Черная богиня - Михаил Зайцев

«Все, как говорила продавщица. Парадное проходное. Прямо напротив — выход на Большой Козловский. Почтовые ящики, лифт... лифт стоит на первом этаже... Нет! Лучше поднимусь пешком...»

В дверь звонить не пришлось. Обитая черным дерматином дверь с биркой-номером 10 была приоткрыта. Едва-едва, сразу и не заметишь, если специально не приглядываться, но приоткрыта. Сквозь узкую щель меж косяком и дверной панелью пробивался тонкий, как лезвие бритвы, лучик яркого электрического света.

Игнат остановился перед незапертой дверью. Тряхнул головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Медленно протянул руку, осторожно ткнул кулаком упругую дерматиновую поверхность. С тонким, комариным скрипом дверь подалась, яркая щель расширилась, стали видны дорогие финские обои в прихожей, пластмассовый коврик на полу за порогом...

Шум наверху, на лестничной площадке выше этажом. Лязг замка, скрип, собачий лай, окрик «Сидеть!», топот ног, звон связки ключей. Сергач вздрогнул, бросил быстрый, испуганный взгляд на уходящие вверх лестничные ступени, замешкался на долю секунды и, решившись наконец, переступил через порог, шагнул на пластмассовый коврик, плечом закрыл за собою дверь, привалившись к ней спиной, и огляделся.

Труп женщины посередине просторной прихожей Игнат заметил не сразу. Вначале его ослепила сияющая хрусталем люстра. Игнат сморгнул, уставился на оленьи рога над шкафчиком-вешалкой и только потом увидел безжизненное тело. Маленькое, почти детское тельце опрятной, скромно одетой старушки. Бабушка лежала на спине, подогнув под себя ноги. Длинная шерстяная юбка задралась кверху, собралась складками у живота, обнажая дряблые, воскового цвета ляжки с синими прожилками вен и парафиновые икры с голубыми варикозными буграми. Тонкие старушечьи руки скрещены на груди, запястья согнуты, как куриные лапки, пальцы скрючены, словно коготки. Длинная тощая шея неестественно вывернута, голова упирается в пол пучком седых волос на макушке, острый подбородок задран кверху, рот широко открыт, влажно блестят искусственные пластмассовые зубы. Остекленевшие кукольные глаза смотрят на Игната. Из уголка мертвого глаза катится по щеке слезинка — старушка умерла совсем недавно. Пять-шесть минут назад. Возможно, в ту самую секунду, когда «медсестра» в магазине «Нирвана» назвала Игнату ее имя...

Сергач закусил губу. За спиной, за обитой черным дерматином дверью залаяла собака. Пес, судя по «голосу», здоровенный, облаивал дверь десятой квартиры.

— Фу, Шамиль! Гулять! Фу! Кому сказано, гулять?! — донесся до ушей приглушенный дерматиновой обивкой грозный голос собачьего хозяина. — А ну, пшел вон! Кому сказано? Фу!

Из глубины квартиры в прихожую вышла кошка. Серая с белыми подпалинами, молодая, гибкая кошка, потянулась, зевнула, вильнула хвостом и, громко мяукнув, посмотрела ореховыми глазами сначала на Игната, потом на труп на полу. Лай на лестничной площадке зазвучал громче, громче заорал на собаку хозяин, раздался звук смачного хлопка поводком по собачьей хребтине и сразу — скулящий плач обиженной псины. Но кошка и ухом не повела. Мягко ступая, она подошла к телу старушки, понюхала голую коленку, подняла морду и, снова взглянув на Игната, мяукнула, как бы спрашивая у незнакомого человека, что случилось с ее хозяйкой.

Собачий и человеческий голоса за дверью стихли. Пес Шамиль и его владелец спустились вниз по лестнице, глухо хлопнула дверь парадного. Собрав волю в кулак, Игнат подавил в себе страстное желание как можно скорее кинуться наутек, убежать подальше от теплого трупа старушки, скрыться от взгляда ореховых кошачьих глаз. Бегство его не спасет, а, наоборот, приблизит что-то ужасное, что-то гораздо более страшное, чем зрелище мертвой бабушки со свернутой шеей. НАДО пересилить себя, перешагнуть через детское тельце старушки и заглянуть в комнаты, найти кабинет Рэма Соломоновича.

«Если в кабинете остывает труп Самохина — звоню Циркачу прямо отсюда и умоляю о помощи, — подумал Игнат, делая серию глубоких вдохов и резких выдохов. — Если же в квартире больше нет мертвецов, кроме бабушки Даши, или... Впрочем, к чему гадать? Нужно идти и смотреть. Нужно! Обязательно нужно идти!.. Страшно? Да, страшно, но это сейчас совершенно неважно, черт побери!..»

Игнат присел на корточки, поставил на колючий коврик возле порога спортивную сумку, положил книжку со слоном на обложке, выпрямился, прислушался. В недрах квартиры все тихо, слух улавливает лишь обычные шумы большого жилого дома, привычные с детства всякому горожанину: гудит вода в трубах, бубнит телевизор у соседей... Шестое чувство подсказывало, что, кроме него, Игната Сергача, и серой с белыми подпалинами кошки, в квартире нет более никого и ничего живого, убийца ушел. За две, три, самое большее за пять минут до прихода Сергача.

«Черт побери! А ведь меня все равно ждет обвинение в убийстве, блин! Продавщица! Золотозубая стерва из магазина „Нирвана“ расскажет, как, поговорив с доктором Рэмом Соломоновичем, я пошел к нему в квартиру. Даже если бы я сюда не пришел, меня бы все равно обвинили! Черт возьми, я в глубокой жопе, мне крышка, блин!.. Максимум, на что я способен, — отсрочить собственный арест и... И узнать, будет ли Самохин ждать меня в полвторого на Маленковской или... Или его тело остывает сейчас в докторском кабинете...»

Терять нечего. Игнат повернулся к входной двери, закрыл засов. Вспомнил про отпечатки пальцев, начал было тереть засов рукавом пальто, но подумал немного, тряхнул головой, махнул рукой и, развернувшись к двери задом, быстрым, семенящим шагом пересек прихожую по периметру, обойдя покойницу. Из холла прихожей в глубь квартиры вел широченный коридор. В конце коридора поворот, там кухня, откуда пахнет свежемолотым кофе. Одна из трех, самая ближняя коридорная дверь открыта. Из комнаты с открытой дверью тянет запахом табачного дыма. Очень терпкий и густой запах. И даже мерещится, будто из открытой комнаты в коридор выплывает сизое дымное облачко.

Нет. Никотиновое облако Игнату не померещилось. Сделав два торопливых шага, пригнувшись, как будто на крышах соседних домов сидят снайперы и ловят в окуляры оптических прицелов постороннее движение в квартире номер десять, Сергач заглянул в распахнутую дверь.

Кабинет. По-другому эту комнату и правда не назовешь. Письменный, почти антикварный стол времен сталинских репрессий с зеленым сукном и лампой под зеленым абажуром, с чернильным письменным прибором и пепельницей-раковиной. В пепельнице тлеет толстая коричневая сигара. Истлела наполовину. От столбика серого пепла к потолку струится голубой ароматный дымок. На полдороге к лепнине потолка дымок подхватывает сквознячок из приоткрытой форточки и несет ароматное облачко над креслом, укрытым белым матерчатым чехлом, выдувает сигарный дым в коридор. В кабинете, помимо зачехленного кресла, есть еще и кушетка, тоже покрытая белым чехлом, и еще одно кресло с резными подлокотниками, на гнутых деревянных ножках, с матерчатой покатой спинкой. В этом кресле сидит пожилой, упитанный господин в белом врачебном халате. На коленях у господина эбонитовый телефонный аппарат в стиле ретро с вращающимся диском. Волосатая рука доктора лежит на рычаге вместо трубки. Телефонная трубка валяется возле ног, обутых в мягкие домашние тапочки без задников. Рядом с трубкой на паркетном полу валяется компьютерная дискета. Упитанный господин в кресле совершенно не похож на Николая Васильевича Самохина. И на мертвого он не похож, хотя грудь его не вздымается от дыхания, а глаза не моргают. Господин в докторском халате уронил голову на грудь, смешно выпятив нижнюю губу так, что она почти касается сливообразного кончика длиннющего горбатого носа. Господину с этаким носом и такой губой идеально подходит имя-отчество Рэм Соломонович.

Рассмотрев лицо мертвеца, Игнат обратил внимание на пеструю ленту, обмотавшую его шею. Приблизительно такого же цвета и фактуры платок демонстрировал Самохин сегодня утром. С той точки, откуда смотрел на покойника Игнат, желтую с красным рисунком-орнаментом ткань видно было плохо, она едва-едва угадывалась под низко опущенным подбородком. Игнат подошел ближе, обогнул кресло.

Румал дважды обмотал шею Рэма Соломоновича. Сзади на затылке тугой узел. Концы румала свисают со спинки кресла. На одном из концов узелок-утяжелитель.

Обойдя кресло, Игнат заметил на полу у окна портативный компьютер. Пластмассовый корпус ноутбука треснул по диагонали, несколько клавиш уродливо торчат над трещиной, жидкокристаллический экран разбит.

Игнат спрятал лицо в ладонях, взъерошил пальцами волосы, тряхнул головой, вздохнул-выдохнул. ВСЕ! Все, что надо было, он видел и все понял! Без мучительных размышлений, без долгих логических построений мозаика из фактов и фактиков незаметно для Игната, как бы сама собой сложилась в законченную, местами расплывчатую, местами туманную, но в общем и целом вполне понятную картинку. Черт его знает, зачем Самохин в буквальном смысле взломал компьютер доктора, неизвестно, в каком направлении медицины специализировался врач-частник, но зато совершенно ясно, как Николай Васильевич обвел вокруг пальца Игната Кирилловича Сергача, как грамотно подставил его под мокрую статью...