Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

по его мнению, были отвлекающим маневром в серьезном деле наследственности[131]. Агностицизм Моргана любопытен, ведь все цитологические доказательства Саттона и других подтверждали идею Менделя о том, что два варианта признака присутствовали в клетках какого-либо организма, но в половых клетках каким-то образом оказывался лишь один вариант. Тем не менее Морган покинул де Фриза воодушевленным в связи с мутациями и причинами их возникновения. По возвращении в Америку его профессиональные достижения были как раз такими, какие Колумбийский университет хотел видеть у своего нового профессора экспериментальной биологии. Как бы банально это ни звучало, остальное действительно произошло на самом деле.

Морган решил исследовать мутации у плодовой мушки Drosophila melanogaster[132]. При длине три миллиметра и массе примерно два миллиона штук на килограмм мухи просты и дешевы в содержании, особенно если добывать бутылки из-под молока «более-менее необычным способом»[133] (предрассветные рейды по порогам Манхэттена). Что удобно, дрозофилам не требуется никакого афродизиака, помимо разлагающихся бананов, и они превосходно размножаются: один самец, помещенный в бутылочку из-под молока с самками, обычно производит 1400 потомков. Беспорядочная половая жизнь и подростковый секс, очевидно, могут загубить генетический эксперимент, но при помощи хорошей линзы можно легко распознать девственных плодовых мушек.

Длительность репродуктивного цикла мушек составляет всего 10 дней, что означает, что три поколения можно уместить всего в один месяц. В популярном журнале Scientific Monthly сообщалось[134], что генеалогическое древо некоторых из мушек Моргана насчитывает 130 поколений, и каким-то образом подсчитывалось, что Homo sapiens это привело бы за 15 000 лет до Адама. Наконец, у Drosophila всего четыре пары хромосом, что облегчало задачу исследования, где произошла та или иная мутация.

Морган нашел свою идеальную модель.

Должно быть, «Мушиная комната» была весьма необычным местом для работы. В полном составе группа насчитывала семь или восемь человек, которые теснились в зловонных сумерках. За одним исключением, они работали сообща. Они даже уезжали в псевдоотпуск[135] все вместе на месяц каждое лето, когда целая лаборатория в полном составе перемещалась в Вудс-Хол со всеми пожитками. Они брали с собой несколько бочек, в каждую их которых аккуратно упаковывались драгоценные бутылки из-под молока, чтобы их исследование не сбавляло обороты.

В 1910 году Морган привлек двух студентов, Кэлвина Бриджеса и Альфреда Стёртеванта, и втроем они стали ядром зарождающейся группы. Бриджес, проведшей в этой комнате две трети своей научной карьеры, объяснял, что «группа работала как единое целое: каждый проводил собственные эксперименты, но точно знал, чем занимаются остальные»[136]. Любой новой информацией сразу же делились и считали ее коллективным достижением, при этом «малое значение» отводилось тому, кто сделал прорыв. Демократия насаждалась тем, кто занимал ведущую позицию. «Босса» уважали за «энтузиазм, сочетавшийся с развитым критическим мышлением, щедростью, открытостью и замечательным чувством юмора». И в воздухе всегда чувствовалось оживление, которое не имело никакого отношения к обитателям бутылок из-под молока – «атмосфера возбуждения»[137], которую Стёртевант считал необходимой составляющей для выдающихся «продолжавшихся достижений».

Благодаря репутации и харизме Моргана «Мушиная комната» быстро превратилась в настоящий магнит, который в следующие 15 лет притянул к себе множество потрясающих молодых умов и несколько необыкновенных личностей. Кэлвин Бриджес был тихим рационализатором[138], заменившим старую добрую ручную лупу Моргана бинокулярным микроскопом, а любимое мухами банановое пюре – менее зловонным питательным агаровым желе. Его творческий потенциал выходил за пределы «Мушиной комнаты». Дома он разрабатывал дизайн «Жука» – принципиально нового автомобиля с глянцевой поверхностью, который обладал аэродинамическими характеристиками снаружи и был эргономичным внутри. Неугомонность его тела, как и ума, также опередила время. За 40 лет до бурных 60-х Бриджес был приверженцем концепции (и, в особенности, практики) свободной любви.

Одним из первых членов группы был также Герман Мёллер, отличавшийся блестящим умом, но вздорным характером[139], который странно смотрелся в братстве «Мушиной комнаты», жившей по принципу «один за всех, все за одного». Затаив обиду на Моргана за то, что тот не признавал его личных достижений, Мёллер потерпел пару лет, а потом переехал в Техас. Это было первым шагом в кочевой научной карьере, в течение которой он позднее несколько раз пересек Атлантический океан и вовремя успел сбежать как из Берлина (от Гитлера), так и из Москвы (от Сталина).

Моргану каким-то образом удалось сочетать работу и семейную жизнь, но другие были менее успешны. Дочь Кэлвина Бриджеса Бетси позднее описывала его как «довольно странного парня, которому тяжело давался отрыв от работы» и который поздно приходил домой ужинать с мухами в носках. Она описывает впечатление от лаборатории со стороны[140], вспоминая посещение этого инопланетного места в десятилетнем возрасте: «темная, захламленная, провоцирующая клаустрофобию, вонючая».

Внутри кокона «Мушиной комнаты» такие чувства не вызывали интереса. «Было важно, чтобы работа шла вперед», – писал Бриджес. И это им удалось обеспечить с необыкновенным успехом.

Подменыши

Мутации (дословно «изменения») давно признавались у людей и одомашненных животных. Примечательным примером у человека является «габсбургская губа», выступающая вперед нижняя челюсть, которая была свойственна одноименному аристократическому роду с XV века. Кроме этого, аномалии пальцев ног или рук – дополнительные или недостающие пальцы или «расщепленная кисть» – подобным образом появлялись ни с того ни с сего и переходили к потомству. Некоторые мутации у животных специально использовались в селекции, например короткие лапы у такс и короткие ноги у анконских овец, которые позволяли первым залезать в нору вслед за барсуком и не давали вторым сбежать на свободу через низкую ограду.

У дрозофил мутации могли затрагивать все аспекты анатомии и физиологии[141], но Моргана и его команду интересовал только внешний вид насекомых. Приведенных в бессознательное состояние запахом эфира мух можно было рассматривать в бинокулярный микроскоп на предмет красноречивых аномалий, указывающих на мутации. У нормальных (диких) дрозофил серое тельце с блестящим черным брюшком, яркие красные глаза и прямые крылышки, аккуратно сложенные на спине. У некоторых мутантов тельца черные или желтые, а не серые; или глаза цвета сепии, розовые, белые или бесцветные; крылышки меньше обычного («рудиментарные» и «миниатюрные») или неправильной формы («сморщенные» и «раздвоенные»).

Первоначально Морган просто вел журнал наблюдений и ждал, пока мать-природа приведет к появлению мутаций, чтобы он мог их изучать. Это был медленный процесс. Через два года исследований понурый Морган стоял перед своими полками, заставленными жужжащими бутылками из-под молока, и жаловался, что