Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

Все переглянулись и посмотрели вопросительно на Юлю.

– Бабушка наша пожилая, ей тяжело мотаться в такую даль, – пояснила Юля. – Плюс, – шепотом продолжила она, – мама моя начинает так вздыхать и слезу пускать всякий раз, как приезжает, что я ей редко разрешаю навещать Катю.

– Переживает, – заметила Женя.

– А переживать нечего теперь, – оборвала ее Юля, – все уже позади, все эти страшные отеки, переливание крови. Теперь мы идем на поправку. Вся эта жалость, слезы – все ни к месту, только карму ребенку портит.

Помолчав, Женя заметила:

– Ты молодец, хорошо держишься.

Юля глянула на подругу, дивясь такому отсутствию проницательности. Ей самой казалось, что она держалась скверно и что она совершенно не умела это скрыть: все дороги даже к сиюминутной радости были перекрыты. Вся суть ее существования теперь сводилась только к одному: судьбе дочери.

Как будто произошедшие недавние события перечеркнули значимость всего, что было до этого. Рассудок пытался привести какие-то хилые аргументы, что так не могло быть, что для чего-то ведь они раньше жили, что умели радоваться мелочам. Но все было тщетно.

– С Алиной давно общались? – поинтересовалась Женя.

– Давно, – сказала сухо Юля, – она в курсе нашей ситуации.

– Алина сейчас борется с соперницей, выдавливает ее, – засмеялась Марина, – ей не до чего. В семье разлад, так и дому не рад.

– Какой бред! Она так и не поговорила с мужем? – воскликнула Женя.

– Нет, он в неведении, – ответила Марина. – Они решили, что так лучше. А та с маманькой сейчас жмут Костика, чтобы он им квартиру прикупил.

– Не хочу ничего слышать об этих делишках, – перебила ее Юля с особенным раздражением, – вот проблемы у людей, просто катастрофа!

Обе подруги переглянулись и замолчали. Юля не могла не прочесть их взгляды, но ее смутил не их немой укор, а возмущение внутри себя, поднимающееся вдруг из ниоткуда. Она завидовала успешной подруге. Выходит, всегда завидовала, но раньше умела подавлять в себе это разлагающее чувство, чувство, которое – она знала – может только мешать жить. А сейчас не могла. Подсознание брало вверх. Собственное бессилие казалось и мерзким, и противным. Внутренне она ослабляла тормоза, позволяя себе чуть опуститься… Тут Юля усмехнулась про себя и с горечью подумала, что будет даже интересно узнать, насколько низко болезнь заставит ее опуститься. А она заставит. Все основное было впереди.

Очень скоро Женя побежала к своим детям, а Марина еще долго оставалась в больнице, торопиться ей было некуда. Потом они вместе с Юлей поехали по домам. Когда расстались, Юле стало совсем тоскливо: возвращаться домой, где никого нет, Антон в командировке, думать о Кате, переживать, что она совсем одна в больнице, вечно голодная, нервная, напряженная, слабенькая от лекарств, пытается делать уроки и подолгу спит между упражнениями.

В уютном цветочном магазине работали две девушки. Одна, не очень опрятная и полноватая, сидела за прилавком подарков и игрушек. Круглое ее лицо с сильно выпученными наивными глазами было совершенно беззлобным, словно она от природы была не способной ни на критику, ни на анализ происходящего вокруг.

Вторая девушка соответствовала всем современным стандартам красоты, а главное, у нее были длинные тонкие ноги в грубоватых голубых джинсах со стразами и плоский живот, торчащий из-под короткой майки. Светлые тонкие и редкие волосы были всегда распущены и доходили до плеч. Это была Тоня. Со своей коллегой она делилась всем, что происходило в ее жизни, потому что у них не было общих знакомых, помимо работы, а значит, коллега была как черная дыра, ей можно было говорить все, что вздумается.

– Вот мужики козлы такие! – жаловалась Тоня. – Мой опять мне строчит в телефоне, что так хочет меня, так любит, так скучает. Мне че до его хотелок-то? Есть дело? Как о хате зашла речь, так и слился. Тоже мне жених. И вообще, он обещал, что разведется. А вместо этого купил жене квартиру на Канарах. На Канарах! Мне в Мухосранске не купил, а ей на Канарах!

Вторая продавщица похихикивала над грязным юмором подруги.

– Явилась тут к нам в магазин, открытку и подарок кому-то покупала, в меховом жилете, бриллианты изо всех мест торчат! А мне какую-то сраную цепочку с кулоном привез тогда из Испании!

– Да жлоб он, че, непонятно, что ли, – посмеивалась ее собеседница.

– И при этом все на секс какой-то рассчитывает! Я ему четко сказала при последней встрече: в новой квартире сексом будем заниматься. Жду теперь. Он как помешанный теперь, и днем и ночью звонит-пишет. Все скучает. Влюблен по уши. Должно сработать на этот раз.

– Да, Алевтина тогда круто провернула, помнишь? Только получила собственность на руки, сразу ему и сказала: «Прощай, старый хрыч, – говорит, – я с тобой только ради квартиры спала».

– Да хватит про свою Алевтинку трындеть! – зло оборвала ее Тоня, протерев все прилавки и бросив грязную тряпку в угол на пол, не помыв и не повесив ее. – Надоела уже.

В глубине души она равнялась на эту мифическую Алевтину и страстно хотела переплюнуть ее подвиг, не ограничившись лишь квартирой в их городе (как минимум квартирой на Канарах), но всякое упоминание про нее было как соль на рану, ведь она сама еще толком не добилась ничего. Они закрыли дверь и стали вместе убирать цветы в холодильную камеру.

Коллега всегда помогала ей, хотя и не обязана была, а Тоня никогда не говорила ей слова «спасибо», будучи уверенной, что добрые люди не заслуживают благодарности, так как это их сознательный выбор – распыляться для других. Тоня никогда не была на Канарских островах, да и вообще за границу не выезжала. Она могла бы мечтать о жизни в любой стране и на любом острове, но зациклилась именно на Тенерифе, потому что была не сильна в географии, а раз Костя там купил квартиру для своей семьи, то остров этот автоматически стал и ее целью.

Погасив везде свет и включив сигнализацию, они накинули ветровки, закрыли магазин и пошли к остановке. Первым пришел автобус Тони. Она бодро заскочила в него, бросив подруге:

– Ну все!

Одновременно с этим с парковки, располагавшейся не так далеко, отъехал темный автомобиль. Он последовал аккуратно за автобусом, не давая никому вклиниться. За рулем сидел мужчина в солнечных очках, хотя был уже вечер и низкое солнце не слепило глаза.

Когда Тоня выскочила из автобуса и пошла домой, автомобиль поехал вслед за ней, держась поодаль, сильно замедлив ход. Но вот Тоня повернула во двор, и автомобиль проехал за ней, не доезжая до ее подъезда, словно водитель хорошо знал,