегда искренне, радостно, как победитель.

Человек, мол, сами видите. А что тогда говорили…

Так что, правила игры здесь предельно просты. Выставил ему на дорожку свой «законный» трояк в журнальную клеточку, и пусть себе шурует пряменько в рабочий класс. И все бы прекрасно, если бы уж совсем не дебилы… И Нине Степановне тут снова припомнилась та самая дурацкая «эпопея на весь район», что устроил когда-то ей, как классному руководителю, такой именно в точности дебил Зэро.

… Лешка Антольчик, широколицый простоватый парнишка с высоко поднятым на вихры, густоволосым чубом так и сидел неподвижно на своей крайней «камчатке». Застыл истуканом, как влитый, приоткрыв слегка рот, будто его вдруг острым рогом по голове пристукнули.

— Живенько! — понимая прекрасно причины такой медлительности, подогнала учительница строго. — Никак не проснется…

Наконец как-то постарчески уныло скрипнула тесноватая парта, и он, насквозь проржавевшим, несмазанным роботом задвигал неуклюже вперед.

— Дз-з-з! — насмешливо кинул в след соседу Игнат.

Он ведь тоже не открывал вчера географию. Это и не обязательно было, потому что Нина Степановна, учительница не очень строгая всегда разрешала держать открытыми учебники на парте.

Действительно, это было очень удобно. Глянул на переменке первый раздел заданного параграфа, повторил еще раз и жди спокойно звонка — вызовут, так не подведет память. А если вызвали отвечать другого, то можно сходу начинать следующий раздел; пока одноклассник отвечал, Игнат всегда успевал хорошенько подготовиться.

Но вот сегодня…

Сегодня он как раз и не спешил браться за следующий раздел. С самого начала не было ни малейшего сомнения, что дружок Лешка так долго не продержится. Прошло уже сколько минут, а он все так и стоял у доски, молча, глядя отрешенно застывшим взглядом куда-то поверх голов своих одноклассников.

— И это все? — выдержав терпеливо необходимую паузу, спросила с иронией учительница. — Все что нам скажешь? Мог бы зря не тратить времени… Садись, два!

И вновь перемена мгновенная в классе, вновь словно дрожит в воздухе звенящая, мертвая тишь.

— Так, вопрос… Вопрос остается тем же. Раз мы… раз мы так ничего и не услышали, — внимательно вглядываясь в журнальный список, вдумчиво выговаривает Нина Степановна.

— Горанский! — слышит, наконец, Игнат свою фамилию.

Спокойно, уверенно выходит он на середину класса. Он-то как раз и не тратил зря времени. За несколько мучительных лешкиных минут успел еще раз внимательно полностью просмотреть раздел параграфа, особо выделить в нем самое главное. На счет дополнительных вопросов он тоже не особо тревожился. Они у Нины Степановны всегда были одни и те же и примерно в одном количестве, только с каждым новым уроком прибавлялось несколько новых, а несколько «старых» исчезало, соответ-ственно.

«Эх, вот если бы у всех так! — мечтал Игнат и на сей раз, с победой вскоре вернувшись на место. — Вообще можно бы не раскрывать домашнее… А вот если бы так, как у Кольки!» — последнее пожелание он тоже не раз восклицал про себя мечтательно.

Хоть и знал, знал прекрасно, что так, как у «Кольки» больше ни у кого быть не могло.

Колька, Дикий, Живёла…

Подобные прозвища были у многих учителей в школе. По-видимому, они давались весьма метко с первых дней работы, а потом, словно по наследству передавались старшеклассниками следующим поколениям учеников. Иметь прозвище учителю обычно значило быть личностью яркой, выразительной, с какой-то особенной оригинальной чертой характера, и именно такие учителя и их уроки остались наиболее памятными Игнату.

Вот, например, та же Нина Степановна. Она и между школьниками всегда была только Ниной Степановной. И уж очень сухой, будничной была на ее уроках такая интереснейшая наука как география, наука о захватывающих путешествиях и далеких, неизведанных странах. Все, все ее рассказы были на один и тот же манер — и про сухую пустынную Сахару, и про роскошную таинственную Амазонию… Временами Игнат даже и пытался послушать, но в итоге попытки эти заканчивалось всегда совершенно одинаково, заканчивалась точь-в-точь как с тем самым, толстенным романом в его раннем детстве. Очень скоро он вдруг ловил себя на том, что в мыслях своих где-то уже совсем далеко от урока, в днях завтрашних или вчерашних…

Только один-единственный ее урок запомнился навсегда Игнату. Да и то это была вовсе не география.

Был у тогда в школе предмет такой «трудовое обучение». Класс делили строго на парней и девчат, первые столярничали и слесарили в мастерских, а вторые шили, вязали, готовили… Это называлось у девчат «домоводством», и вела этот предмет в классе также Нина Степановна. Однажды, когда их собственный трудовик заболел, а заменить было не кем, ребят оставили под ее присмотром в классе. И Игнат просто не верил глазам своим: раскрасневшаяся, искрясь легким блеском в глазах, вдохновенная даже, это был совершенно другой человек, совершенно другая Нина Степановна! Живые слова, «смачные» фразы, теперь Игнат уже и рад бы не слушать, но… На всю жизнь запомнилось ему, как приготовить по-домашнему вкусно чебуреки с печенкой.

Вторым уроком в тот необычайно удачный для Игната день была история.