Фронт без линии фронта - Ирина Александровна Дементьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Максим искал. Ему надо было установить адреса оставшихся в городе преданных нам людей. Не надо забывать, что при взрыве «дома Гинзбурга» погибли не только оружие, деньги и паспорт, но и «ключи», с помощью которых он имел доступ к другим разведчикам, — их адреса и пароли.
Но искал не только Максим. Десятки и сотни советских людей, горевших ненавистью к врагу, жаждали встречи с ним. И вот однажды, когда он направился на очередную встречу с Тарасом, на Прорезной увидел плечистую, чуть сутуловатую фигуру Алексея Елизарова — знакомого львовского чекиста. Они расцеловались.
— Как хорошо, что мы встретились, — сказал Елизаров, — У меня есть люди для тебя, Иван. Великолепные люди…
Если вы смотрели документальный фильм «Атом помогает нам», то уже немного знакомы с Елизаровым — он один из создателей этой картины. Елизаров — ныне киноработник, а тогда, в 1941 году, это был молодой способный лейтенант, с успехом выполнивший несколько сложных заданий. Это ему, кстати, было поручено взорвать мосты через Днепр. Уходил Елизаров из города последним. Маленький отряд его был окружен, разбит, и он попал в Дарницкий лагерь для военнопленных. Здесь он вспомнил об артистке Киевского оперного театра Раисе Окипной. В дни обороны города она помогала чекистам задерживать диверсантов, сигналивших по ночам гитлеровским летчикам. Елизаров нашел возможным переслать ей записку и на следующий день увидел Окипную у ворот лагеря. Вечером Елизаров и двое его товарищей-чекистов были на свободе.
Они спрятались на квартире у подруги Раисы Окипной — тридцатисемилетней золотоволосой красавицы Евгении Бремер, немки по происхождению. Она была женой коммуниста, павшего жертвой навета в 1937 году. Немцы знали, что муж Бремер репрессирован, и считали ее своей «фольксдойч». Но, несмотря на те блага, которые они ей предоставили, и ту травму, которую нанесли ей в 1937 году, она оставалась преданнейшим Советской власти человеком.
Представьте себе вечер в киевской квартире в первые дни оккупации. Темно — взорвана электростанция. С сумерками город погружается в тишину. Слышны только шаги патруля. Вдруг — крик, выстрелы: какой-то несчастный застигнут на улице в комендантский час.
В комнате Бремер за столом сидят трое чекистов. Разговаривают шепотом, прислушиваясь к шагам на лестнице. Вот все замерли: кто-то подошел к двери, щелкнул замок. Входит высокий офицер в форме железнодорожных войск.
— Заходите, Георг, — говорит по-немецки Евгения, — не стесняйтесь. — Лица ее гостей вытягиваются.
— Не робейте, ребята, — подбадривает их хозяйка. — Он ни слова по-русски не понимает. А ну, Георг, скажи: «Их бин балда».
Георг старательно выговаривает незнакомое слово, повторяет.
— Видите, я вас не обманываю, — усмехается Евгения. — Занимайтесь своим делом, ведите себя как можно естественнее.
И она, посадив немца рядом с собой, рассказывает ему импровизируя на ходу, что это ее племянник и двое его товарищей, которые работают на новый порядок. Пришли навестить, но из-за комендантского часа задержались.
— А ты ведь не собирался так рано вернуться? — спрашивает она. — Что-нибудь случилось?
— Партизаны подорвали колею, — угрюмо отвечает немец.
Хозяйка шутит по этому поводу, а Елизаров укоризненно говорит.
— С огнем играешь, Женя.
— Надо быть смелее, — отвечает она. — Если скиснешь — будут подозревать, погибнешь…
Вот какой она была — Евгения Бремер, советская разведчица, работавшая в группе Кудри. Это она вместе с Раей Окипной переодела, обеспечила документами и вывела из Киева девятнадцать советских офицеров! С поразительным хладнокровием пронесла она через Дарницкий мост, мимо часовых, охранявших его, мешок с хворостом, в котором был спрятан радиоприемник, и при этом кокетливо улыбалась немецким солдатам, приветствуя их на родном языке. Вечерами, окруженная высокопоставленными «друзьями» из числа гитлеровских офицеров, руководивших железнодорожной службой, она вела остроумную светскую беседу, осторожно вытягивая сведения о военных перевозках, графике поездов, о специальных группах и эшелонах. Работа крупнейшего железнодорожного узла Украины находилась под контролем наших разведчиков.
Под стать Евгении была и Раиса Окипная. Черноокая красавица-украинка с длинной косой, уложенной вокруг головы, смуглолицая, чем-то похожая на испанку.
Эта обаятельная женщина с успехом выступала в Киевском оперном театре. Подношения, цветы, аплодисменты. Многие видные гитлеровские офицеры и генералы старались быть в ее обществе, не стесняясь, беседовали в ее присутствии о своих делах. А один венгерский генерал даже просил ее руки. И никто, включая и специально подосланных гестапо агентов, не догадался, что она разведчица.
— Ты говоришь, Окипная работает в театре? — переспросил Максим Елизарова.
— Да, причем немцы к ней явно благоволят.
— У меня есть сведения, что на днях в оперном театре украинские националисты собираются провозгласить какую-то декларацию. Сможет она провести нашего человека в театр?
Это было за несколько дней до 24-й годовщины Октября, и Максим решил, что хороший взрыв, который прогремел бы в зале, когда там соберутся украинско-немецкие подонки, напомнит оккупантам и их прислужникам, кто действительный хозяин на украинской земле. Окипная достала Елизарову документы о том, что он бухгалтер оперного театра, и обещала провести подрывника. Требовалось много взрывчатки, ее собирали по всему Киеву. Максим подобрал боевиков, было подготовлено место для заряда. В связи с той операцией Кудря отложил день ухода Елизарова и его группы через линию фронта.
За несколько дней до взрыва Кудря собирался пойти к подрывнику. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, нет ли «хвоста». Как будто все было в порядке. Но на здании, где раньше красовались гитлеровские и националистические желто-блакитные флаги, остались только флаги с черной свастикой. «Неспроста это», — подумал Кудря. Действительно, неспроста. Немцы решили дать понять своим холуям, чтобы те не зарывались, и запретили намеченное сборище в театре.
В тот же день Кудря узнал от Тараса, что в ночь на 7 ноября в Киеве готовится большая облава на коммунистов.
Эту новость он передал Елизарову.
— Вам придется уходить, — сказал Максим.
— Хорошо, — ответил Елизаров.
— Теперь слушай внимательно. Передай Центру, что мы никогда не упадем духом. Скажи, что «Терпелиху» я не смог найти: сгорел адрес. Материальная помощь нужна, но я ее не прошу. Если люди придут, то я их обеспечу. Места встречи и пароли те же, кроме «дома Гинзбурга». Никаких личных просьб у меня нет, кроме одной: сообщи жене и сыновьям, что жив, здоров, работаю там, куда меня послала партия. Никогда их не забываю.
Они расцеловались.
Максим легализовался. Чтобы не вызвать подозрений, он поступил в медицинский институт и утром с учебниками в руках шагал на лекции.
— Так я и врачом незаметно стану, — говорил он шутя Марии Ильиничне.
Дела его
