Бердичев - Фридрих Горенштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злота. Его жена была моя заказчица. Но с тех пор она у меня больше не шьет.
Рахиль. Вот ты имеешь… Так, по-твоему, я должна была молчать?.. Этот Маматюк мне кричал «сионистка», и какие только ни хочешь плохие слова он мне кричал. А я должна ему молчать?.. Мой муж убит на фронт, а он будет так говорить? (Плачет.) Так все евреи на бульваре говорили, что я скандалистка. Что я не должна была отзываться, когда этот Гитлер, чтоб он уже лежал и гнил вместе со своей женой, этот Гитлер кричал «сионистка»… Этот, что он приехал из Москвы, и Бронфенмахер, который хотел носить через моя кухня помои, и Быля, которая дует от себя… Чтоб я молчала, когда этот подлец сказал, что здесь закопаны все нации, кроме жидов…
Сумер (Рахили). Ты помнишь, где в восемнадцатом году в Бердичеве было ЧК?
Рахиль. А что ж, я не помню?.. Возле нас, там, где мы жили по Житомирской улице.
Злота. Что ты говоришь… По Житомирской улице был Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Сумер. Злота лучше тебя помнит… А ЧК было возле еврейского кладбища, из которого потом сделали городской сад имени Шевченко.
Рахиль. Недалеко от базара…
Сумер. Да, там базар… И там на углу есть дом точно такой, как этот, в котором ты живешь, такой же серый кирпичный и с такими же пузатыми буржуазными балконами.
Рахиль. Что я, не знаю?.. Это доктор Шренцис построил. Он построил городской театр и несколько таких домов.
Сумер. Так в этом доме было ЧК, а во дворе этого дома были сараи. И тех, кого ЧК расстреливало, оно закапывало в те сараи. Теперь братская могила на бульваре, а тогда была братская могила в сарае… Когда в город вошли петлюровцы, так стало известно, где ЧК расстреливало.
Злота. Что я, не помню?.. Я помню… Йойна первый комсомолец… Раньше он был портной, а потом стал чекист… Жена у него была такая грязная, паршивая… Его в тридцать седьмом году самого убили… И еще был Срулык, что у него на глазу было бельмо… Его все звали Срулык Слепой… Тоже чекист…
Рахиль. Срулык потом стал не только слепой, но и хромой, но пенсию он не имеет. (Смеется.)
Сумер. Вы дадите мне рассказать?.. Когда вошли в город петлюровцы, так они ловили евреев и посылали их выкапывать убитых… Так меня тоже поймали…
Злота. Я помню… Ой, как мы все переживали тогда… Мы были маленькие дети. (Смеется.)
Сумер. Когда мы выкапывали, вокруг нас собрались православные бабы и плакали, и кричали, что всех нас, евреев, которые выкапывают, надо убить… А тех, кого ЧК расстреляло, хотели хоронить с хоругвями… Так среди расстрелянных нашли не только православных, но и евреев… Этот Йойна родного брата расстрелял, который имел магазин… Его тоже там нашли. И других… Так петлюровцы не знали, что делать… Перед нами, правда, не извинились, как перед тобой, Рухл, сейчас, но зато нас отпустили… Так что тогда говорили, что в братской могиле закопаны все, кроме евреев, и теперь так говорят. (Смеется.)
Звонок телефона.
Злота (берет трубку). Что? Кто? Кто? Кто?
Рахиль (подбегает, вырывает трубку). Да, девушка, я заказывала Житомир… Хорошо, я подожду. (К Сумеру.) Слышишь, Сумер, как курица кудахчет, когда за ней бежит петух, так Злота говорит по телефону.
Злота. Боже мой, боже мой, все время она меня перекривляет. Я имею от нее отрезанные годы…
Рахиль. Ша, Злота, я ведь ничего не слышу… Да, девушка, я жду… По талону… Куплен на Бердичевской городской почт… (К Сумеру.) Я звоню каждый день, если я Люсе не позвоню, я не могу. Ой, эти Алла и Лада — я без них не могу.
Злота (смеется). А сюда они редко звонят.
Рахиль. Ну что делать… Петя очень бережливый. А мне не жалко. Полпенсии у меня уходит на телефон… Да, девушка… Я слушаю… Это Алла? Люся… У вас один голос… Здравствуй… Как вы живете? Hу, вчера я звонила вчера, а сегодня — это сегодня. Я здесь вам купила мешок картошки, я приеду, так я привезу. Неужели Петя не может подъехать? Где? В командировка? На соревновании в Днепропетровск… Ну, пока он вернется в Житомир, я привезу… Возьму такси и привезу картошка, мне не тяжело, ты же знаешь… Как Ладина рука? А Алла? Ой, боже мой, у Аллы есть чирий… У моих детей никогда не было чирий… Ладочка… Где Ладочка, чтоб мне было за ее кости… Я приеду, я привезу ей киевский торт. Чирий надо лечить, это может стать фурункул… Как Лада кушает? Я ей куплю торт за три рубля… Если она не будет ходить боса по полу, я ей куплю. А кефир вы покупаете? Не надо его искать, надо идти и купить. Я имею еврейскую привычку не искать. Вэй з мир… Масло ты кушаешь, колбаса? Словом, я сказала, я приеду, я привезу киевский торт и мешок картошки… Рузи нет… Миля на речке, купается в ледяной воде. (Смеется). А с Гариком несчастье. Он только хочет жениться на Тинке. Ой, я не живу… Здесь Сумер… Привет тебе. И от Злоты… Я завтра опять позвоню… Зай гезынт… Будь здорова… (Кладет трубку, радостно улыбается.) Ты слышишь, Сумер? Лада сидит и плачет. Алле на именины я купила большой торт, а ей я купила маленький торт… Ой, чтоб мне было за каждую ее косточку… Ой, это сладкая девочка…
Сумер. Ничего, пусть она только станет чуть постарше, так ты начнешь с ней ругаться. (Смеется.)
Рахиль. Ой, я до этого не доживу. (Вздыхает.) Но когда я там жила, мой зять сказал мне, что я у них съела много картошки… Это Миля номер два… Я нянчила ребенка, я варила обед, я ходила на базар… Но ничего, надо молчать… Для своих детей я должна быть хорошая, а для всех остальных я не хочу быть хорошая… Пусть про меня говорят что угодно, мне кисло в заднице… Это Злота хочет для всех быть хорошая…
Злота (смеется). Вот так она ко мне цепляется.
Сумер (смеется). Я тоже хотел быть хорошим… Когда я служил при Николае, так унтер выстроил нас, вызвал одного жлоба из строя, а потом он вызвал меня и говорит: Луцкий, дай ему в морду… Я не хотел… Тогда он говорит жлобу: ты дай ему в морду… И что ты думаешь, он дал мне в морду. (Смеется.) Но так дал, что я на всю жизнь запомнил.
Злота. Ой, что я, не помню, как ты рассказывал?.. Когда началась война, это еще до революции, так ты качался по земле, качался, и так по земле ты домой прикачался с фронт. (Смеется.)
Рахиль. Это Рузя, у нее ключ.
Рузя (входит сердитая, испуганная, встревоженная). Гарик дома?
Рахиль. Его твой муж забрал с собой на речка…
Рузя. Я ему дам водить Гарика на речку! Гарика надо раздеть, разуть и посадить дома. Ты знаешь, Тинка приехала из Винницы?..
Злота. Ой, я не могу жить…
Сумер (достает из кошелки сверток). Рузя, смотри, какое я мясо купил. Правда, хорошее? Я стоял в очереди, но я был первый.
Рузя. Ай, Сумер, отстань со своим мясом. Я сейчас зайду к Луше, так я ей устрою черный день…
Рахиль. Боже паси, при чем тут Луша? Луша сама плачет. (Стук в дверь.)
Рахиль (заходит на кухню). Вот она сама идет. (Возвращается с Лушей.)
Рузя (кричит). Луша, я вас предупреждаю.
Луша. Что вы кричите?
Рузя (кричит). Я не кричу, я предупреждаю. Если я увижу вашу Тинку…
Луша. Следите за своим Гариком.
Рузя (кричит). Если я увижу вашу Тинку с Гариком, я ей голову поломаю.
Луша (кричит). Я тебе поломаю, что своих не узнаешь… На кой хрен мне нужен в доме твой еврейский сопляк…
Рахиль. Ша, Луша, ты так не говори… Что значит еврейский сопляк… Ну-ка выйди-но отсюда. Уйди, чтоб тебе не видеть… Гарика мы разденем и разуем, и он будет дома сидеть… Он не женится на твоей Тинке.
Луша. Рахиль Абрамовна, дай вам бог здоровья, если вы так сделаете. (Плачет.) Эта Тина у меня все силы отняла. (Уходит.)
Сумер. Что это за Луша?
Рахиль. Луша — это одна из нашего двора, что она спала с немцами… Тинка ведь от немца… Валя, которая едет к нам из Семеновки мыть полы, говорит, что эта Луша при немцах голая танцевала на столе…